Латвия моей судьбы

Глава 22. Пароль — «Большие Менгеры»

В его голосе не было радости. Я удивилась: у человека книга вышла, а он словно и не автор. Но Андрис Спрогис объяснился: — Писал я её давно, ещё в 1978 году. Обстановка была другая. Никто не говорил о секретных протоколах Риббентропа — Молотова. Не шла речь и о независимости нашей Латвии. Получается, что эта книга о вчерашнем дне.

Андрис Спрогис, редактор латышского журнала «Draugs» (Друг), произнёс свои слова убеждённо и жёстко. А я подумала: вот сидит передо мной самый младший «менгеровец», член детского братства маленьких латышей, занесённых войной в далёкую Татарию. В бедную захолустную деревню Большие Менгеры, где они выжили, где всех объединила беда. А он, ещё карапуз, мало помнящий подробности эвакуации, сумел пронести через всю жизнь убеждённость в человеческой доброте.

Андриса не было с теми ребятами, на которых в пионерском лагере «Кроте», под Лиепаей, 22 июня 1941 года пикировали немецкие бомбардировщики. Его семья добиралась до Менгер самостоятельно. Но правду тех тяжёлых дней он понял, повзрослев. Собрал дневники, письма, фотографии, рисунки детей, свои собственные отрывочные воспоминания. Ведь в самый разгар войны ему было всего четыре года.

А четыреста латышских пионеров, убегая из лагеря «Кроте» от немецких самолётов, один за другим падали на изнурительных дорогах под бомбёжками. Их путь до Больших Менгер через всю европейскую Россию усеян могилами. Пропал без вести девятилетний Лейя Шапалс на станции Сошихино 6 июля 1941 года, погибли в тот налёт ещё несколько детей. Их опознавали по остаткам одежды. А оставшиеся в оккупированной Латвии безутешные родители только в 1942 году узнали о судьбе своих, попавших в Татарстан детей, из предсмертной записки комсомольца Аркадия Акерблумса. Он вернулся домой через линию фронта, был арестован гестаповцами и посажен в центральную рижскую тюрьму. Оттуда он написал своей матери и Милде Михайловой, бывшей пионервожатой из лагеря «Кроте». Аркадий сообщил о судьбе детей, добравшихся до татарской деревни. В конце приписал: «Я верю в свою правоту! Да здравствует революция!» Фашисты казнили этого паренька, обвинив в «преступлениях против вермахта».

Андрис Спрогис в своей книге «Izglabta berniba» («Спасённое детство») констатирует: «А. Акерблумс был настоящим комсомольцем, он сложил голову за Родину в своё восемнадцатое лето».

В Татарстан прибыло только двести восемьдесят ребят из четырёхсот. Дети гибли не только при бомбёжках. От болезней и голода тоже. Позже в Больших Менгерах организовалось целое латышское землячество, открылась школа-интернат. Правительство советской Латвии, эвакуировавшись в Москву, разыскивало по всей стране латышских специалистов и педагогов. Оно заботилось о сохранении кадров для послевоенной работы на территории освобождённой Латвии.

В менгеровской школе — интернате собрались известные педагоги — Александра Арне, Моника Смелтери, Сарма Судмале, Лате Шпрунка… Трудное было житьё. Но дети учились, старшеклассники работали летом в колхозе. Александр Савицкис первым получил удостоверение тракториста. Лаймонис Грундманис водил комбайн. Латыши научились говорить по-татарски, а местные татары знали кое-какие выражения по-латышски. Звенели над полями татарские, латышские и русские песни. А песню про Москву пели все вместе, каждый на своем языке. «И великолепно друг друга понимали», — подчёркивает А. Спрогис.

Вот сценка: «Татарская мамуля поставила на стол всё лучшее, что есть в доме. И приговаривает: Ешьте, дети, ешьте! Вы так давно не ели домашнего»…

Но все жили мечтой о родине, о Латвии. Однажды дежурный по школе вдруг услышал по радио в сводках Совинформбюро важное сообщение и закричал: — Милые, дорогие! Наша армия перешла в наступление на границе Латвии! Ура! —

…Я описываю лишь отдельные штрихи трудной повести «менгеровцев» — так они называют себя по сей день. Так их именуют в Татарстане, и до сих пор со страниц татарских газет не сходит «менгеровская» тема. Книга Андриса Спрогиса «Спасённое детство» в феврале 1991 года выходит на татарском языке. Через 13 лет после её первого издания в Риге.

«Менгеровская» эпопея вдохновила татарского поэта Гусмана Сада на поэму «Серебряное колечко».

Песня моя — сизый голубь,

Долети молнией до города Лиепаи,

Донеси ты весточку — аманат (завещание) Янису от Фатимы.

Она, Фатима, умерла три года назад. Перед смертью сказала:

— Я столько лет вас ждала, поэтому не умирала. — Эрика Якоби — Бердюкова, посетившая несколько лет назад вместе с группой «менгеровцев» памятные те места, навсегда запомнила эти слова Maizes mate (Хлебной мамы). Ведь Фатима стряпала в селе хлеб, и маленькие латыши бегали к ней в пекарню за угощением. Ели даже сырое тесто, когда сильно мучил голод.

Я очень надеялась, что в наши трудные дни (шёл 1991 год — С.И.) интернационалистская закваска закалённных с детства «менгеровцев» осталась с ними навсегда. Много их проживало в Риге, Лиепае, кое-кто осел в Татарии. Да, их братство редеет с годами. Но они крепко держатся друг за друга, и по традиции каждое лето, поседевшие, постаревшие, собираются вместе. Им есть что вспомнить…

О чём они думают в эти дни на сломе судеб? Андрис Спрогис не выразил восторга, узнав, что в Казани вот-вот выйдет его книга в новом издании. И почти что отмежевался от своего авторства: — Не всё там, в Менгерах, было так уж прекрасно. Один железнодорожник мне писал, что его дочь там умерла. Он приехал к ней с фронта, нашёл труп в сарае, изъеденный крысами.

— Так вы за какую Латвию? — спросила я. — В составе Союза или за независимость?

— Безусловно, за независимость. Конечно, за экономические связи с Союзом, конечно, в том национальном составе, который есть сейчас. Но за независимую.

И, словно оправдываясь, что через его судьбу пролегли Менгеры, стал рассказывать: — Моя семья не хотела уезжать далеко от Латвии. Отец, шофёр, посадил нас с матерью в машину, думал отъехать немного в сторону от войны. Но когда попали в колонну на шоссе, свернуть было невозможно. Так вот и приехали к татарам…

Я говорила ещё с двумя «менгеровками». Старая учительница Лате Шпрунка — необыкновенно вежливый и умный человек. В свои 88 лет сохранила ясность ума и прекрасную логику в рассуждениях. По её учебнику латышского языка для начальных классов до сих пор учатся дети в русских школах Латвии. Воспоминания о войне её волнуют до слёз. Мы сидим на диване в старом дачном доме в Юрмале. Лате Рейновна время от времени встаёт и заглядывает в печку. Трещат дрова, рядом лежит ласковая собачка Райда и, кажется, волнуется вместе с хозяйкой. Я уже жалею, что своим визитом разбередила душу человеку, заставила сосредосточенно вспоминать нерадостное прошлое. Перед глазами старой учительницы вновь встают давние пейзажи усадьбы Саулайне, родительский дом, куда они с мужем в июне сорок первого привезли трёхлетнюю дочку Иеву, оставили бабушке. А за окном ждала машина и долгая дорога в эвакуацию. Они — два педагога, советские активисты, бежали от фашистов на восток. В Андижане муж скончался от тифа. Там осталась его могила. Пришлось работать на швейной фабрике, чтобы хоть как-то существовать. А позже Лате Рейновну разыскал министр просвещения Советской Латвии Пётр Иванович Валескалн и прислал из Москвы вызов в Большие Менгеры. Она помнит многих своих воспитанников. Кое-кто приходит и сейчас, хотя сразу после войны все они встречались чаще и охотнее.

Лате Рейновна сидит на диване и более всего скорбит о репрессированном своём брате, заведующим Талсинским гороно, безвинно арестованном перед войной.

— Мы верили в Советскую власть, мы были очень прогрессивно настроены, но нас обманули…

— В чём? — спрашиваю я, и не получаю ответа.

Но она упорно допытывается, не состою ли я в Интерфронте, или, чего доброго, — в «партии Рубикса». Она убеждена: все они против «независимой Латвии».

— Не против, — говорю я. — Не против. Они за суверенную Латвию в составе СССР.

Но моя собеседница не согласна и с этим. Я понимаю: она — за «чистую» Латвию. Без коммунистов. А желательно и без русских. И трудно объяснить, что утопического чисто латышского государства быть не может, что история в точности не копирует, не возвращает вспять давно ушедший уклад, что все мы — одинаковые жертвы великого обмана, что в одиночку нам не прожить. Сегодня. Как тогда в Менгерах. Вот так.

Учительница, дружившая в своей длинной жизни с хорошими людьми, никогда прежде незадумывающаяся о том, кто из них русский, кто татарин, мечтает о государстве только для латышей. Что это?

…Слова «Большие Менгеры» для Эрики Якоби — Бердюковой прозвучали как пароль. Она стала словоохотливой и радушной. В её памяти, в её буднях живёт менгеровская дружба. Она пешком уходила с друзьями из пионерского лагеря «Кроте», под свистящими бомбами. Училась в той самой латышской школе на татарской земле.

— Зато потом, — говорила она, — как нас встречали в Москве в сорок четвёртом году! Одели, обули, дали продукты. Помню английский чай и хороший сыр. Поезд пришёл в Ригу и остановился в Торнякалнсе. Люди приходили на нас посмотреть, встречали с музыкой и цветами. Удивлялись: немцы говорили, что там вас повесили, а вы приехали такие красивые.

Эрика в раннем детстве жила до 1940 года в Латвийской Республике, ещё при Карлисе Ульманисе,

— Хочу, конечно, независимую Латвию. Мой отец тогда хоть и парикмахером был, но как мы жили!

Однако она, бывшая сортировщица в «Союзпечати», мыслит реальнее, чем редактор большого журнала и старый педагог.

— Но, наверное, у нас ничего не получится. Сейчас те наши латыши, у которых большие портфели, заняли важные места и стали бюрократами. Они только о себе и думают.

…Наверное, никогда не откажется Андрис Спрогис от этих слов: «Моё детство, как и детство других ребят, прошло без отца — его увела война. Они боролись, чтобы спасти наше детство, наше будущее. Тем, кто не видел войны, трудно об этом судить. Надо помнить, как в далёкой Татарии выжили более сотни детей Латвии в годы войны, когда берега Даугавы топтали сапоги фашистских солдат».

Он не откажется. Он их написал сам. Думаю, никогда не забудут менгеровцы могилу на Воронцовском кладбище у станции Сошихино и обелиск, поставленный русскими ребятами: «Первым латышским пионерам, трагически погибшим в 1941 году. От коллектива учителей и учащихся Воронцовкой средней школы. 1975 год».

А Народный фронт Латвии недавно призвал к вооружённому сопротивлению «оккупантам». Звучали и такие призывы…

Газета «За Родину»,

9 января 1991 года, Рига

26 декабря 1991 года не стало СССР. Обелиск на могиле латышских пионеров. Снимок из Псковской ленты новостей (pln.ru), автор неизвестен

P S. 4 мая 1990 года Верховный Совет Латвийской ССР принял декларацию о восстановлении государственной независимости Латвийской Республики. (Без всенародного референдума).