Волки

— Дециму ещё простительно.

Адриан скривился. Вот уж как раз помянутого Децима никто и никогда не видел бегающим. Тот не ходил, а шествовал, гордо вскинув голову. Важная птица. И ввалились они в принципий скорее всего потому, что юнца едва не сшиб спешивший Маний Лаберий, наместник Нижней Мёзии, немолодой муж, склонный к полноте.

— Ладно, — сказал император, — все в сборе. Приступим.

Когда Марк Ульпий Нерва Траян Цезарь Август увидел голову царя даков, извлечённую из кожаного мешка и водружённую на серебряное блюдо, на его сосредоточенном лице не дрогнул ни единый мускул.

Причин тому было две.

Во-первых, Траян не имел склонности к бурному проявлению чувств, отличался сдержанностью и трезвым хладнокровием даже в крепком подпитии. Вообще-то, в отличие от некоторых своих предшественников, например, мнительного и злопамятного Домициана, Марк Ульпий в обхождении был довольно мягок. Это отражалось и в чертах его лица, лишённых всяких признаков высокомерия и величественной суровости. Однако даже рядовые легионеры знали, что за внешней мягкостью скрывается несгибаемый стержень.

Второй причиной более чем сдержанной реакции императора было осознание того, что война со смертью Децебала ещё не закончилась.

Без сомнения, голова на серебряном блюде стоила того, чтобы устроить торжества. Пусть её увидят легионы. Для солдат это зрелище станет наградой не меньшей, чем венки, фалеры и денежные подарки. После стольких тягот войны они имели на это право. Потому завтрашний парад просто необходим. Но празднование смерти Децебала не станет последней сваей в фундаменте замирённой Дакии.

— Говори, Гай, — разрешил Траян, когда все участники совета прибыли в принципий и разместились вокруг большого стола, на котором была расстелена карта Дакии.

— Судя по всему, — начал Марциал, — наш расчёт на то, что сопротивление даков прекратится со смертью царя, не оправдался. Варвары собирают новое войско, и оно не имеет отношения к царю.

— Откуда это известно? — спросил Лициний Сура.

Маний Лаберий посмотрел на него и спросил:

— Что именно? То, что собирается новое войско, или то, что его собирает не царь?

— Что не царь, — уточнил Сура.

— Децебал и Диег были убиты на востоке, — раньше Марциала ответил Адриан, — а войско варвары собирают на севере, возле Поролисса.

— Именно так, — подтвердил Марциал, — и я считаю, что, узнав о смерти царя, оружие они всё равно не сложат.

— Почему ты так думаешь? — спросил Сура.

— Потому что это даки, — пожал плечами Марциал.

Сура скептически хмыкнул.

— Или ты не был, Гай, в Сармизегетузе, сразу после её падения? Забыл, что там творилось? Они совсем потеряли способность к сопротивлению. Даже волю к жизни. Вспомни, как они сидели кружками — воины, женщины и дети. Сидели, закатив мёртвые глаза. А рядом валялись кувшины с отравой.

Лузий Квиет покачал головой. Было видно, что с Сурой он не согласен, однако перебивать не стал. Тот продолжал:

— Сколько мы перед этим взяли крепостей? Везде они дрались, как загнанные волки. Не сдавались. А здесь сами лишили себя жизни. Почему?

Сура обвёл взглядом собравшихся, и сам же ответил:

— Потому что они пришли в полнейшее отчаяние. Утратили всякую надежду.

— Прошло три месяца, — сказал Адриан, — надежда появилась снова.

— И так же исчезнет, когда они узнают, что Децебал мёртв.

— А ты знаешь, почтенный Лициний, — спросил Марциал, — что на севере, у так называемых «свободных даков» слово «отчаяться» имеет два значения? На юге я, кстати, такого не слышал.

— И какие? — спросил Сура.

— Одно — потерять надежду, что и случилось с даками в Сармизегетузе. А второе — решиться.

— На что? — не понял Сура.

— Я думаю, свободные даки, наконец, решились выступить против нас. Децебал их не мог подчинить в полной мере и заставить воевать за себя. Заставило печальное зрелище гибели его царства. Да, признаюсь, ещё позавчера, когда я получил сообщение о войске в окрестностях Поролисса, то подумал, что это царь или его брат. Но, как выяснилось, оба они пытались собрать новые силы на востоке. Так что, я думаю, смерть Децебала не заставит этих людей сложить оружие.

— Ваш спор не имеет смысла, Лициний, — подал голос император, — в любом случае угрозу следует воспринимать серьёзно. Ждать, что противник сдастся сам — глупо.

— Если не ошибаюсь, — сказал Маний Лаберий, — из всех дакийских вождей нам не известна судьба двоих?

— Так точно, — кивнул Марциал, — Диурпаней и Вежина.

— Старый неугомонный пердун Диурпаней, — усмехнулся Лаберий, — никак не сдохнет. Пора помочь. Двадцать лет уже гадит.

— Может, это они собрали войско? — спросил Лузий Квиет.

— Нельзя этого исключать, — сказал Адриан.

— Если и они, — раздался голос, прежде ещё не звучавший, — разве это имеет значение?

Адриан поморщился. Самоуверенно-беспечные нотки, которые он постоянно улавливал в этом голосе, его раздражали.

Человек, задавший вопрос, резко контрастировал со всеми собравшимися в принципии. Они разменяли пятый десяток лет (только Адриану через пару месяцев стукнет тридцать один), и седьмой участник совета годился им в сыновья. Ему едва исполнилось восемнадцать. Звали его Децим Теренций Гентиан, он служил трибуном-латиклавием Тринадцатого легиона.

Латиклавий — один из шести военных трибунов, старших офицеров легиона. Молодые люди из семей сенаторов, не имевшие военного опыта, годичной службой в качестве трибунов-латиклавиев начинали свою карьеру. Остальные пять трибунов назывались ангустиклавиями и происходили из сословия всадников. Обычно они были старше и опытнее своего коллеги.

Присутствие юного Гентиана не просто в свите императора, а в его ближнем кругу, среди немолодых и заслуженных людей, было почвой для самых разнообразных пересудов. Изучение и пресечение коих, кстати, по причине касательства персоны Августа, входило в сферу прямых обязанностей Марциала. Многие объясняли невиданное расположение императора к юноше тем, что отец Гентиана, сенатор Скавриан — давний друг и соратник Траяна. Они почти земляки, Скавриан — уроженец Нарбоннской Галлии. Траян всегда благоволил ему и, учитывая, что именно Децим Скавриан уже три месяца как назначен наместником новообразованной провинции Дакия, присутствие его сына в императорском претории выглядело вполне естественно.

Но это с какой стороны посмотреть. Августа окружали многие отпрыски знатнейших семейств, но вот на совет легатов приглашался далеко не каждый юнец-латиклавий, военный опыт которого исчезающе мал.

Адриана это обстоятельство весьма настораживало. Он был ближайшим родичем Траяна, если считать лишь мужчин, и привык думать, что имеет наивысшие шансы унаследовать титул Августа. Конечно, хватало и других кандидатов в преемники, что не добавляло Адриану душевного спокойствия, но прошлогоднее появление в свите цезаря этого юноши заставило Публия заволноваться всерьёз.

— Для идиотов, конечно, нет разницы, кто командует варварами, — сказал Адриан, стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее, — вождь северян, прежде не видевший ни одного римлянина, или два опытных волчары, успешно дравшихся с нами ещё при Домициане. Не все ли равно?

Гентиан поджал губы.

— Надо вызвать Бицилиса и расспросить!

— Можно и вызвать, — спокойно ответил Марциал, — только вряд ли он скажет что-то новое.

— И все же, Гай, Децим прав, — сказал император, — надо использовать все возможности по сбору сведений о противнике.

— Будет исполнено, Август, — слегка наклонил голову Марциал.

Адриан чуть скривил губы, правда никто этого не заметил — Публий не брил бороды. Так он скрывал уродливый шрам на лице, полученный на охоте. Злые языки поговаривали, что он прячет бородавки. За бороду, а также любовь к сочинениям эллинских поэтов и философов, сестра цезаря, увы, покойная ныне Ульпия Марциана ласково, но за глаза, называла Публия «гречонком».

— Значит, имя вождя ты, Гай Целий, не знаешь? — спросил Квиет.

Марциал отрицательно покачал головой.

— А численность варваров твои эксплораторы смогли выяснить?

— Весьма приблизительно. Их около пяти тысяч человек.

— Не густо, — сказал Гентиан.

Уже не Адриан, а Лициний Сура сверкнул в его сторону уничтожающим взглядом.

— Не стоит недооценивать врага, — мягко, но осуждающе произнёс Лаберий, предупредив гневную тираду соправителя императора.

Осторожность была поставлена во главу угла стратегии Траяна в обеих его войнах с Децебалом. Марка Ульпия некоторые придворные льстецы сравнивали с Александром, но цезарь был далёк от методов ведения войны великого македонянина, ошеломлявшего врага своей стремительностью. Вглубь Дакии легионы продвигались черепашьим шагом. Обстоятельно по всем правилам осаждали крепости, строили мосты и дороги.

— Недооценивать не следует, — сказал мавретанец, — но всё-таки действительно не густо. Думаю, до весны они не сунутся. Будут дальше копить силы.

— Вот именно, — согласился император, — но я не собираюсь ждать, пока на носу у нас созреет чирей в виде нового объединения племён. Надо выдавить гнойник сейчас.

— Скорее уж не на носу, а на заднице! — хохотнул Сура.

— Это если спиной к ним повернуться, — сказал Адриан.

— Тебя, дорогой мой Луций, ноги уже в Рим несут? — поинтересовался Траян у друга.

— Я там, где ты, Август, — все ещё улыбаясь, заявил Сура, — но, откровенно говоря, не вижу смысла зимовать в этой дыре. Скавриану и без нас хватит способностей обустроить колонию. К тому же ты оставляешь ему три легиона.

— К тёплому солнышку потянуло? — усмехнулся Лаберий.

— Не только его, — оскалился Квиет.

Адриан вспомнил слова мавретанца про «зелёную зиму» и улыбнулся.

— Я не сомневаюсь в Скавриане, — согласился Траян, — но затравленный нами волк слишком опасен, чтобы повернуться к нему спиной, не убедившись, что он издох.

— Сколько войск ты пошлёшь на варваров, Август? — вернулся к делу Адриан.

— Твой легион, — ответил Траян, — и Македонский, когда прибудет. Тринадцатый останется в Апуле. Так же возьмёшь шесть когорт ауксиллариев для строительства дорог.

— Не чрезмерна ли такая мощь против пяти тысяч варваров? — удивился Квиет.

— Предположительно пяти тысяч, — уточнил Сура.

— Вот уж чего я не собираюсь устраивать, так это сомнительные состязания с варварами, один на один, — отрезал Траян.

Адриан усмехнулся. Император это заметил.

— Ты чувствуешь в том урон для своей чести, Публий? Не забывай, мы не на Играх. Варваров надо просто раздавить, чтобы навсегда исключить эту угрозу.

— Ты поставишь командующим Публия? — уточнил Квиет.

— Разумеется, — улыбнулся император, — вы же слишком теплолюбивы для житья в палатке посреди снегов. На этом все. Публий, начинай подготовку к выступлению.

— Слава цезарю! — отсалютовали легаты и потянулись к выходу из претория.

Марциал ненадолго задержался, а когда вышел наружу, нос к носу столкнулся со стоящим навытяжку Тиберием Максимом. Декурион был бледен.

— Что-то случилось, Тиберий? — спросил трибун.