Волки

XXIX. Царь горы

К наступлению сумерек он уже не мог сопротивляться зову и ноги сами потащили его наверх. И в человеческом облике Збел отлично видел в темноте, но тут навалилась порождённая зовом рассеянность, потому он спотыкался чуть ли не на каждом шагу.

Правое бедро пульсировало болью. До сих пор. А ведь ранее, в попытке проникнуть в лагерь Тринадцатого он уже был серьёзно ранен в бедро. Только левое. И рана затянулась уже к утру. Выгоняя Требония, он даже не хромал. При этом ранили его римляне пилумом. Он вырвал его там же, в бою, не задумываясь. Разорвал собственную плоть треугольным наконечником, сделанным таким образом, чтобы его нельзя было выдернуть из щита. В глазах от боли потемнело, рычал так, что Траян, сидя в крепости, в покоях Децебала, наверняка прямо в постели обосрался.

И только шрам остался, один из многих..

Теперь же ауксилларии, у которых не было пилумов, только копья с листовидными наконечниками и мечи, умудрились отделать его куда сильнее. Человек с такими ранами, какие ему достались в кастелле не протянул бы и пары часов. Но он не человек.

Разве?

Почему же нет? Он не отличим от людей. Просто сильнее и быстрее их. Он хозяин своему телу и разуму. Владычица Луны уже давно не имела над ним власти и сменить облик он мог в любое время по своему собственному желанию. Какой-нибудь зажиточный пилеат или тарабост покупает себе добрую чешую из лучшей понтийской стали, а для Дардиолая таким доспехом была волчья шкура. Только и всего. В ночи полного могущества Владычицы он легко противостоял её зову, если не хотел становиться волком.

Разве он не человек?

Что же тогда — быть человеком?

Он задавал себе этот вопрос бесчётное число раз. В четырнадцать лет, наверное, впервые спросил Залдаса.

Дардиолай вспомнил пренебрежительные слова Реметалка. Вот он и другие братья, похоже, такими вещами себе голову не забивают.

Природа зверя вновь поставила его на ноги. Но… как видно в этот раз что-то пошло не так. Миновало полмесяца с боя в кастелле, и вот те здрасте — «скверно ты, Збел, выглядишь». Действительно, скверно.

Он знал, что не бессмертен, но слишком привык к тому, что порез затянется прямо на глазах, а раны посерьёзнее за три-четыре часа. Потому это открытие — смертного тела, не такого уж и сильного, страдающего от боли не меньше, чем другие люди — чрезвычайно поразило его.

Дардиолай карабкался вверх по осыпи, пробирался по лабиринту в скалах, лез по природной лестнице из переплетённых корней. И понимал, что сбивает дыхание. Ему хотелось сесть и отдохнуть. Удивительное чувство.

Так теперь и будет? Всегда?

Он вспомнил, как в шестнадцать легко победил на состязании юношей, после чего Залдас строго-настрого запретил ему впредь участвовать в таком. Нет, вовсе не потому, что это бесчестно, как подумал было Дардиолай, когда схлынул азарт и успокоилось ликовавшее сердце. Просто Залдас не мог допустить, чтобы чрезмерно прыткий парень стал Посланником к Залмоксису, кои избирались из числа самых достойных. С мечтами о славе Дардиолай распрощался ненадолго. Она сама его нашла, наплевав на запреты Залдаса, когда юноша в битве на перевале Боуты зарубил Корнелия Фуска, префекта претория. Тогда о нём заговорили снова. Тогда он и стал Молнией.

А до битвы с «Жаворонками» уязвлённый запретом юнец немало поныл, что на кой ему эта сила, если нужно её ото всех скрывать. Вот бы быть послабее, чуточку, самую малость, но человеком, обычным. Как раз тогда его перестали мучить полусны, приходящие в полнолуние. Это было прекрасное время. Душа ликовала. Неодолимая мощь в руках, и она полностью в его власти. Залдас говорил, что такие, как Дардиолай рождаются раз в триста лет. Редко кто из братьев достигал подобной власти над своим телом к тридцати годам. Большинство к сорока или и вовсе пятидесяти, если доживали. Кто-то — никогда. А Збел в пятнадцать.

Было тут ещё кое-что. Природа зверя братьев в общем-то не щадила. Мало кто из них окончил свои дни в том же облике, в котором появился на свет.

Внезапная куриная слепота раздражала куда сильнее больной ноги. Вот уж чего не хватало. Пройдёт? Или и дальше так маяться придётся?

Он всё-таки остановился, сел передохнуть. Оглядел склон, оставшийся позади. Огоньки у землянок. Много огней, но какие-то они чахлые. Совсем не похожи на костры военного лагеря. Те всегда прямо пышут здоровьем, если можно про пламя так сказать. А у римлян они ещё и по верёвке разложены, ровными рядами.

Здесь не так.

Уныло здесь и убого. Всё, что осталось от Дакии.

Збел встал. До вершины ещё далеко, но ему туда не надо. Едва различимая тропка вела к ложбинке, прямо над которой висела луна.

Сегодня огромная, отливающая красным. Она звала его. Но не только голос Владычицы он слышал в своей голове.

Голосов всегда было два. Мелодичный, ласковый, но настойчивый. Женский. И низкий, властный мужской. Спокойный, глубокий, обволакивающий, парализующий волю. Он выворачивал душу наизнанку и не было силы, способной противостоять ему. Но Дардиолай всегда пытался. Всегда безуспешно. Бороться он мог только с Владычицей. Против Рогатого — бесполезно.

Он приблизился к своей цели и уже видел зияющий вход в пещеру. Рядом с ним стояла кривотелая сосна. Она давным-давно засохла. Он не помнил её живой. Вся хвоя облетела, и кора осыпалась. Ветки росли странно, будто тянулись к луне, а ствол напоминал тело женщины.

Когда-то давно Дардиолай спросил Залдаса:

— Это Дафна?

— Нет. Дафну Красавчик обратил в лавр.

Жрец никогда не отличался разговорчивостью. Так Збел и не добился от него ничего. Братья тоже не знали, кем была эта женщина. Некоторые отвечали, что это просто дерево. Но Дардиолай им не верил.

Возле сосны его поджидал волк. Дардиолай приблизился и опустился на колени перед ним. Протянул руку. Волк ткнулся в ладонь носом.

— Ну здравствуй, Зиракс.

Волк подошёл ближе и Дардиолай обнял его. Провёл рукой по густому жёсткому меху, отливавшему серебром в свете лика Владычицы.

Зиракс был старейшим из братьев. Говорили, что имя его гремело при царе-жреце Комозике. Это сколько же лет минуло? Люди столько не живут.

Когда-то и Зиракс ходил по земле в человеческом облике. И считался сильнейшим воином даков. Роковой для него оказалась встреча с «красношеими», когда Марк Виниций, один из ближайших друзей Божественного Августа первым из римлян переправился на левый берег Данубия и разбил войско Комозика, и с ним вместе союзных бастарнов.

Зиракса привезли на Когайонон, но раны его были таковы, что Залдас ничего не смог сделать. Кроме одного.

Став волком, обычным четвероногим хозяином леса, израненный воин исцелился. Но цена была высока. Залдас погасил разум Зиракса.

— Зачем, отец? — спросил мальчик Дардиолай по прошествии почти восьмидесяти лет.

— Я помог ему пройти путь до конца, — ответил скупой на слова жрец, — только так можно было спасти его.

— Чем же это лучше смерти? — потрясённо пробормотал Дардиолай, — ведь он перестал быть собой.

— Его душа не мертва. Она спит.

— И можно пробудить её?

— Да.

— Почему же ты… — Дардиолай замялся.

— Не сделал этого?

— Да.

— Ни Владычица, ни Отец наш не даровали мне таких сил. Разбудить спящую душу может лишь женщина. Только те, кто дают жизнь, способны на такое. Ведающие искусство.

— И… не нашлось… такой?

— Нет, — отрезал Залдас.

Больше они об этом не говорили. Каждый раз, возвращаясь на Когайонон и встречая Зиракса Дардиолай думал о том, какой конец ждёт его самого.

Вот такой?

Стать неразумным зверем и жить дальше. Долго. Сколько не живут обычные волки. Да и люди.

Он вспоминал полусны, что приходили в детстве, пока он не научился бороться с ними. Торжество волчьей натуры, безумие. Залдас сохранил жизнь Зираксу, потому что не оставил надежду. Но она таяла с каждым годом.

«А если мне предстоит такой выбор? Не лучше ли выбрать смерть? Пусть это будет смерть в битве, от меча».

— Зиракс…

Он гладил волка, смотрел в его глаза и пытался увидеть в них… знак, наверное.

— Ты ведь понимаешь меня? Отец солгал. Ты всё понимаешь. Просто не можешь сказать. Ведь правда?

«Я никогда не лгал тебе».

Слова не были сказаны, но Дардиолай их услышал. Низкий, завораживающий голос.

Збел поднялся.

В нескольких шагах от него, нависая над Дардиолаем, возвышалась огромная темная фигура, в пять локтей ростом. Её венчали раскидистые оленьи рога.

Дардиолай не видел лица. Нет, не Залдаса. Рогатого. Сейчас на него смотрел бог. Многоликий, известный разным народам. Скордиски, тевриски и их родичи, что живут на западе, называли его Кернун Тригаран. Фригийцы и фракийцы — Сабазий. Повелитель зверей. Мужская ипостась луны. Единый в двух лицах с Владычицей Бендидой. Эллины звали его Загрей. Старший Дионис. А её Артемидой.

Чёрный силуэт на фоне луны.

«Я пришёл, отец».

Збел тоже не произнёс ни звука. Слова были не нужны.

«Неспешно ты шёл, сын».

«Прости. Я не мог пренебречь своим долгом».

«Долгом? Кому ты задолжал?»

Душа всколыхнулась от накатившего гнева.

«Разве ты не видишь, какая беда постигла народ твой? Я воин царя и Децебал не освобождал меня от службы».

«Народ мой? Ты говоришь о тех, кто поклонился лукавому рабу?»

В голосе отчётливо звучала насмешка.

«Вот оно что… Это простые люди, отец. Там нет царя и его свиты. Нет жрецов. Простые люди. Они хотят жить. Они молят тебя о спасении».

«Не меня. Они пришли к Залмоксису».

«Они пришли на Святую гору, к месту силы. И они молят бога горы, кем бы он ни был. Взывают о помощи. А ты занял чужой дом и теперь гонишь их…»

Тьма вспыхнула багровым. Стало тяжело дышать. Дардиолай почувствовал, как неведомая сила тянет его вверх. Ноги потеряли опору.

Бог молчал. Збел судорожно хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Погасла луна, исчезли тени. Голову сдавил колпак мёртвой тишины. И когда он, падая в бездонную пропасть, успел подумать, что, верно, это и есть смерть, вновь прозвучал голос.

«Месть? Ты растрачивал себя на месть, щенок?!»

— Я… должен… был… — прохрипел Дардиолай.

Невидимые пальцы разжались, и он рухнул на колени. Всё? Положенная порка закончилась?

Нет.

Его голова дёрнулась, как от хорошей оплеухи.

«Дурак! Какое тебе дело до царя, что сам избрал свою судьбу? Ты так и не понял, щенок, зачем живёшь?»

И снова удар. Искры из глаз.

«Напомнить?»

Тёмная фигура оставалась неподвижной.

— Я… Помню…

«Неужели?»

— Да…

Луна наливалась кровью. Тьма вновь вспыхнула, затрепетала багровым пламенем.

«Уверен?»

Это не был голос Рогатого. Женский голос. Но он не принадлежал Владычице Луны, ведь тот всегда звучал в его сердце, как серебряный колокольчик. Он пел ему колыбельные. Голос матери, которой он не знал. Этот же был грубым, шипящим.

Дардиолай, всё так же стоя на коленях, с усилием обернулся. Ни скал, ни тропы вокруг, только тьма. И из неё, грациозно ступая, выходила обнажённая женщина. Стройная, прекрасная. Что-то не так с ней было. Волосы иссиня-чёрные. Кожа белая, как снег, она странно блестела, переливалась, словно… чешуя. Женщина улыбалась. Из уголка рта на подбородок сбегала тоненькая тёмно-красная полоска.