Волки

Збел помотал головой. Морок пропал. Он повернулся к Рогатому, но исчез и тот. Беззвучно. Вновь только луна в небе, древо-женщина, что тянулась к ней, и седой волк.

«Иди за мной».

И этот голос не принадлежал Рогатому. Волк повернулся и потрусил ко входу в пещеру. Дардиолай поднялся и, стиснув зубы, похромал за ним.

Войдя внутрь, Збел остановился. Поёжился. Не понять — от могильного холода, веявшего из глубины? Может и от чего иного.

Шагнул вперёд. Тьма вновь стремительно пожирала лунный свет. Совсем скоро он уже ничего не видел, но продолжал идти без страха, не боясь споткнуться или натолкнуться на препятствие. Вскоре темноту разорвало пламя факела, укрепленного на стене. Сложенной из тёсаного камня.

Дардиолай не остановился. Продолжал идти мимо… колонн. Оребрённых, с ионической капителью. Збел не смотрел на них.

Он прошёл в небольшой зал, эллинский мегарон с круглым очагом посередине, прямо под квадратным отверстием в крыше. В нём раскинулась россыпь звёзд, будто и не внутри горы сейчас Дардиолай находился. Он и не думал ничему удивляться. Это место он звал своим домом до шестнадцати лет. Здесь средоточие его памяти, с того момента, когда Залдас принёс сюда пищащий свёрток, подкидыша.

Волк прошёл к очагу и безо всякого страха уселся возле раскалённых углей. Уставился на них. Дардиолай знал — Зиракс может так лежать вечно.

Чуть в тени стоял стол. Обычный деревянный. На нём разместился бронзовый шар на изящной подставке, отполированный и покрытый паутиной гравировки. Тонкие линии, эллинские знаки. Рядом кувшин, серебряные чеканные чаши.

— Отец? — позвал Дардиолай.

Залдас выступил из тени. Неизменно огромный, на голову выше Збела, широкоплечий мощный старик. Седая борода аккуратно подстрижена. Чело венчает шапка с серебряным ободком.

— Садись.

Дардиолай подошёл к столу, отодвинул стул-клисм, с изогнутой резной спинкой. Сел.

— Спасибо, отец. За тёплый приём. Вот уж встретил, так встретил, обнял, так обнял. Думал, сдохну сейчас. От радости.

— Язык всё тот же, — усмехнулся Залдас, — что помело. Как тебе его ещё не отхватили?

— Хлопотно это.

— Дурень, зачем полез в пекло? — спросил Залдас.

Всё тот же густой низкий голос, только что вывернувший душу наизнанку. Сейчас он звучал… мягче, что ли.

— Я сам его создал, — усмехнулся Дардиолай.

Залдас потянулся к кувшину. Тёмно-красная жидкость наполнила одну из чаш. Збел взял её, подчинившись повелительному кивку хозяина. Выпил.

— Бабы… — проговорил Залдас недовольно, неожиданно заскрипевшим голосом, — всё зло от баб.

Збел усмехнулся и многозначительно поднял глаза вверх. На звёзды.

— Чего там увидал?

— Ничего.

— Всё зло от баб, — повторил Залдас, помедлил и заметил, — хотя дочка Сусага ничего так.

— Хорошая она, — подтвердил Дардиолай.

Он не удивился этим словам. Знал — Залдас способен читать его память, как свиток, составленный самым лучшим каллиграфом.

— Искусная, — заметил Залдас странным тоном.

Збел покосился на него, но ничего не сказал.

— Ты хоть сам-то понял, кого встретил?

Дардиолай приподнял бровь.

— Ты про Фидан сейчас?

— Вот дурень, — вновь скривился высокий старик, — про мальчишку я.

— Какого? — спросил Дардиолай.

— Не придуривайся. Реметалк всё тебе рассказал.

— Да… Был мальчишка. Бергей. Сын Сирма, вроде.

— Почему ты отпустил его?

— А что, не должен был? — огрызнулся Дардиолай, — мне недосуг было с ним возиться.

— Хотел дотянуться до «красношеего», — недовольно прошипел Залдас, — отомстить за глупого царька, который и себя сгубил, и всех людей своих.

— Да, хотел, — набычился Дардиолай, — и сейчас хочу.

— Хотеть ты будешь то, что я скажу! — повысил голос жрец.

— Э, нет, — покачал головой Збел, — тут ты не властен. Заставить что-то делать ты можешь, да. А вот желания мои своими подменить, это у тебя не выйдет.

— Да и не нужно. Повторяю, понял, что за парня встретил?

— Тогда нет, — признался Дардиолай, — заподозрил только. Потом понял. Да и то скорее смутно. Реметалк рассказал.

— Оправдание придумал?

— Нет, — вскинулся Збел, — даже если бы я сразу всё понял, то не взял бы его с собой. Говорю же, недосуг мне было с ним нянчиться! А он почти взрослый парень и не горел желанием идти со мной. Брыкался и огрызался.

— Пороли тебя мало в детстве, — прошипел Залдас.

— Зачем он тебе, отец?

— Болван! Каждый из вас важен!

— Но Бергей особенно? — предположил Дардиолай, — ты послал за ним Тзира и аж четырёх братьев. Я такой заботы ни о ком из нас не припомню.

— Потому как вы и не достойны её! — без тени усмешки заявил жрец.

— Даже я? — улыбнулся Дардиолай.

— Даже ты.

— Ты сам себе противоречишь. То все важны, то не достойны.

Збел помрачнел. Тут похоже, всё серьёзно. Старик и не думает шутить. «Даже ты». Это чем же пацан так ценен?

— Не он, — ответил на невысказанный вопрос Залдас, — а его младший брат. Хотя старший тоже очень важен.

— Чем?

— Посильнее тебя будет, когда вырастет.

— Вот как? — Дардиолай удивлённо приподнял бровь, — а младший стало быть…

— Сильнее всех, — ответил жрец, — вообще всех. Сильнее её…

Перед взором Збела вновь на мгновение возник образ обнаженной черноволосой женщины. Она смотрела на него с усмешкой.

— Кто они? Эти мальчишки.

— Он же тебе назвался. Они — сыновья Сирма.

— Я помню Сирма. Он был хорош, но он — обычный человек. Кто они?

— Внуки Талэ и Зейпирона, — ответил Залдас, — эта кровь пестовалась девять колен. И всё рассыпалось в прах.

— Из-за Декенея?

— Не только. Всё окончательно пошло через задницу, когда идиот Диурпаней вторгся в Мёзию.

— Всё же я не понимаю… — пробормотал Дардиолай, — если эти дети так важны, почему ты не приставил к ним надёжную охрану?

— Приставил! — рявкнул Залдас, помолчал, а потом добавил тише, — никогда, сын, не полагайся на других…

Дардиолай слышал эти слова от него не первый раз.

«Если хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам».

Увы, отец не мог себе позволить такую роскошь. В этом мощном высоком муже еле теплился огонёк жизни, которую в нём поддерживала гора. Он не мог её покинуть, будучи тяжко изранен в схватке с Декенеем, когда тот сверг старых богов гетов.

Сто пятьдесят лет назад.

Дардиолай знал это. Старик-чародей, живущий на земле несколько веков, не бессмертен, не всемогущ и не всеведущ.

Будто прочитав его мысли (а может так и было), Залдас сказал:

— Их должен был беречь ты, но тебе заморочил голову Децебал своими глупыми войнами.

Збел мрачно посмотрел на него.

— Глупыми?

Залдас пропустил его вопрос мимо ушей.

— Потом сгинул Искар. Всех разметала война. Последняя надежда у меня оставалась на Тзира. Что он сумеет вывести из Сармизегетузы внуков Зейпирона.

— Тзир — человек, — заметил Дардиолай.

Человек. Как это просто сказать, оказывается.

«Он всего лишь слабый человек. Человечишка».

А вот Реметалк такое бы сказал, не задумываясь. Да и другие… братья.

— Тзир — человек, — подтвердил Залдас, — он верен. Просто глуп. Как и Бицилис. Простой приказ они поняли… через задницу. Тзир притащил сюда толпу мальчишек, но не Бергея! Не смог уследить за одним сопляком! А Дарсу и вовсе бросил в Сармизегетузе! Воистину, эти тупоголовые кретины сполна заслужили все беды, что на них обрушились.

Дардиолай стиснул зубы.

— Тебе и правда нет дела до того, что станет с Дакией?

— А что с ней станет? — насмешливо спросил Залдас.

— Ну… — опешил Дардиолай, — вообще-то её поработят римляне. Нашу землю.

— Мне есть дело только до того, чтобы в час, когда всё вокруг рушится, сберечь силы, способные противостоять Змее. И твой долг в том, чтобы стать моими руками. А вовсе не в службе честолюбивому глупцу, уже потерявшему голову. Иди спать. Завтра ты едешь на поиски внуков Зейпирона.

— Ты уже послал пятерых. Мало?

— Они тебе в подмётки не годятся. Едешь ты. Это не обсуждается.

Дардиолай поднялся. Ему хотелось что-то сказать. Что-то значительное. Гордо вскинуть голову и храбро бросить: «Нет».

Он промолчал. Повернулся, шагнул к выходу. Остановился.

— Чего застыл? — прозвучал за спиной недовольный голос.

«Хорошая у Сусага дочка. Искусная».

Он ничего не сказал про Тармисару.

Хотя нет. Сказал.

«Всё зло от баб».

Дардиолай повернулся.

— Скажи, отец, — его голос дрогнул, — Дайна — моя дочь?

И в ответ непреклонное:

— Нет.

Дардиолай опустил голову. Вышел.

Залдас остался неподвижен. Долго так сидел.

Зашипели факелы, будто в них попало масло, затрепетало пламя от возникшего дуновения ветра. В дальнем углу мегарона за спиной Залдаса задвигались тени, там начал клубиться невесть откуда-то взявшийся туман. Он становился всё плотнее, тёк, закручивался в спираль и будто бы светился, мерцал.

— Радуйся, Аглай, — сказал Залдас, не поворачиваясь, — где шляпу потерял?

Из тумана выступила тонкая фигура. Молодой человек, в чёрном плаще, покрывавшем голову.

— Спешил очень. Ветром сдуло. Радуйся, братец.

— Не называй меня так.

— Извини, братец. Ты, стало быть, ныне не в полном, так сказать, составе? Извини, с глазами что-то.

— Приложи керикеон. Люди говорят, помогает.

— Непременно последую столь мудрому совету.

— Зачем пожаловал? — поморщился Залдас.

— Новости тебе рассказать, — молодой человек обошёл стол и бесцеремонно уселся на стул, который недавно занимал Дардиолай, — а то сидишь в своей норе и ничего не знаешь.

— Хорошие новости или плохие?

— Ну, как сказать. Наверное, хорошие.

— Говори, коли так.

— Отец решил, что хватит это всё терпеть и пора кончать с ал-Каумом. Не благодари, я знал, как ты будешь рад это услышать.

— Вот так внезапно решил? — хмыкнул Залдас.

— Ну почему? Тут Раббэль удачно протянул ноги, ну батюшка и объявил, что момент настал. Опять же здесь, у вас, всё закончилось.

— Не надорвётесь?

— После того, как ваших отпинали? — молодой человек широко улыбнулся, — думаю, нет.

— Ну, тогда боги в помощь.

Аглай хмыкнул.

— Ты и верно не в себе сегодня, братец. Прости, Залдас.

— А ты как-то чрезмерно возбуждён, Аглай. Не похож на себя. Никогда я не поверю, что ты спешил ко мне похвастаться.

Аглай помрачнел.

— В общем-то, ты прав. Траян ещё не покинул Дакию, а уже объявил новую провинцию, Арабию Петрейскую. Набатее конец. Но там какого-то Малику-самозванца провозгласили царём и без крови не обойдётся.

— Кого это остановит?

— Ты прав, точно не отца. Не получилось у Александра, получится у Траяна. С Душарой мы разберёмся. Вот только…

— Только ал-Каум не водит рати, — подхватил Залдас, — хоть и повелевает воинами.

— Да… — выдавил из себя Аглай. Было видно, что это слово далось ему с большим трудом.

— И змея жалит исподтишка…

Некоторое время они молчали. Залдас потянулся к кувшину и вновь наполнил чаши. Одну предложил гостю.

— Шай ал-Каум, пастырь народа, — проговорил Аглай, задумчиво катая вино по стенкам чаши, — добрый бог, который не пьёт вина…

— …и потому требует жертву кровью, — закончил Залдас, и внимательно посмотрел на гостя, — твой отец, Аглай, Наилучший и Величайший, получит ещё сотню-другую статуй, но нарушит равновесие, которое соблюдается уже несколько веков после смерти Александра.