КРАСНЫЙ ШАТЕР

Еще покоясь в утробе матери, я являлась во сне и ей, и каждой из своих тетушек. Билха мечтала обо мне однажды ночью, лежа в объятиях Иакова.

– Я видела тебя в белом платье из тонкого полотна, а сверху – длинный жилет из синих и зеленых бусин. Волосы твои были заплетены в косы, и ты шла по изумительно зеленому пастбищу с прекрасной корзиной в руках.

Ты ступала, словно царица, но была совершенно одна.

Рахили снилось мое рождение.

– Я видела тебя в материнской утробе: с открытыми глазами и ртом, полным красивых маленьких зубов. Потом ты выскальзывала на свет между ног Лии и говорила: «Привет, мамы. Наконец-то я здесь. Не найдется ли чего-нибудь поесть?» Это нас всех рассмешило. В том сне при твоем рождении присутствовали сотни женщин, некоторые были в иноземной одежде, поразительно яркой, но с бритыми головами. И мы все смеялись. Я проснулась посреди ночи, смеясь.

Моя настоящая мать, Лия, признавалась, что каждую ночь видела меня во сне.

– Мы с тобой перешептывались, как подружки. Ты была необычайно мудрая, давала мне советы: что есть, чтобы успокоить расстроенный желудок, как помирить Рувима и Симона, которые поссорились. Я рассказывала тебе про Иакова – твоего отца, про твоих тетушек. А ты говорила мне о другой стороне мира: той, где темнота и свет не были разделены. И нам было так хорошо вместе, что я ни в какую не хотела просыпаться.

Мама признавалась, что ее беспокоили эти сны.

– Я не видела в них твое лицо. Ты всегда была где-то позади меня, за моим левым плечом. И каждый раз, когда я оборачивалась, чтобы увидеть дочь, ты исчезала.

Сны Зелфы были безрадостными. Она постоянно видела меня плачущей, причем из моих глаз текли реки крови, порождающие плоских зеленых монстров, которые открывали рты с рядами острых зубов.

– Но ты не боялась их, – говорила Зелфа. – Ты шла по спинам чудовищ, и они исчезали, когда всходило солнце.

Я родилась весной, в полнолуние, в тот год еще был необычайно большой приплод ягнят. Зелфа стояла слева от роженицы, Билха – справа. Инна тоже присутствовала в Красном шатре, она принесла особое старинное ведро, в котором традиционно обмывали новорожденных.

Но Лия попросила, чтобы роды принимала Рахиль. Я появилась на свет легко, не доставив матери страданий. После мучений с сыновьями Лии показалось, что она родила меня играючи, хотя я оказалась крупным младенцем, почти как Иуда, который был самым большим из ее детей. Инна объявила о рождении «дочери Лии», и в голосе повитухи прозвучало удовлетворение. Согласно правилам, первой мне в лицо взглянула мать; она облегченно улыбнулась, увидев, что оба глаза у меня одного цвета – карие, как у Иакова и всех ее сыновей. Затем Рахиль начисто вытерла меня и передала Зелфе, а та – Билхе. После чего меня вернули Лии, и я нетерпеливо схватила ее грудь, а все женщины захлопали в ладоши в честь матери и новорожденной. Билха накормила Лию медовым молоком и пирогом. Она промыла волосы роженицы ароматной водой и помассировала ей ступни.

Когда Лия уснула, Рахиль, Зелфа и Билха вынесли меня на лунный свет и покрыли мои ноги и руки орнаментом из хны, словно я была невестой. Они произнесли надо мной сотни благословений, попеременно обращаясь на север, юг, запад и восток, чтобы защитить меня от Ламашту и других демонов, похищающих детей. Они осыпали меня тысячей поцелуев.

А потом мы с Лией провели целых два лунных месяца в Красном шатре. После рождения мальчика женщины отдыхали лишь от одной луны до следующей, но рождение той, что будет приносить новую жизнь, требовало продолжительной изоляции от мира мужчин.

– Такое наслаждение – этот второй месяц, – вспоминала впоследствии моя мать. – Сестры обращались с нами, как с царицами. Тебя никогда не оставляли лежать на одеяле в одиночестве. Всегда находились руки, готовые подхватить, обнять, укачать тебя. Утром и вечером мы умащали твою кожу маслом. Мы напевали тебе песни, но при этом не сюсюкали и не бормотали тебе в уши всякие пустяки. Мы говорили с тобой обычными словами, как если бы ты была нашей сестрой, взрослой женщиной, а не маленькой девочкой. И помню, тебе не исполнилось еще и года, когда ты стала отвечать нам ясно и просто, без детского лепета.

Передавая дочь Лии друг другу, женщины обсуждали, как меня лучше назвать. Споры на эту тему длились бесконечно долго, и каждая сестра настаивала на своем любимом имени, которое она надеялась подарить дочери, рожденной ее собственным чревом.

Билха предложила назвать меня Адани, в память бабушки Ады, так любившей всех сестер. Это породило долгие вздохи и воспоминания. Но Зелфа боялась, что такое имя озадачит демонов, которые могут подумать, что Ада сбежала из подземного мира, – и тогда они придут за мной.

Сама Зелфа предложила имя Ишара, в честь богини. Она уже придумывала рифмы к этому слову, чтобы сочинить песню. Но Билхе это имя не понравилось.

– Звучит так, как будто кто-то чихнул, – заявила она.

Рахиль предпочитала хеттское имя Бентреш, которое услышала как-то от жены бродячего торговца.

– Оно такое музыкальное, – уверяла она.

Лия сначала спокойно слушала, а когда страсти накалились, пригрозила, что если сестры не успокоятся, то она назовет меня Лиллу – это имя ненавидели все собравшиеся.

Во второе полнолуние после моего рождения Лия встретилась с мужем и назвала ему мое имя. Мама говорила мне, что я сама выбрала его.

– Шестьдесят дней подряд я шептала в твое маленькое ушко все имена, предложенные сестрами, все имена, которые я когда-либо слышала, и даже те, что я придумала сама. Но лишь когда я сказала «Дина», ты выпустила сосок изо рта и посмотрела мне в лицо. Итак, ты Дина, последнее рожденное мною дитя. Моя дочь. Моя память.

Иосиф был зачат в первые дни после моего рождения. Рахиль отправилась к Иакову с новостями о том, что он наконец-то стал отцом крепкой здоровой девочки. Ее глаза сияли, когда она рассказывала об этом, и Иаков обрадовался, увидев, что его бесплодная жена была счастлива рождением ребенка Лии.

В ту ночь, когда они наслаждались друг другом, Рахиль мечтала о своем первом сыне и проснулась, улыбаясь.

Она никому ничего не сказала, когда с новой луной не пришла кровь. Слишком много было в ее жизни ложных надежд и ранних потерь. На новолуние она вошла в Красный шатер и сменила под собой солому, как будто запачкала ее. Она была такой тонкой, что когда начала постепенно полнеть в талии, это долгое время оставалось незамеченным всеми, кроме Билхи, которая умела держать язык за зубами и не стала обсуждать свои подозрения даже с Рахилью.

Лишь на четвертый месяц моя тетя отправилась к Инне, которая заверила ее, что всё обстоит благополучно и должен родиться здоровый мальчик. Тогда Рахиль показала свой округлившийся живот сестрам, которые радостно танцевали вокруг нее. Она положила руку Иакова на лоно, в котором зрела новая жизнь. И отец десятерых сыновей заплакал, словно это случилось впервые.

Рахиль сильно изменилась после наступления беременности. Ее маленькие груди разбухли и очень болели, а совершенной формы лодыжки опухли. Но во всех этих переменах, обычно огорчавших женщин, она находила лишь повод для восторгов. Моя тетя неизменно пела, разжигая огонь в печи и сидя за прялкой. Родные только дивилась не слыханной прежде сладости ее голоса. Муж спал с Рахилью каждую ночь, вплоть до самых родов. Это было вопиющим нарушением правил: вовсе ни к чему понапрасну искушать демонов. Но Иаков не слушал ничьих упреков и предостережений, ибо Рахиль казалась ему всё более и более желанной по мере того, как внутри нее рос ребенок.

На восьмом месяце мою прекрасную тетю стало сильно тошнить. Кожа ее побледнела, а волосы начали выпадать. Она так ослабла, что едва могла встать с места – сразу начиналось головокружение. Страх поглотил надежду, и она позвала Инну, которая велела будущей матери пить крепкие костные бульоны. Она также приказала Рахили побольше отдыхать и навещала подругу так часто, как только могла.

Когда пришло время родов, Инна приехала к нам, чтобы взять все в свои руки. Ребенок развернулся ногами вперед, и задолго до его появления у матери началось кровотечение. Все попытки Инны развернуть младенца вызывали у Рахили страшную боль. Она кричала так жалобно, что все дети в лагере расплакались. Иаков сидел перед статуей богини, размышляя, должен ли он сделать ей какое-то приношение, хотя и поклялся не почитать иных богов, кроме бога своего отца. В конце концов, он упал ниц и так лежал неподвижно, пока крики жены не сделались для него невыносимыми; тогда Иаков отправился на горное пастбище, велев известить его об исходе родов. За ним послали лишь через два дня.

О, это были два страшных дня, когда Лия, Зелфа и Билха уже прощались с Рахилью… Всем казалось, что бедняжка вот-вот умрет. Но Инна не сдавалась. Она давала Рахили то одни, то другие травы, используя все известные ей снадобья. Она пробовала необычные их сочетания и бормотала тайные молитвы, хотя и не была посвящена в мистерии слов и заклинаний.

Рахиль и сама отчаянно боролась, желая осуществить мечту, терзавшую ее сердце вот уже пятнадцать лет. Глаза роженицы закатывались, по телу ручьями лился пот. Даже после двух дней и двух ночей беспрерывных страданий она не призывала смерть как избавление от мучений.

– Она оказалась невероятно сильной, – сказала Зелфа.

Наконец Инна заставила ребенка повернуться. Но это последнее усилие как будто сломало что-то внутри Рахили, которая вдруг затряслась мелкой дрожью. Глаза ее закрылись, шею свело судорогой, голова запрокинулась. Казалось, демоны завладели ее телом. Даже Инна в ужасе ахнула. Но потом все закончилось так же внезапно, как и началось. Смерть выпустила тело Рахили из своих когтей, а из чрева появилась головка ребенка, и моя тетя вытолкнула его наружу, потеряв сознание.

Мальчик был крохотный, с большим клоком волос на макушке. Морщинистый и прекрасный, как все младенцы.

А Рахили Иосиф, как впоследствии назвали моего брата, казался самым лучшим на свете. В шатре наступила тишина., женщины молча плакали счастливыми слезами. Не говоря ни слова, Инна перерезала пуповину, а Билха взяла ребенка на руки. Лия обмыла Рахиль, а Зелфа- новорожденного. Они облегченно вздохнули и утерли глаза. Рахиль будет жить, она увидит, как растет ее дитя.

Оправлялась Рахиль медленно и трудно, она не могла кормить ребенка. Через три дня после рождения Иосифа груди ее стали тяжелыми и горячими. Теплые компрессы облегчили боль, но молоко иссякло. Лия, которая кормила тогда меня, приложила Иосифа к своей груди. Прежние гнев и ревность вспыхнули было в Рахили, но утихли, когда она обнаружила, что Иосиф оказался капризным ребенком: он неизменно кричал и извивался в любых руках, за исключением материнских.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Моя история