КРАСНЫЙ ШАТЕР

Пролог

Мы так давно потеряли друг друга, родная!.. Мое имя ничего для тебя не значит. Сама память обо мне обратилась в прах.

Это не твоя вина и не моя. Цепь, связывающая мать и дочь, разорвана, и слово взяли мужчины, которые о многом не имеют понятия. В их устах я превратилась лишь в мимолетное упоминание, в незначительную деталь в истории моего знаменитого отца Иакова и прославленного брата Иосифа. В тех редких случаях, когда обо мне все-таки вспоминают, я предстаю безгласной жертвой. В священной книге есть лишь краткий фрагмент, где утверждается, что я была обесчещена из-за собственного легкомыслия, а далее следует кровавая история о том, как братья отомстили за мою поруганную честь.

Странно, что после этого некоторые матери всё еще называют дочерей моим именем – Дина; но, представьте себе, такие находятся. Наверное, они подозревают, что я – нечто большее, чем безмолвная сноска, второстепенное примечание в священном тексте. А возможно, они расслышали в моем имени музыку: первая гласная – высокая и чистая, как будто мать зовет ребенка на закате, а вторая – мягкая и округлая, словно бы она что-то шепчет ему на ухо. Ди-и-на-а…

Никто никогда не рассказывал ни о моих способностях повитухи, ни о песнях, которые я пела, ни о том, какой хлеб я выпекала для своих ненасытных братьев. Все, что от меня осталось, – лишь горстка искаженных слов, несколько лживых подробностей о неделях пребывания в Сихеме.

Поэтому мне надо немало рассказать вам. С чего же начать? Наверное, с истории моих матерей, с поколения тех, кто меня вырастил… Да, это единственно правильная точка отсчета.

Если вы хотите понять женщину, то спросите ее о матери, а затем внимательно выслушайте рассказ. Многое вам скажут истории про приготовление еды. Грустное молчание дополнит невысказанное. Чем больше дочь знает о жизни своей матери, тем сильнее она становится.

Конечно, в моем случае это непростая задача: ведь у меня было целых четыре матери, и каждая ругала, учила, баловала на свой манер, дарила мне особенные подарки, помогала справляться с теми или иными страхами. От Лии, которая родила меня, я унаследовала гордый нрав. Рахиль обучила меня ремеслу повитухи и показала, как подвязывать волосы, чтобы они не лезли в глаза. Зелфа научила меня думать, а Билха – слушать. Каждая из них по-своему приправляла мясную похлебку. У каждой был свой особый тон для беседы с моим отцом – он же с ними со всеми говорил одинаково. Да, вам следует знать, что мои матери были родными сестрами, дочерями Лавана от разных жен, хотя дед никогда не признавал Билху и Зелфу, не желая давать им приданое: он был тем еще скрягой.

Как любые сестры, вынужденные жить вместе и делить общего мужа, моя мать и тетки образовывали запутанный клубок взаимных пристрастий и претензий. Они торговали секретами, словно браслетами, и всё это обрушивалось на меня, ибо я была единственной выжившей девочкой в семье. Они частенько говорили вещи, которые мне было рано слушать. А затем брали мое лицо в ладони и заставляли клясться, что я этого не забуду.

Мои матери гордились тем, что дарили отцу сыновей. Сыновья – извечный предмет родительского тщеславия и мера ценности жены. Но с другой стороны, беспрерывное появление на свет одних только мальчиков немного огорчало Лию и ее сестер. Отец похвалялся своим шумным потомством, и все его супруги любили моих братьев, но втайне мечтали о дочерях и, беседуя между собой, потихоньку сокрушались, что никак не могут зачать от Иакова девочку.

Дочери облегчали бремя материнских забот: они помогали женщинам прясть и молоть зерно, присматривали за маленькими мальчиками, которые вечно мочились по углам шатров, сколько бы им ни твердили, что это плохо.

Но была у женщин и еще одна причина желать рождения девочек: ведь только дочери сохраняли память о них. Сыновья не слушали истории матерей и отдалялись от них, едва лишь чуть-чуть подрастали. А я была единственной девочкой в семье. Моя настоящая мать и мои тетки-матери рассказывали бесконечные истории о себе. Чем бы ни были заняты их руки: баюкали младенцев, готовили еду, пряли, ткали – уста изливали на меня поток речей, наполнявших мои уши.

В ржавой тени Красного шатра – шатра, куда женщины уходили кровоточить, они, перебирая мои кудри, делились воспоминаниями о проделках юности, излагали саги о рождении детей. Их истории были подношениями надежды и силы Царице Небесной, но дары эти предназначались только мне одной, и никому больше.

Я до сих пор чувствую их любовь ко мне. Я лелею ее в своей душе. Она поддерживала меня и помогала мне выжить. Так было всегда, даже когда я навеки рассталась с этими женщинами. И даже теперь, много лет спустя после их смерти, память о них служит мне утешением.

Я поведала предания моих матерей следующему поколению, но история моей собственной жизни была запретной темой, и от этого молчания сердце мое едва не разорвалось. Но я не умерла, я прожила достаточно долго, чтобы другие истории заполнили мои дни и ночи. Я смотрела, как младенцы впервые открывают глаза навстречу новому миру. Я находила причины для смеха и для благодарности. Я была любима.

А теперь ко мне пришли вы – женщины с руками и ногами мягкими, как у царицы; у вас больше кухонной посуды, чем нужно; вам дарованы безопасное деторождение и возможность говорить свободно. И вот вы здесь – жадные до историй, давно утраченных. Вы тоскуете по словам, которые могут заполнить великую тишину, поглотившую меня, как прежде она поглощала моих матерей и бабушек.

Ужасно, сколь многое утрачено, и я хотела бы больше рассказать о женщинах, чья память представляется мне священной.

Я благодарна, что вы пришли. Я выплесну на вас все накопившееся, так что, покинув меня, вы многое узнаете и станете сильнее. Да будут благословенны ваши глаза. Да будут благословенны ваши дети. Да будет благословенна земля, по которой вы ступаете. Сердце мое, словно черпак, до краев наполненный свежей водой.

Да будет так.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Истории моих матерей