КРАСНЫЙ ШАТЕР

Но я дала старику достаточно пива, чтобы тот не задавал вопросов. А может, он просто сделал вид, что ничего не заметил, потому что гость всё же приходился ему родней. Или подумал, что такой зять не потребует большого приданого. Поди угадай, о чем старик знал, а о чем нет. Он был упрямый, как бык, твой дед. Такого ничем не прошибешь.

– Словно столб, – говорила я.

– Словно камень в очаге, – отвечала Лия.

– Словно козьи какашки, – добавляла я.

Мать с притворной строгостью грозила мне пальцем, но потом смеялась от души – ругать Лавана было любимым занятием всех четырех его дочерей.

Я до сих пор помню, что именно Лия приготовила тогда Иакову. Ягнятину, приправленную кориандром и маринованную в кислом козьем молоке, а к ней гранатовый соус. Два вида хлеба: ячменную лепешку и дрожжевой пшеничный каравай. На сладкое она подала компот из айвы, инжир, тушенный с шелковицей, а также свежие финики. И конечно, на столе были оливки. Запивать еду гость мог на выбор: сладким вином, пивом (его имелось целых три сорта) или ячменной водой.

Иаков был так измучен дорогой, что едва заметил изысканное угощение, в приготовление которого Лия вложила всю душу. Зелфа с большим трудом сумела наконец разбудить юношу: плеснула ему на шею холодной воды, и он подскочил на месте, спросонья случайно сбив ее с ног, отчего моя тетя зашипела, как кошка. Зелфе вообще не понравился Иаков. Она видела, что его присутствие не в лучшую сторону меняет отношения между сестрами, ослабляя привязанность между нею и Лией. Ее искренне огорчало то, что он был явно привлекательнее других мужчин, которых она знала, – сквернословов-пастухов, случайных странствующих торговцев, смотревших на сестер, словно те были овцами из стада. В отличие от них, Иаков складно говорил и был красив лицом. И, когда он смотрел в глаза Лии, Зелфа понимала, что их жизнь уже никогда не будет прежней.

У нее было тяжело на сердце, она сердилась и чувствовала себя беспомощной перед лицом грядущих перемен.

Когда Иаков наконец очнулся от сна, он сел возле шатра Лавана и поел. Лия запомнила каждый кусок, который юноша в тот день проглотил.

– Он обмакивал ягнятину в соус снова и снова, три раза брал хлеб. Я заметила, что ему нравятся сласти, что он предпочитает медовый напиток горькому, который Лаван поглощал не задумываясь. И поняла, что сумею ублажить вкус Иакова. А значит, найду способ ублажать его не только едой.

В этой части рассказа остальные мои матери хохотали и хлопали себя по бедрам, потому что, несмотря на деловитость, Лия была самой похотливой из сестер.

– А затем, после всех моих трудов, после обильного праздничного угощения, как ты думаешь, что случилось? – спрашивала Лия, как будто я не помнила ответ так же хорошо, как маленький полукруглый шрам у основания ее большого пальца на правой руке. А мать продолжала: – Иаков заболел, вот что случилось. Он изверг каждый съеденный кусочек. Его рвало, пока он не ослабел и не застонал. Он взывал к богам, называл имена Эля, Иштар и Мардука, а также имя своей благословенной матери, умоляя спасти его от мучений и позволить умереть. Зелфа заглядывала в шатер и сообщала мне, что с ним творится. Думаю, она все безобразно преувеличивала: он белый, как луна; лает, как собака; изрыгает змей и лягушек… Я была в ужасе. А вдруг Иаков умрет после моей стряпни? Или, что не многим лучше, поправится и обвинит меня в своих бедствиях? Однако все остальные чувствовали себя хорошо, так что я знала: дело не в еде. Но я была глупой девчонкой и вообразила себе, что теперь мое прикосновение станет ему ненавистно. Я боялась, что совершила ошибку с тем подношением хлеба – вдруг это оказалось не жертвоприношение, а колдовство? Я молилась и возливала вино во имя Целительницы Анат. Я сделала это на третью ночь его страданий, и к утру Иаков выздоровел. – Тут Лия качала головой и вздыхала. – Не слишком подходящее начало для любовных отношений, не правда ли?

Иаков быстро набирался сил, и через несколько недель казалось, что он всегда жил здесь. Ему поручили пасти отощавшие стада, потому что Рахиль больше не могла бегать в поле за животными, а сыновей для этой работы у Лавана не было.

А надо вам сказать, что к приходу отца семья деда уже лишилась своих богатств, а стада наши и вовсе находились в плачевном состоянии. Сам Лаван обвинял в этом злую судьбу: дескать, все его сыновья умерли в младенчестве и в живых остались одни только дочери. Ему не приходило в голову задуматься о собственном безделье – он всё ждал рождения мальчика, который вернет ему доходы и вновь сделает хозяйство процветающим. Он обращался за помощью к жрецам, и те говорили, что следует принести в жертву лучшего барана или быка, дабы боги смилостивились и благословили его сыном. Он возлежал с женами и наложницами на полях, как советовали повитухи, чтобы усилить плодородие, но получал лишь ссадины на спине и коленях. К моменту появления в нашем лагере Иакова Лаван полностью утратил надежду обрести сына, равно как и надежду на улучшение жизни.

Он ничего не ждал от Ады, которая уже миновала детородный возраст и постоянно хворала. Две другие его женщины умерли, а третья сбежала, и Лаван не мог позволить себе покупку молодой рабыни, хотя это и обошлось бы дешевле новой невесты. Так что он спал в одиночестве или бродил по ночам между холмами, словно подросток, мучимый бесплодным желанием. Рахиль рассказывала, что неутоленная похоть Лавана стала предметом насмешек среди пастухов. «Овцы бегают, как газели, когда Лаван выходит к холмам», – говаривали они.

У дочерей была добрая сотня причин презирать отца, и я все их знала наперечет. Зелфа уверяла, что однажды, когда ей поручили отнести Лавану обед – прошло лишь несколько месяцев после ее первой крови, – он схватил дочь за грудь и больно ущипнул за сосок.

Лия тоже говорила, что Лаван совал руки ей под одежду, но она пожаловалась Аде и моя бабушка до крови поколотила мужа пестиком. Она сломала рога его любимому домашнему божеству и пригрозила проклясть Лавана так, что тот навеки утратит мужскую силу, после чего он дал слово никогда и пальцем не прикасаться к дочерям, а также постарался одарить всех: купил Аде золотые браслеты и украшения всем дочерям, даже Зелфе и маленькой Билхе (то был единственный раз, когда он признал их родство). И еще дед принес в шатер красивую ашеру – высокий столб, Билха была с него ростом, – сделанный самым умелым гончаром, которого он только смог найти. Женщины установили столб на биму-возвышение для жертвоприношений. Особенно прекрасным было лицо богини на столбе – с миндалевидными глазами и широкой улыбкой. Когда с наступлением темноты на новолуние мы возливали богине вино, казалось, что она открывает от удовольствия рот.

Однако всё это случилось за несколько лет до прихода Иакова, когда у Лавана еще было несколько работников, а их жены и дети заполняли наш лагерь запахами готовящейся еды, болтовней и смехом. Но к моменту появления моего отца в доме Лавана было лишь пять женщин: больная жена и четыре дочери.

С одной стороны, дядя обрадовался племяннику, но с другой – мужчины сразу невзлюбили друг друга. Они были слишком разные – как ворон и осел, но их связывала общая кровь, а вскоре стали связывать и общие дела. Иаков оказался усердным работником, обладавшим талантом в обращении с животными, особенно с собаками. Он превратил трех бесполезных шавок Лавана в отличных пастушьих псов. Стоило юноше свистнуть, как собаки послушно бежали рядом; он хлопал в ладоши – и они мчались кругами, загоняя овец. Пройдя выучку у Иакова, псы яростно защищали стадо, так что скоту Лавана больше не угрожали ни лисы, ни шакалы. Да и лихие люди теперь тоже вряд ли осмелились бы покуситься на его имущество.

Вскоре собаки Иакова стали предметом зависти других пастухов, так что его не раз просили продать их. В ответ он предлагал хозяевам за плату натаскать бестолковых псов, подозрительно косившихся на незнакомца волчьими глазами. Затем одна из его собак принесла приплод. Иаков обучил щенков и очень выгодно сбыл четырех из пяти, потратив большую часть вырученной суммы на подарки дочерям Лавана.

Он отвел Рахиль к колодцу, где они впервые встретились, и преподнес ей кольцо с лазуритом, которое моя тетя носила до самой смерти. Он разыскал Лию, когда та чесала шерсть, и без лишних слов вручил ей три изящно кованных золотых браслета. Зелфа получила от него небольшой сосуд в форме богини Анат, изливавшей воду сквозь соски. Иаков не забыл даже Билху – принес ей маленькую амфору меда. Лаван был очень недоволен: он считал, что племяннику следовало отдать доход от продажи щенков владельцу их матери, то есть ему. Однако старик смягчился, получив мешок с монетами, – он немедленно поспешил с деньгами в деревню и вернулся с Рути. Бедная женщина, сколько страданий выпало потом на ее долю!

Целый год Иаков присматривал за стадами Лавана. С помощью собак он перегнал их на пастбища с хорошей сочной травой, где животные отъелись. Чтобы самому успеть вернуться на основные угодья до прихода дождей, Иаков нанял на работу двух мальчишек. Рахиль, Лия, Зелфа и Билха усердно трудились в саду, да и пшеницы в тот год посеяли больше, чем прежде. Иаков уговорил Лавана в благодарность за процветание принести в жертву богу его отца двух жирных баранов и одного ягненка. А Лия вдобавок, тоже по подсказке Иакова, испекла дрожжевой хлеб из прошлогодних запасов муки. Следуя традиции отцов, он полностью сжег всё это на жертвенном огне. Женщины лишь потихоньку ворчали, глядя, сколько добра пропадает понапрасну.

Тот год стал для нашей семьи поворотным. Стада умножались, в саду и на полях зрел богатый урожай, и тогда Иаков наконец посватался к Рахили. Еще в первый месяц после прихода он спросил у дяди, какую плату тот хочет получить за дочь, ибо слова, сказанные им девушке в первый день возле колодца, не были шуткой. Поскольку никакой собственности у племянника не имелось, Лаван подумал, что неплохо было бы получить бесплатного работника, и заявил, что готов отдать Рахиль в обмен на семь лет службы.

Иаков рассмеялся:

– Семь лет? Мы же говорим о девушке, а не о царском троне. Да и к тому же за семь лет Рахиль может умереть, я могу умереть и уж тем более ты сам тоже можешь умереть, старик. Я прослужу тебе семь месяцев, а в качестве приданого возьму половину твоего жалкого стада.

Возмущенный Лаван вскочил на ноги и назвал Иакова вором.

– Ты истинный сын своей матери! – выкрикнул он в ярости. – Никак думаешь, будто весь мир тебе что-то должен? Нечего задирать нос передо мною, ты, последыш, а не то я отправлю тебя назад. То-то обрадуется старший брат, который поджидает тебя дома с длинным ножом.

Зелфа, которая обожала подслушивать и подглядывать, подробно рассказала сестрам об этом споре: и как мужчины торговались из-за Рахили, и как отец гневался, и как Иаков плюнул ему под ноги. Наконец они сошлись на том, что Иаков будет служить год и это справедливая цена за невесту. Что касается приданого, Лаван ссылался на свою бедность. Однако Иаков не желал брать в жены бесприданницу. Это поставило бы Рахиль в положение наложницы, а он сам оказался бы в дураках, бесплатно проработав целый год ради девушки, у которой кроме собственной одежды есть лишь точильный камень да веретено. Тогда Лаван пообещал Иакову в качестве приданого Билху, чтобы та стала для него служанкой, а со временем, возможно, и наложницей.