КРАСНЫЙ ШАТЕР

Глава седьмая

Иногда нас звали на помощь роженице, жившей совсем рядом с городом. Эти поездки приводили меня в особый восторг. Стены Сихема поражали меня больше, чем туманные горы, которым приносили жертвы Иаков и Зелфа. Те, кто сумели такое придумать и построить, наверняка были очень мудрыми, а вид крепости даже мне придавал сил и отваги. Всякий раз, оказавшись неподалеку от города, я не могла удержаться и с интересом разглядывала его стены.

Мне хотелось войти внутрь, увидеть храмовую площадь, узкие улочки и переполненные дома. Я немного знала, как все устроено в городе, от Иосифа, который посещал Сихем вместе со старшими братьями. Он рассказывал, что царь Хамора живет вместе с женой-египтянкой и пятнадцатью наложницами в великолепном дворце, где не счесть комнат. Иосиф также уверял, что у Хамора слуг больше, чем у нас овец. Разумеется, пастух в запылившейся одежде вроде моего брата не мог и надеяться заглянуть внутрь столь величественного здания. Однако мне нравилось слушать его истории. Даже если Иосиф половину и придумал, всё равно было очень интересно, и мне казалось, что когда брат возвращается с рынка, я чувствую на его тунике дорогие ароматы благовоний царских наложниц.

Наконец мама решила своими глазами увидеть рынок и город. Лия была уверена, что она сумеет продавать нашу шерсть более выгодно, чем Рувим, который был слишком уступчив. Я чуть не поцеловала матери руки, когда она сказала, что я пойду вместе с ней, чтобы помочь. Рувим пристроил нас на хорошее место прямо возле городских ворот, а сам держался на некотором расстоянии, когда наша мать громко кричала, зазывая покупателей, и торговалась, как продавец верблюдов.

Мне особо нечем было заняться, так что я имела возможность оглядеться, от чего получила немалое удовольствие. В тот день у восточных ворот было страшно интересно. Я впервые увидела жонглеров. Впервые попробовала гранат. Кого здесь только не было: смуглые и чернокожие мужчины, козы с невероятно курчавой шерстью, женщины, с ног до головы закутанные в черные одеяния, и почти полностью обнаженные молоденькие рабыни. Я как будто снова отправилась в путешествие, только ноги не болели от усталости. Я смотрела во все глаза: вот карлик едет на осле – белом, словно луна; а вот жрец в странном одеянии покупает оливки. И вдруг я увидела Тавею.

По крайней мере, мне показалось, что это была моя двоюродная сестра. Девушка, ее роста и невероятно на нее похожая, подошла к нашему прилавку. Она была в белых храмовых одеждах, с бритой головой, уши проколоты. Я вскочила и окликнула Тавею, но она резко развернулась и стремительно пошла прочь. Не раздумывая ни минуты, прежде чем мать успела остановить меня, я побежала следом, словно была ребенком, а не взрослой девушкой.

– Тавея! – звала я ее. – Сестра!

Но она не слышала меня или не хотела слышать; наконец белое одеяние мелькнуло в последний раз и скрылось в дверном проеме.

Рувим догнал меня и спросил, что случилось.

– Я подумала, что это Тавея, – проговорила я сквозь слезы. – Но я ошиблась.

– Какая еще Тавея?

– Дочь Исава. Ты ее не помнишь, – сказала я. – Прости, что заставила тебя спешить следом за мной. А мама очень сердится?

Он рассмеялся над глупостью моего вопроса, и я тоже рассмеялась. Лия была в ярости, и мне пришлось до конца дня сидеть лицом к стене. Но к тому времени легкое и радостное настроение уже покинуло меня, так что мне вполне хватало звуков рынка и я погрузилась в воспоминания о потерянной подруге.

После нашего возвращения домой из города прибыла посланница. На ней были льняная туника и красивые сандалии; она желала говорить только с Рахилью.

– Одна из женщин в царском дворце вот-вот должна родить, – сказала она моей тете. – Царица Хамора призывает повитух из дома Иакова посетить ее.

Лия совсем не обрадовалась, когда я начала собираться в дорогу. Она подошла к Рахили и недовольно поинтересовалась:

– Почему бы тебе не взять с собой Инну? Тебе прекрасно известно, что наступает время сбора олив. Неужели обязательно забирать у меня сейчас Дину?

Тетя пожала плечами:

– Ты же знаешь, что Инна больше не может ходить в город. Если хочешь, чтобы я взяла вместо Дины рабыню, я так и сделаю. Но царица ждет нас двоих, и она вряд ли захочет покупать твою шерсть, если я окажусь во дворце без обученной помощницы.

Лия мрачно выслушала складную речь сестры, а я опустила глаза, чтобы мать не догадалась, как сильно мне хотелось пойти с Рахилью в город. Я затаила дыхание, ожидая решения Лии.

– Поступайте, как хотите, – сказала та, махнув рукой, и пошла прочь.

Я зажала ладонями рот, чтобы не закричать от радости, а Рахиль ухмыльнулась, как ребенок, который перехитрил старших.

Мы быстро собрались, надели праздничные одежды, но затем тетя жестом остановила меня и помогла заплести волосы в тугие косы.

– На египетский манер, – шепнула она.

Билха и Зелфа помахали нам на прощание и пожелали удачи, но, когда мы направлялись в город с посланницей, Лии нигде не было видно.

Впервые пройдя сквозь ворота и оказавшись внутри города, я была страшно разочарована. Признаться, я никак не думала, что улицы в Сихеме такие маленькие и грязные. Да и пахло тут отвратительно: смесью гнилых фруктов и испражнений.

Мы шли слишком быстро, чтобы разглядеть, что происходит внутри темных лачуг, но я слышала блеяние и догадалась, что козы тут живут вместе со своими хозяевами. Теперь-то я наконец поняла, почему наш отец презрительно отзывается о городе.

Однако перешагнув порог дворца, мы оказались в совершенно другом мире. Стены здесь были достаточно толстыми, чтобы не пропускать с улицы звуки и запахи, а внутренний двор, в котором мы стояли, выглядел просторным и светлым.

Рабыня в одной лишь набедренной повязке провела нас через один из дверных проемов в женские покои, а затем в комнату, где на полу стонала и корчилась роженица. Она была примерно моего возраста, и, судя по всему, схватки начались недавно. Рахиль коснулась ее живота, осмотрела лоно, а потом взглянула на меня. Похоже, никакие сюрпризы нас нынче не ожидали: то были самые обычные роды. Поездка во дворец оказалась увлекательным приключением, настоящим подарком судьбы.

Вскоре после того, как мы познакомились с будущей матерью, в комнату вошла царица Хамора, ей любопытно было посмотреть на сельских повитух, о которых столько повсюду рассказывали. Царицу звали Ре-нефер; на ней была полосатая льняная туника без рукавов и поверх нее – еще одна, сделанная из бирюзовых бусин. Никогда прежде я не видела столь изящной одежды. Однако вряд ли царица могла затмить мою тетю. Они были примерно одних лет, но Рахиль была вызолочена солнцем, тело ее было крепким от трудов и не таким изнеженным. Она присела на пол, опираясь рукой между ногами роженицы, и мне показалось, что тетя сама светится, испуская золотое сияние. Рахиль и царица переглянулись и явно одобрили друг друга.

Ре-нефер подняла подол выше колен и присела с другой стороны от роженицы, которую звали Ашнан; та стонала больше от страха, чем от боли. Две старшие женщины заговорили о маслах, которые могли бы облегчить движение головки ребенка, и меня поразило, что знатная дама так много знала о деторождении, а также удивило, сколь непринужденно Рахиль беседовала с самой царицей.

Выяснилось, что Ашнан была дочерью царской кормилицы и молочной сестрой царского сына, как я была молочной сестрой Иосифа, – правда, мы с ним родились от одного отца. Кормилица умерла, когда дети были еще маленькими, и с тех пор Ре-нефер воспитывала девочку, которая со временем стала наложницей ее супруга Хамора. Так что теперь Ашнан должна была произвести на свет царского отпрыска.

Всё это мы узнали от Ре-нефер, которая оставалась с Ашнан с полудня и почти до захода солнца. Молодая женщина была крепкой и здоровой, осложнений не предвиделось, но роды продвигались медленно. Сильные схватки перемежались долгими паузами, и, когда Ашнан заснула, измученная болью и трудами, Ре-нефер отвела Рахиль к себе отдохнуть, оставив меня наблюдать за роженицей. Я и сама задремала и очнулась, когда услышала за дверью мужской голос. Мне было скучно, и я отправилась взглянуть, кто это там пришел и зачем.

Его звали Салим. Он был первенцем, самым красивым и проворным из детей царя, любимцем жителей Сихема. Он был золотым и прекрасным, как закат.

Я опустила глаза: мне показалось неприличным столь откровенно пялиться на человека, как будто он был двуглавым козленком или другой диковинкой, бросающей вызов природе. Хотя он как раз и был чудом природы, ибо являлся совершенством.

Поскольку я избегала смотреть юноше в лицо, то невольно заметила, что ногти у него были чистыми, а руки гладкими. Они не почернели от солнца, как у моих братьев, но при этом были сильными. На нем была только юбка, а грудь оставалась обнаженной – безволосой и мускулистой.

Он тоже смотрел на меня, и я пришла в ужас от того, что фартук мой был покрыт пятнами. Теперь даже самая лучшая праздничная туника казалась мне потрепанной и серой в сравнении с роскошной льняной одеждой, которую этот молодой человек носил дома.

Волосы мои растрепались и не были покрыты, а ступни порядком запылились. Я слышала звук затрудненного дыхания – моего или его, я уже не понимала.

Наконец я не утерпела и подняла на незнакомца глаза. Он был выше меня на ширину ладони. Волосы его были черными и блестящими, а зубы ровными и белыми. Глаза одновременно казались золотыми, зелеными и карими. По правде говоря, я недостаточно долго смотрела в них, чтобы различить цвет, потому что никогда прежде не встречала такого взгляда. Губы юноши тронула вежливая улыбка, но смотрел он на меня удивленно и вопросительно, хотя я не понимала, о чем именно этот человек намерен спросить.

В ушах звенело. Мне хотелось сбежать, и в то же время я боялась прервать эту сладкую пытку, где смятение перемежалось со жгучим интересом. Юноша тоже смутился. Он кашлянул в кулак, взглянул на дверь комнаты, в которой лежала Ашнан, и снова уставился на меня. Наконец он, заикаясь, осведомился о состоянии своей молочной сестры. Должно быть, я что-то ответила, хотя и не помню слов. В памяти остались лишь боль и тревога от той первой встречи в узком коридоре. Я ужасно ругала себя: глупая, глупая, ну просто беспомощный ребенок! Вот мать будет смеяться, когда я ей расскажу.

Но я уже знала, что не скажу Лии ни слова. И это заставило меня покраснеть. Тогда я еще даже не знала имени Салима, но встреча с ним сделала меня глупой и слабой. Щеки пылали, но гораздо более жарким был огонь в моем сердце, и я не могла признаться в этом маме.

Юноша заметил мой румянец и широко улыбнулся. Моя неловкость исчезла, и я улыбнулась в ответ. Как будто цена за невесту уже уплачена, родственники сошлись на приданом. Как будто мы были одни в свадебном шатре.

Понимаю, теперь, по прошествии стольких лет, это звучит смешно. Если бы моя собственная дочь призналась мне в таком, я громко рассмеялась бы или отругала бы ее. Но тогда я была девушкой, которая ждала своего мужчину.

Когда мы улыбнулись друг другу, я вспомнила звуки, доносившиеся из шатра Иуды, свои лихорадочные ночи. Салим, который был на несколько лет старше меня, и сам уже познал томление, однако и он тоже в тот момент испытывал нечто большее, чем простое возбуждение. Он рассказал мне об этом уже потом, когда мы наконец-то осуществили свое желание и лежали в объятиях друг друга. Он признался, что всегда был застенчив в преддверии женских покоев. И добавил, что при первой нашей встрече он был очарован, ошеломлен и взволнован. Как и я сама.