Странствия хирурга: Загадочная пленница Карибов

— Ух ты! А это что такое? — Маленький ученый с любопытством осветил диковинный предмет.

— Музыкальный инструмент, господин Магистр, — ответил штурман, который как раз проверял, надежно ли закреплен дорогой товар. — Наверное, для жены какого-нибудь богатого плантатора, тоскующей по культуре. Идемте дальше. — Он пошел вперед, обогнул ряды запечатанных винных кувшинов, ящиков с книгами, мешков с семенами и остановился у группы значительно меньших бочонков.

— Здесь, джентльмены, хранится продовольствие для команды. Что в каждом, думаю, не стоит подробно объяснять. Может быть, только пару слов об этом, — он указал на бочонок с резким неприятным запахом. — В нем сыр, но не совсем обычный. Это овечий сыр и притом самого низкого сорта. Уж поверьте мне, запах, который сейчас разносится из этой бочки, ничто по сравнение с тем, что будет через несколько недель.

О’Могрейн умолк, вспоминая, какой дивный овечий сыр умела готовить его мать. Раннее детство его прошло в дружной многочисленной семье: отец, который с раннего утра до позднего вечера не разгибал спины, мать — душа всего семейства, и десять братьев и сестер. О’Могрейны не могли похвастать богатой собственностью, но всегда досыта ели, были одеты и обуты. Все рухнуло в одночасье, в год, когда Дональду исполнилось одиннадцать лет. На скот напал мор. У коров поднялась температура, образовывались волдыри на языке, вымени и копытах, они становились слабыми и не могли держаться на ногах. В течение нескольких дней все стадо пало. А потому как у отца не было средств купить новую скотину, зимой настал голод. В кишках урчало, дети сильно ослабели. Но они все-таки как-то пережили эти месяцы.

На следующий год пришли еще худшие времена. Отец больше не мог вносить арендную плату. Пришлось влезть в долги, но и в эту зиму, особенно долгую и суровую, есть опять было нечего. Две сестры О’Могрейна умерли. Он знал, что родители ни за что не отослали бы его из дома, но он сам, двенадцатилетний, ушел. Ушел в большой мир, чтобы в семье на одного едока стало меньше. Расставание далось ему нелегко — его сердце чуть не разорвалось от боли. Ведь он любил близких и любил родину той тихой глубокой любовью, которую не могут выразить никакие слова.

Свои стопы он направил на восточное побережье Зеленого острова, в Белфаст, где поступил юнгой на парусник, который совершал ближние рейсы. Поначалу пришлось нелегко: служба была слишком тяжелой для его возраста. Но зато здесь регулярно кормили.

В последующие годы, шаг за шагом, он дослуживался до все больших высот: овладел искусством навигации, научился читать карты и наконец достиг в своем деле вершин мастерства. Уже дважды он ходил штурманом в Новый Свет и каждый раз уверенно и надежно проводил суда через Атлантику.

— Сюда, Магистр, посветите мне, пожалуйста, сюда! — О’Могрейн задержался в средней части судна и показал на мощный деревянный брус, который доставал снизу ему до бедра. Штурман тщательно проверил его на предмет трещин.

— Это цоколь мачты, он непосредственно соединен с килем под нами и образует опору грот-мачты.

Друзья задрали головы, чтобы разглядеть главную мачту корабля, которая возвышалась над ними столетним дубом.

— Здесь хранятся ядра для наших шестифунтовок. Может, вы обратили внимание, что «Галант» оснащен шестью шестифунтовыми пушками: четыре на правом борту и две на левом.

Магистр направил свет вниз и с любопытством обозрел горой сложенные в загородке ядра:

— Выглядят, как железные кочаны капусты.

О’Могрейн рассмеялся и забрал у него фонарь. Он продолжил обследование на водонепроницаемость, последовательно освещая внутреннюю деревянную обшивку в этом отсеке корпуса судна. И снова казался довольным.

— Теперь мы с вами в трюме под кормой. Если бы стенка корабля была прозрачной, вы могли бы видеть перо руля.

Витус и Магистр остановились и осмотрелись. Небольшое помещение в нижней задней части корабля было не особенно примечательным. Кроме пары сетей, издающих тухлый запах, с кусками пробки по краю, служащими поплавками, здесь ничего не было.

— А что под нами? — спросил любознательный маленький ученый, взглянув на доски у себя под ногами.

— Балласт и трюмная вода, господин Магистр. Балласт — это песок и большие камни. Он нужен для того, чтобы при плохих погодных условиях судно не слишком кренилось. По той же причине весь груз на корабле, особенно тяжелый, как, например, бронзовые трубы, которые я вам показывал до этого, размещается как можно ниже.

— А не становится ли «Галант» от этого, как бы сказать… неуклюжим и неповоротливым?

— «Неуклюжим» — не совсем верное выражение, — тщательно подбирая слова, возразил штурман. — Дело в том, что галеоны при шторме склонны к килевой качке, что не слишком хорошо для людей, особенно со слабыми желудками. А с другой стороны, они намного плавучее и быстрее, чем их предшественники — каракки и каравеллы, которые по пропорциям строились много шире. Конечно, наш «Галант» тоже узеньким не назовешь… — О’Могрейн перевел дыхание и заговорил снова: — Представим на мгновение боевой галеон разодетой в шелка, увешанной драгоценностями благородной дамой, заносчиво-жеманной и с острым язычком. Тогда наш «Галант» — дюжая добродушная служанка, пусть и в потрепанном платье, но порядочная, прилежная, со здоровым нутром… Однако обратимся ко второму понятию: трюмная вода находится под нами потому, что дерево — замечательный материал. При жаре оно расширяется, в стужу сжимается. А в результате этого морская вода, которая просачивается через конструктивные соединения, стекает вниз и собирается в трюме — отсеке, который теперь лежит под нашими ногами.

— И которое тоже, определенно, обжито крысами, — закончил Магистр, поскольку одно из этих вездесущих животных снова перескочило через его ногу.

— Можете быть абсолютно уверены. Крысы на корабле — непременный атрибут, и чем ниже вы спускаетесь в чрево галеона, тем они многочисленнее.

— Да? Могло быть и почище! — вздохнул маленький ученый. — Крысы вообще особая статья. Кто убьет крысу, того они будут преследовать, бросаться на ноги… Послать бы их в преисподнюю!

— Э-э… Что вы имеете в виду?

— Да так, мысли вслух, не обращайте внимания. Дайте-ка лучше фонарь, чтобы и я на что-то сгодился!

— С удовольствием. — О’Могрейн передал ему фонарь и начал карабкаться вверх по лестнице. — Идите за мной. Наша следующая остановка — орлоп-дек.

В орлоп-деке было не так влажно, хотя все остальное выглядело так же, как в грузовом трюме. Они снова пробирались вдоль длинных рядов ящиков и бочек, пока О’Могрейн не остановился у тяжелой окованной двери.

— Это крюйт-камера, джентльмены. По большому счету она должна бы быть до верху заполненной порохом на случай, если придется обороняться от врага, но здесь вы найдете четыре-пять бочонков, не больше. Недостаточно для боя. — У следующей двери штурман снова задержался и постучал по массивному дереву. — Это оружейный склад. Заперто на замки и засовы. Здесь хранятся несколько мушкетов, мечей, кинжалов и прочего. Капитан Стаут каждый день самолично проверяет, на месте ли запоры.

— Думаю, у него есть на то основания, — усмехнулся Магистр. — А что это там за металлическая труба?

— Это? Трюмный насос. Он тянется вдоль всей палубы. С его помощью мы время от времени откачиваем воду, набирающуюся над килем…

— …на котором мы недавно стояли рядом с балластом, верно?

— Верно, господин Магистр. Вы внимательный слушатель, — улыбнулся О’Могрейн. — Следуем дальше.

Они прошли через нижний люк и оказались в довольно просторном отсеке. Это была парусная, но в ней никто не работал. Чуть погодя, в плотницкой, их встретило радостное: «Приветствую вас, джентльмены!» Навстречу выступил плотник Джошуа Брайд, который с готовностью принялся показывать свою мастерскую. В ее дальнем углу были штабелями сложены бревна, брусья, доски, тес, ядровая древесина, запасной рангоут и много чего другого. По стенам был развешан различный инструмент: стамески, сверла, резцы для тягового строгания, молотки всех размеров.

— Я сейчас как раз работаю с горбылем, чтобы поправить марс на фок-мачте, — рассказывал плотник, снова приноравливаясь к уже оструганным буковым доскам. Он гордо поцокал языком: — Отличное дерево!

— Хорошо, Брайд, трудитесь дальше, — дружески кивнул ему О’Могрейн. — Не будем вам мешать.

Они поднялись на батарейную палубу, где уже было столько света, что фонарь не требовался. Их взору предстали тяжелые медные шестифунтовки, тщательно принайтованные. И все же О’Могрейн еще раз основательно проверил каждый канат. В кормовой части этой палубы штурман указал им на брус, расположенный примерно на уровне плеч:

— Это конец рулевой оси — баллера. Он опускается к нам сверху через гельмпорт и, как видите, коленом соединяется с румпелем. — Витус и Магистр вытянули головы, чтобы получше разглядеть механизм. — Когда рулевой на палубе над ними поворачивает штангу по правому или по левому борту, движение через шарнир передается румпелю и, соответственно, реагирует руль.

— Что за чудо, эта техника! — восхитился Магистр. — Но для чего такие сложности? Разве матрос не может просто стоять здесь, внизу, у румпеля?

— Потому что румпелем сподручнее управлять через рулевую штангу, господин Магистр. Закон рычага.

— Ага, понятно. Да простит мне Архимед мое невежество!

Наконец они выбрались снова на верхнюю палубу, где им в лицо тут же ударил резкий бриз. О’Могрейн, как водится, определил погоду, силу и направление ветра и проконтролировал положение парусов, а потом сказал:

— Джентльмены, а теперь, если позволите, мне нужно на командную палубу. Через полчаса пробьют склянки к полуденной вахте, а до тех пор нужно успеть еще кое-что сделать. Прошу меня извинить.

— О, конечно, мистер О’Могрейн. — Магистр блеснул глазами из-за толстых стекол. — Но не уходите, прежде чем примете нашу особую благодарность. Это было чрезвычайно интересно, поучительно и… э-э… слегка жутковато.

Витус, обняв друга за плечи, согласно кивнул:

— Честное слово, господин штурман, так оно и есть. Это было действительно впечатляюще. Теперь «Галант» стал нам ближе, почти что старый друг. А посему: Go raibh maith agat!

— Tá fáilte romhat! — улыбнулся О’Могрейн.