КРАСНЫЙ ШАТЕР

Мерит обменяла бисерное ожерелье, подаренное нам одной из рожениц, на сладкий пирог, мы съели его на ходу и долго бродили от прилавка к прилавку.

Я поражалась тому, как много на рынке дорогих украшений, и задавалась вопросом, кто может все это купить. Я увидела, как сапожники быстро шьют на заказ дешевую обувь. Брадобреев было несколько, но очередь змеилась лишь к одному: оказывается, он лучше всех рассказывал свежие городские сплетни. Я отвела взгляд от груды ханаанской шерсти, подумав, что там, возможно, были ткани, изготовленные моими тетями. Мы с Мерит посмеялись над проделками обезьяны, которая дразнила огромных, голодного вида собак, привязанных к перекладинам.

Потом подруга напомнила мне, зачем мы пришли на рынок. Однако у первого мастера-корзинщика сундука подходящего размера не оказалось, поэтому мы двинулись дальше, мимо прилавков с вином и маслом, мимо пекарей и птицеловов. Мы разглядывали прекрасные вещи: керамические сосуды из Куша, кованые бронзовые вазы, статуэтки домашних божеств, трехногие табуреты и массивные кресла. Мой взгляд упал на красивую шкатулку с инкрустированной крышкой, на которой расцветал сад из слоновой кости, фаянса и перламутра.

Заметив мой интерес, плотник стал рассказывать нам историю создания этой вещи: где он купил древесину акации и как сложно работать со слоновой костью. Он говорил задумчиво и медленно, как будто излагал занимательную легенду, а не пытался продать нам товар. Я смотрела на шкатулку и слушала, получая удовольствие от его мягкой интонации, мерного движения его рук. Мерит не выдержала и начала поддразнивать мастера:

– Говори уже прямо, краснобай, сколько ты хочешь за эту вещицу?

Когда он назвал цену, моя подруга разразилась целой речью:

– Надеюсь, ты не думаешь, что мы богатые дамы, выдающие себя за повитух? Кто, кроме богача, может позволить себе этакую роскошь? Да лишь главный зодчий царской гробницы способен заплатить за шкатулку немыслимые деньги! Вот что, малыш, хватит нас дурачить!

Он рассмеялся и сказал в ответ:

– Если ты думаешь, что я мал, то, должно быть, сама приехала из страны великанов, сестра. Меня зовут Бенья, – представился он. – Полагаешь, я запросил слишком высокую цену? Ну что ж, возможно, я и сбавлю ее. Всё зависит от покупателя, дорогуша. Красивые женщины всегда получают то, что хотят.

Мерит расхохоталась и ткнула меня под ребра, но я ничего не сказала, ибо почувствовала, что слова плотника были обращены ко мне. Мгновение спустя Мерит тоже поняла это и вопросительно взглянула на меня. Я по-прежнему молчала, однако мягкий голос мастера и его комплимент невольно тронули меня.

Я осторожно провела пальцами по молочно-белому листу дерева, изображенного на поверхности шкатулки.

– Вот это сделано из сердцевины морского существа, которое обитает далеко на севере, – пояснил Бенья, указывая на другую часть орнамента.

Я обратила внимание на его руки, сильные и мускулистые от постоянной тяжелой работы. Пальцы плотника были толстыми, как ветки на молодом фруктовом дереве, а ладони – массивными и слишком длинными. Он перехватил мой взгляд и, смутившись, отдернул руку.

– Когда я родился, мать взглянула на меня и закричала, увидев мои руки, – сказал Бенья. – Мои ладони были слишком велики даже тогда. «Наш сын будет скульптором», – сказала она моему отцу, и тот послал меня учиться к лучшему резчику по камню. Но у меня не было таланта к камню. Алебастр кололся от одного лишь моего взгляда, и даже гранит не выдерживал. А вот с деревом у нас возникло полное взаимопонимание. Мягкое, теплое, живое дерево говорит со мной и объясняет, как и что с ним правильно делать.

Я очень люблю свою работу, дамы. – Он посмотрел мне прямо в глаза.

Мерит увидела, что наши взгляды встретились, и умелым вмешательством разорвала напряженную тишину.

– Это вдова Деннер, – представила она меня, – лучшая повитуха в Фивах. Мы пришли на рынок в поисках простого плетеного сундука, а то ей некуда складывать подарки от благодарных матерей.

– Плетеный сундук-корзина не подходит для такой мастерицы, – сказал Бенья, поворачиваясь к Мерит. – Позвольте, я посмотрю, что вам можно предложить и что у вас есть для обмена, а то удача совсем отвернулась от меня – я сижу здесь весь день, но так ничего и не продал.

Мерит распаковала наши безделушки: резную тарелку, в которой растирают малахит, превращая его в зеленые тени для век; большого скарабея из сердолика, слишком красного, на мой вкус, и красивый, вышитый бисером головной убор – подарок хорошенькой молодой наложницы, которая родила чудного мальчика для своей госпожи и даже не видела ребенка. (Нам с Мерит довелось наблюдать в богатых домах Фив немало странного.)

Бенья заинтересовался скарабеем.

– Хочешь подарить его своей жене? – спросила Мерит напрямик.

– У меня нет жены, – просто ответил Бенья. – Вот уже много лет я живу в доме сестры, так что порядком надоел ее мужу, который ждет не дождется, когда мое место за столом наконец-то освободится. Вскоре я уеду из города в поселение для строителей царских гробниц.

Услышав это, Мерит разволновалась и стала рассказывать ему о своих сыновьях, которые работают там же пекарями.

– Когда приеду туда, обязательно поищу их, – пообещал Бенья и добавил: – Мне, между прочим, предоставят там собственный дом, как и подобает мастеру. Целых четыре комнаты. – Казалось, он вслушивается, как звучит его голос в пустом обширном пространстве.

– Куда тебе одному столько комнат, плотник? – лукаво отозвалась Мерит.

Эти двое обменялись выразительными взглядами и покосились на меня, а мои пальцы изучали причудливый орнамент на шкатулке, которую создал Бенья. Прежде чем я успела убрать руку, он накрыл ее своей широкой ладонью.

Я боялась посмотреть ему в лицо. Этот наглец, похоже, решил, что, продав женщине шкатулку, может попытать счастья и с ней самой. Я нахмурилась, но, когда подруга ткнула меня под ребра, подняла голову и увидела во взгляде плотника лишь доброту и уважение.

– Принесешь шкатулку к двери сада при доме Нахт-ре, писца храма Амона-Ра, – распорядилась Мерит. – Сделаешь это завтра. – И вручила ему скарабея.

– Завтра утром, – кивнул Бенья, и мы ушли.

– Мы заключили хорошую сделку, девочка моя, – сказала Мерит. – И пусть скарабей принесет тебе удачу, чтобы ты получила не только шкатулку для украшений, но и достойного мужа.

Я в ответ улыбнулась и покачала головой, но не сказала ей «нет». Я вообще ничего не сказала, ибо была смущена и взволнована. Я почувствовала жар и влагу между ног, и щеки мои покраснели. Я не понимала свое сердце, поскольку чувствовала совсем не то, что при первой встрече с Салимом. Тогда всё было совершенно иначе. А сейчас горячий ветер не бросил меня к Бенье. Новое чувство было намного более прохладным и спокойным. Однако сердце мое билось быстрее, и я знала, что глаза мои стали светиться.

Мы с Беньей обменялись всего лишь несколькими словами и соприкоснулись пальцами. И все же я чувствовала себя странным образом связанной с этим незнакомцем. Я не сомневалась, что и он испытывает то же самое. Весь обратный путь я недоуменно твердила про себя: «Как это возможно? Ну как такое возможно?»

Когда мы подошли к дому Нахт-ре, Мерит нарушила непривычную тишину и с усмешкой произнесла:

– Я еще успею принять твоих детей. По моим подсчетам, ты живешь в этом мире не дольше тридцати лет. Так что я увижу и твоих внуков, дитя моего сердца! – И она поцеловала меня на прощание.

Но, как только я вошла в сад, все мысли о Бенье разом улетучились. В доме царила суматоха. Ре-мосе вернулся!

Он приехал вскоре после моего ухода. На мои поиски отправили слуг, а поскольку я никогда не покидала владений Нахт-ре, не сообщив об этом Ре-нефер, она встревожилась и даже послала к Руддедит – узнать, не там ли я. Увидев, как я вхожу во двор с пирогом с рынка, свекровь рассердилась и резко развернулась на каблуках, не сказав ни слова. Повариха поспешила сообщить мне новости и сказала, чтобы я шла скорее к сыну, который вернулся домой, дабы полностью поправиться.

– Поправиться? – переспросила я, почувствовав, как меня накрывает холодная волна страха. – Мой мальчик болен?

– О, нет! – Она широко ухмыльнулась. – Ре-мосе прибыл домой, чтобы восстановить силы после обрезания и отпраздновать то, что он стал взрослым мужчиной. Я буду готовить с рассвета до полуночи всю эту неделю, – гордо заявила повариха.

Я не услышала ничего, кроме слова «обрезание». В голове гудело, а сердце бешено колотилось, когда я ворвалась в большой зал, где Ре-мосе лежал на циновке возле кресла Нахт-ре. Он посмотрел на меня и улыбнулся – легко, без следа боли на лице, и теперь это было совсем другое лицо.

Прошло почти пять лет с тех пор, как сын оставил меня, и за это время мальчик превратился в юношу. Он больше не сбривал волосы: они заметно выросли, густые и черные. На руках отчетливо вырисовывались мышцы, а красивой статной фигурой Ре-мосе напоминал своего покойного отца.

– Здравствуй, ма, – сказал молодой человек, который был моим сыном. – О, ма, ты хорошо выглядишь. Ты даже стала еще красивее.

Но то было простым проявлением вежливости. Ре-мосе был принцем Египта, обращавшимся к служанке, которая произвела его на свет. Произошло то, чего я боялась: мы стали чужими и впредь уже жизнь никогда не позволит нам снова сблизиться. Сын жестом пригласил меня подойти и сесть рядом с ним, и Нахт-ре одобрительно улыбнулся.

Я спросила, сильно ли он страдал, но Ре-мосе лишь отмахнулся.

– Я не почувствовал боли. Перед церемонией всем дают вино, смешанное с маковым соком, и потом тоже. Да и с тех пор прошла уже целая неделя, так что я полностью выздоровел. Сейчас настало время для праздника, и именно для этого я приехал домой. Ну а ты как живешь, ма? – спросил он. – Мне сказали, что теперь ты знаменитая повитуха, единственная, кому доверяют знатные женщины Фив, когда приходит их время.

– Я помогаю роженицам, чем могу, – тихо проговорила я и отвернулась. Не рассказывать же мужчине о младенцах и страданиях женщин. – Лучше ты, сын, расскажи мне, что ты узнал за это время. Поведай мне о годах, проведенных в школе, о своих друзьях и почестях, которые заслужил, ибо твой дядя говорит, что ты был лучшим из учеников.

Тень скользнула по лицу Ре-мосе, и я узнала своего маленького мальчика, который расплакался, когда обнаружил в саду мертвого утенка. Но мой сын не стал жаловаться, что подвергался насмешкам других учеников, он не захотел вспоминать о том, как его дразнили в школе весь первый год: «Где твой отец? У тебя нет отца». Ре-мосе не рассказал о своем одиночестве, которое росло, по мере того как он становился лучшим в классе, любимцем педагогов. Он говорил только о своем учителе, Каре, которого уважал и которому во всем повиновался, а тот в ответ всячески заботился о нем.

В отличие от других наставников, он никогда не бил учеников и не бранил их за ошибки.

– Кар – самый благородный человек, которого я когда-либо встречал, кроме дяди, – сказал Ре-мосе, взяв Нахт-ре за руку. – Я вернулся домой не только затем, чтобы отпраздновать свое совершеннолетие, но также и для того, чтобы сообщить о щедром подарке, который сделал мне учитель Кар.