КРАСНЫЙ ШАТЕР

Родные Мерит наверняка подумали, что я задремала в уголке, а я погрузилась в мысли об Иосифе и Рахиль, Лии и Иакове, о своих тетушках и об Инне, о днях, предшествующих Сихему. Я снова вздохнула, ощущая свое сиротство, и мой печальный вздох ознаменовал окончание приветственной трапезы.

Была уже ночь, когда Менна провел нас с Мерит по залитым лунным светом улицам к своему дому, расположенному неподалеку от жилища его брата.

Хотя он оказался больше, чем у Хори, внутри было очень жарко и душно, так что мы перенесли постели на крышу и легли спать под пологом бесчисленных звезд.

Я проснулась перед восходом солнца и встала, когда всё поселение еще спало. Люди лежали поодиночке, парами или целыми группами, с детьми и собаками. Кошка шла по улице внизу и что-то несла в зубах. Она положила свою ношу на землю, и я увидела, что это котенок, которого мать начала вылизывать. Пока я осматривалась, солнце озарило скалы розовыми, а затем золотыми бликами. Женщины зашевелились и стали потягиваться, а затем пошли по лестницам вниз, чтобы заняться делами. Вскоре запахи пищи заполнили воздух, и начался новый день.

Первое время Шиф-ре не разрешала нам с Мерит ничего делать на кухне или в саду, поэтому мы обе лишь праздно сидели, наблюдая за ее работой. Мерит была в ужасе от того, что внезапно превратилась в ленивую свекровь, ей не терпелось чем-то занять руки.

– Ну хотя бы позволь мне сварить пиво, – просила она.

– Я могу подмести крышу, – предлагала я.

Но Шиф-ре, казалось, была оскорблена этим. Так продолжалось целую неделю, и наконец я поняла, что больше не могу выносить безделья. Подняв большой пустой кувшин, я объявила, что отправляюсь за водой, и вышла за дверь, прежде чем хозяйка дома успела возразить. Я и сама на себя удивлялась: надо же, в Фивах я столько лет панически боялась выходить на улицу, а теперь решительно покинула новый дом, даже не зная толком, куда идти. Но к источнику и от источника всегда идут другие женщины, так что я быстро определила нужное направление.

По дороге я заглядывала в дверные проемы и улыбалась детям, которые нагишом играли в пыли. Я начала различать дома: тут и там растут определенные цветы, вход окрашен в красный или зеленый цвет, у дверей поставлены стулья.

Я чувствовала себя любопытным ребенком, чьи глаза широко открыты навстречу новым впечатлениям, а впереди длинный день без всяких забот и обязанностей.

У источника рядом со мной оказалась беременная женщина.

– Это уже не первый твой ребенок, не так ли? – спросила я.

Когда незнакомка обернулась, мне показалось, что я вижу лицо Рахили, каким оно стало за долгие годы ожидания, до рождения Иосифа: на нем ясно читались гнев и отчаяние.

– О, прости меня! – воскликнула я, устыдившись. – Я сказала, не подумав. Не бойся. С этим мальчиком всё будет в порядке.

Ее глаза расширились от страха и надежды.

– Как ты смеешь говорить такое? Этот мой ребенок умрет, как и все прежние мои дети. Я несчастная женщина, отверженная богами.

Я ответила с уверенностью, ниспосланной самой Великой Матерью, которая говорила моими устами:

– Твой сын родится здоровым, и произойдет это совсем скоро. Если не сегодня, то завтра. Обязательно позови меня, и я помогу тебе встать на кирпичи и перережу пуповину.

Мою новую знакомую звали Ахури, и после того, как мы наполнили сосуды водой, она отвела меня обратно в дом пекаря. Эта женщина жила всего в нескольких дверях к востоку от Менны, и, когда настала следующая ночь, ее муж пришел, чтобы позвать чужеземную повитуху.

С помощью Мерит я легко и уверенно приняла ребенка Ахури, которая заплакала от радости: уже в третий раз чрево ее было тяжело, но впервые ребенок появился на свет живым. Мальчика она называла Денури, первая часть имени была в мою честь. Ее муж, гончар, поблагодарил меня, вручив красивый кувшин, и поцеловал мне руки: он был совершенно счастлив.

Мерит разнесла по округе весть о том, что я сотворила для Ахури настоящее чудо, и вскоре мы обе были заняты не меньше, чем в Фивах. В долине работало множество молодых женатых мужчин, и мы посещали не менее десяти родов в месяц.

Мы больше не были в доме Шиф-ре гостьями-бездельницами, которых приходится кормить; теперь мы приносили больше лакомств и тканей, чем было нужно ей и всем домочадцам. Менна гордился тем, что под его крышей поселились такие уважаемые женщины, и стал относиться ко мне как к родной тете.

Быстро пролетали недели и месяцы, жизнь в долине шла своим чередом. Утро, до наступления жары, было здесь самым оживленным временем. Мужчины уходили на работу рано, а дети играли на улицах, пока женщины подметали дома, готовили еду и приносили воду от источника, у которого обменивались новостями и планировали общие праздники.

Хотя из поселка в долине Великая река видна не была, ее присутствие чувствовалось и здесь тоже, ибо она определяла течение повседневной жизни. Всё здесь зависело от разливов Нила: посев и сбор урожая, здоровье и настроение людей. Прожив столько лет в стране Великой реки, я наконец-то узнала названия сезонов: ахет – время разлива Нила; перит – спад воды и время роста; шему – время жары, пора сбора урожая. У каждого сезона имелись свои праздник и обряд, были собственные праздничные блюда и песни.

Незадолго до моей первой луны урожая в Долине царей к двери Менны пришел писец с посланием от моего сына. Ре-мосе сообщил, что снова живет в Фивах, его назначили писцом при новом наместнике, которого зовут Зафенат Пане-ах. Он приветствовал меня от имени Амона-Ра и Исиды и желал матери здоровья. Самая обычная, официальная формула, но я была счастлива, что сын думал обо мне достаточно, чтобы отправить письмо. Черепок с текстом, написанным его собственной рукой, стал моим сокровищем, а окружающие сочли его свидетельством моего высокого статуса, хотя последнее лично у меня вызывало большие сомнения.

Вскоре после того как пришло письмо от сына, у двери нашего дома появился некий мужчина, который искал женщину по имени Деннер.

Шиф-ре предположила, что его жене или дочери требуются услуги повитухи, но незнакомец сказал, что у него нет семьи. Тогда хозяйка спросила, не доставил ли он новое письмо из Фив, но он снова ответил отрицательно, а потом добавил: «Я плотник».

Озадаченная Шиф-ре пришла в сад с известием о странном холостом плотнике, которому невесть зачем вдруг понадобилась повитуха. Мерит резко повернулась и с наигранным безразличием сказала:

– Деннер, иди узнай, чего хочет этот незнакомец.

Я пошла ни секунды не раздумывая.

Глаза Беньи за минувшие годы стали печальными, но в остальном он совершенно не изменился. На мгновение я замерла, а потом Бенья протянул мне правую руку. Я решительно вложила в его большие ладони две свои, маленькие. Так мы с ним и стояли, взявшись за руки, и глупо улыбались, не говоря ни слова, пока не появилась Мерит, которой не хватило терпения ждать.

– Эй, Деннер! – воскликнула она с фальшивой озабоченностью. – Всё в порядке? Кто это там такой в дверях, уж не разбойник ли?

Я отвела гостя в дом, а Мерит кружила рядом, как птица, ухмыляясь во весь рот, словно бог Бес. Шиф-ре тоже улыбнулась, узнав, что ее свекровь несколько месяцев разыскивала плотника, который когда-то, еще в Фивах, вместе с роскошной шкатулкой предложил мне свое сердце. Они пригласили его сесть и предложили пиво и хлеб. Но Бенья смотрел только на меня. И я тоже смотрела на него.

– Ну же, вперед, – сказала Мерит, обнимая меня и потихоньку подталкивая к выходу. – Менна принесет тебе вещи утром, а я буду следовать за ним с хлебом и солью. Иди, Деннер, во имя госпожи Исиды и ее супруга Осириса. Иди и будь счастлива.

Оставив дом подруги, я последовала за человеком, которого почти не знала; я была удивлена собственной отвагой, но ни минуты не колебалась.

Мы шли по улицам бок о бок, молча. Дом Беньи находился у самой границы поселения, рядом с дорогой, которая вела к гробницам, на изрядном расстоянии от жилища Менны.

Пока мы шли, я вспоминала рассказы моих матерей о том, какие орнаменты рисуют хной на руках невесты, какие песни поют, провожая молодоженов в брачный шатер. Я улыбнулась, представив, что именно сейчас шествую в такой процессии к супружеской постели, а следующим утром Мерит поспешит с источнику, чтобы рассказать всем историю о любви Беньи, мастера-плотника, и Деннер, лучшей повитухи в окрге. Я с трудом удержалась от смеха.

Бенья обнял меня и прошептал на ухо:

– Не бойся! – волшебные слова. Я положила голову ему на плечо, и мы прошли остаток пути, держась за руки, как дети.

Его дом был почти так же велик, как и новое жилище Менны. Бенья с гордостью провел меня по комнатам и показал мебель, сделанную своими собственными руками: два кресла (каждое достойно было называться троном), кровать с изящной резьбой, сундуки и ларцы самой разной формы. Я рассмеялась при виде ночного стульчака, который был слишком красив для своего скромного предназначения.

– Я думал о тебе, когда обставлял дом, – сказал он смущенно. – Я представлял, как ты сидишь здесь, как спишь на кровати, как складываешь вещи в ларцы. Когда Мерит нашла меня, я сделал для тебя вот это. – И Бенья достал из ниши в стене изысканную маленькую шкатулку.

Она оказалась совершенно гладкой, без резьбы, но идеальной по форме, изготовленной из черного дерева, которое использовали почти исключительно для царских гробниц. Поверхность была отполирована так, что сияла, словно черная луна.

– Ты сможешь носить в ней то, что нужно повитухе для работы, – сказал муж, протягивая мне подарок.

Я смотрела на Бенью, ошеломленная его мастерством и щедростью.

– Мне нечего дать тебе в знак признательности, – ответила я.

Он пожал плечом – вскоре этот жест стал для меня таким знакомым и дорогим.

– Тебе и не нужно ничего мне давать взамен. Прими мой дар, пусть он будет залогом нашего союза.

Так я вышла замуж в Египте.

Бенья предложил мне ужин из хлеба с луком и фруктами, и мы ели и пили в напряженной тишине. В прошлый и единственный раз, когда я вступила в союз с мужчиной, я была юной девушкой. С тех пор прошло слишком много лет. Бенья думал обо мне целых два года, с самого дня нашей встречи на рынке. Мы были застенчивы, как невинные дети, которых только что познакомили родители.

После того как мы закончили ужин, муж взял меня за руку и повел в главный зал, где стояла прекрасная кровать с чистым бельем. Она показалась мне похожей на роскошное ложе Ре-нефер в доме Нахт-ре. На постель Салима в доме его отца. Но затем Бенья развернул меня к себе и коснулся моего лица. И я забыла обо всем на свете.

С самой первой нашей ночи Бенья трогательно заботился о том, чтобы я получала удовольствие, и я заново открывала для себя собственное тело, узнавала свои желания и потребности. Моя застенчивость быстро исчезла, и по прошествии нескольких недель я обнаружила в себе источники непривычной страсти. Когда Бенья лежал со мной, прошлое исчезало, и я рождалась заново. Его огромные руки охватывали мое тело и находили потаенные узлы, затянутые годами одиночества.

Утром мой муж шел в мастерскую, но, в отличие от каменотесов и живописцев, ему не приходилось работать внутри гробниц, так что он возвращался домой каждый вечер, к моей огромной радости – и тихому ужасу, потому что я совершенно не умела готовить.