Пленённая мечтой

1

Ночь взрывалась оранжевыми звездами. Вдали резкий отрывистый треск пулеметных выстрелов изредка перемежался мощными гулкими ударами, от которых по грязи шла рябь.

— Лучше любого фейерверка, а? — спросил капрал с заметным лондонским выговором, оборачиваясь к Грейс.

Грейс кивнула, сумев скрыть страх за улыбкой.

— Фронт вон там, — сказал он с жестом заправского гида. — Конечно, когда я только попал сюда, он был на другом берегу Соммы, но боши нас теснят.

Прогремел ужасающий взрыв, который Грейс ощутила через подметки туфель.

— Вот стараются-то, а? — заметил капрал. — Педерасты тупые — извините, конечно, за выражение. Продвигаются то туда, то сюда на пару метров, а в результате оказываются все там же, только потеряв при этом половину состава.

Маленький капрал опять зарысил вперед с сумкой Грейс, а та следовала за ним, осторожно переходя с доски на доску, перекинутые через разливы грязи. В воздухе пахло серой и гнилью. Все еще шел дождь — мельчайшая изморось, сверкавшая неуместными драгоценностями в свете керосиновых ламп.

— Уже близко, — сказал капрал, повернувшись в том месте, где доски лежали далеко друг от друга и протягивая ей руку. Грейс ухватилась за нее и на мгновение вспомнила картинку из детства: брат Гарри ведет ее по булыжникам через ручей. Как и сейчас капрал, Гарри был тогда маленьким ярким маяком на фоне угрюмой местности.

Ах, Гарри, сказала она себе, как бы мне хотелось тебя сейчас увидеть. Боялся ли он, когда впервые попал во Францию? — гадала она. Может быть, он иногда успокаивал себя мыслями о ней, когда над траншеями взрывалось небо? Успел ли он вспомнить о ней перед смертью?

Невдалеке, на фоне оранжевого сияния, четко вырисовывался обгоревший остов фермы. Рядом с ней и была разбита большая палатка с красным крестом на крыше.

— Ну вот, мы и пришли, — сказал капрал. — Готов поспорить, чашечка чайку вам сейчас бы не помешала, а, мисс?

Грейс снова кивнула. Она боялась, что если откроет рот, то дрожащий голос выдаст ее. Она была так уверена, что поступает правильно, добровольно вызвавшись стать фронтовой медсестрой. Она отмела презрительное предсказание матери, что хлопнется в обморок при виде крови, и прошла подготовку, не опозорившись. Но сейчас, оказавшись примерно в миле от реалий войны, она дрожала под своей огромной косынкой медсестры.

На каждом этапе пути сюда судьба, казалось, предоставляла ей возможность вернуться. Из-за шторма они долго не могли переплыть Ла-Манш. Две девушки так страдали от морской болезни, что их задержали в Кале. Потом грузовик, который вез новеньких медсестер на фронт, должен был повернуть назад, потому что дорогу разбомбили. Но при каждом искушении она заставляла себя идти вперед. Теперь же, когда черные развалины фермы нависли над ней, как чудовище из детского кошмарного сна, и земля задрожала у нее под ногами, она рада была бы убежать, если бы было куда.

Капрал откинул полог палатки и вошел внутрь.

— У меня для вас подкрепление, капитан-мэм, — сказал он, отдавая честь женщине, склонившейся над ближайшей раскладушкой и занятой перевязкой.

Женщина, — ей было, видимо, чуть больше тридцати, — подняла озабоченное, измученное лицо, на котором Грейс, однако, прочла и разочарование.

— Так вот это кто? — устало спросила она. — Подкрепление, которое мне обещали?

— Несколько девушек остались в Кале из-за морской болезни, — объяснила Грейс. — А остальных поделили между полевыми госпиталями.

— И вы — доброволец, — сказала та. — Мне здесь добровольцы ни к чему. К нам поступают тяжелораненые, — критические случаи, и мне нужны подготовленные сестры, сестры для операционных, а не добровольцы.

У Грейс камень с души свалился. Ее отправят обратно! Она сможет вернуться без бесчестья и заняться чем-нибудь менее страшным, подальше от этого ужасающего оранжевого неба. Но тут женщина вздохнула и протянула Грейс руку.

— Ну, все же, наверное, мне надо быть благодарной и за небольшие удачи. Кэтрин Уэзерби, командир подразделения. А вы?..

— Грейс Притчард.

— Из?

— Челтенхэма, — ответила Грейс.

— Боже правый! — сказала Кэтрин Уэзерби и даже расхохоталась. — Мне нужны закаленные в боях медсестры, а они посылают мне из Челтенхэма! Бедняжечка моя хорошая: вы, наверное, решили, что попали прямо в ад?

— Тут довольно страшновато, — призналась Грейс.

— Сегодня обстрел особенно сильный, — сказала капитан Уэзерби. — Днем местность на самом деле даже красивая, или была бы такой, если бы перестать терзать ее гигантскими воронками.

Она бросила взгляд в глубину тускло освещенной госпитальной палатки.

— Сестра Сэндерс! — позвала она. — Идите сюда и смените меня. Я покажу сестре Притчард, где положить вещи. Хватайте свою сумку и идите за мной.

Она двинулась между рядами коек, на которых стонали и шевелились забинтованные люди.

Грейс заметила про себя, что капитан Уэзерби шагала по-военному легко: воплощение опытного офицера-медика. Отец Грейс назвал бы ее «видной женщиной», в отличие от Грейс, которую он характеризовал как «эльфика». Грейс поймала себя на мысли: хватит ли у нее силы, чтобы работать? Ребенком она вообще была — одни глаза, волосы и худенькие руки и ноги, как картинки в книжке «Алиса в стране чудес», и в школе ее считали болезненной. Но на самом деле ничего болезненного в ней не было. За все школьные годы она даже ни разу не простудилась.

— Мы их получаем прямо с фронта, — сказала капитан Уэзерби, оборачиваясь к Грейс. — Некоторые — в плохом состоянии. Мы их подлечиваем и держим до тех пор, пока не будет возможно отослать домой.

Грейс бросила взгляд на неясно различимые фигуры, иные настолько забинтованные, что человека совсем не видно, и у нее опять перехватило дух от страха.

— Вот этому не позволяйте никаких штучек, — сказала капитан Уэзерби, показывая на последнюю койку. — Лейтенант Барклей. Он из Королевских воздушных сил, но австралиец. Они не считают нужным подчиняться правилам и не уважают авторитеты, так что следите, чтобы он делал то, что ему говорят.

Грейс взглянула на ту фигуру, на которую указывала капитан, и встретилась взглядом с пугающими горящими глазами тигра. Глаза смотрели на нее с загорелого, совершенно не английского лица, обрамленного копной непослушных золотисто-рыжих волос. Лейтенант подмигнул ей и тут же притворился, будто спит.

Выходя из палатки, Грейс не смогла сдержать улыбки.

— Он тяжело ранен? — спросила она, пока они, скользя, пробирались к соседней палатке.

— Привел самолет, совершенно окутанный пламенем, обратно, вместо того, чтобы прыгнуть с парашютом в тылу врага, — сказала капитан. — Некоторые из этих парней-летчиков такие отчаянные, что иногда сомневаешься, на месте ли у них голова. Теперь у него ожоги второй и третьей степени, и одна нога расквашена.

Грейс молча шла следом за ней. Он ей так живо подмигнул — казалось, это единственно нормальная вещь в сумасшедшем мире. Она с трудом вздохнула и вошла в палатку, служившую общежитием сестер.

— Все те койки, в дальнем конце, свободны, — сказала капитан Уэзерби. — Там протекает крыша, но, наверное, вы сможете отыскать какие-нибудь сухие одеяла. А сейчас просто бросайте свои пожитки и пойдем в палатку, где столовая. Надо думать, вам сейчас не повредит съесть горяченького. Мне — точно нет. Я дежурю уже шестнадцать часов.

Они снова тронулись в путь, стараясь не упасть с двух узеньких дощечек, под которыми хлюпала грязь.

— Кажется, что дождь идет уже целую вечность, — жизнерадостно говорила Уэзерби. — Не удивлюсь, если нам придется строить ковчег… Вот палатка столовой. Тут можно выпить чего-нибудь горяченького в любое время, когда вы свободны.

Грейс обхватила ладонями кружку с дымящимся чаем и с наслаждением начала понемногу пить. Кэтрин Уэзерби села напротив нее и начала уминать из глубокой тарелки фасоль с колбасой.

— Мне любопытно, — сказала она. — Вы не похожи на тех, кто вызывается идти добровольцем на линию фронта. Вы говорили — Челтенхэм. Вы прямо из колледжа для благородных девиц?

— Ох, нет, — отозвалась Грейс. — Я живу неподалеку от Челтенхэма. Уже год, как окончила школу. Я хотела сразу же пойти добровольцем, но моя мать утверждала, что я там буду не столько помогать, сколько мешать. А еще она утверждала, что я нужна ей дома. — Она немного помолчала. — Моя мать активно занимается благотворительностью.

— А, из этих, — сказала капитан Уэзерби. — Помогает бедным, хотят они этого или нет. Моя мать тоже была немного такая. Родители — это зануды, правда?

— Мой папа — прелесть, — сказала Грейс. — Если не считать того, что он… не от мира сего. Он или молится, или читает.

— Господи! — со смехом проговорила капитан. — Святой вместо отца!

— Он — викарий, — объяснила Грейс. — Но я бы сказала, что в святые, скорее, метит моя мать.

— Так вы сбежали от благотворительности?

Грейс уставилась на дымящийся чай.

— Моего брата убили. Я поняла, что мне надо уехать… что-то делать…

— Найти смысл в бессмыслице, — понимающе отозвалась Кэтрин. — Моего жениха тоже убили. Работать очень полезно — перестаешь думать. Если вы больше ничего не будете есть, я скажу сестре Сэндерс, чтобы она познакомила вас с нашими порядками.

Было уже за полночь, когда Грейс свернулась калачиком и попыталась уснуть вопреки непрекращающемуся артиллерийскому обстрелу. В шесть ее разбудили, чтобы идти на дежурство, и она вышла в холодное серенькое утро. Дождь прекратился, но туман клочьями овечьей шерсти висел на зеленых изгородях, и ряд тополей, казалось, растворялся где-то в дымке. Как и говорила капитан Уэзерби, здесь было довольно красиво.

Грейс заступила на дежурство и получила поручение смерить всем температуру. Она была счастлива, что задание выпало ей по силам, и отправилась вдоль ряда пациентов, стараясь не показывать, какой ужас внушают ей невидящие глаза, забинтованные культи. Некоторые из солдат, еще почти мальчишки, были трогательно благодарны за любое внимание к ним. Когда она подошла к концу ряда, рыжеволосый австралиец, похоже, спал.

— Лейтенант Барклей, — негромко позвала она.

— Я бы не стал его будить, сестра, — предостерег ее плотный сержант с соседней койки.

— Почему?

— Он сегодня утром не в лучшей форме, — с ухмылкой объяснил сержант.

— Не сомневаюсь, что он понимает, что температуру мерят в шесть тридцать, нравится ему это или нет, — Грейс постаралась, чтобы в голосе ее звучал профессионализм.

— Конечно, — согласился сержант, — но он, знаете ли, австралиец…

— Мне наплевать, кто он, — сказала Грейс. — Температуру ему смерят, как и всем остальным.

— Не говорите потом, что я вас не предупредил, — басовито хохотнул сержант. Смех перешел в раздирающий кашель: на именной карте пациента было написано, что он перенес газовую атаку.

Грейс осторожно похлопала спящего по плечу.

— Просыпайтесь, лейтенант, — сказала она. — Пора мерить температуру.

Он пробормотал что-то вроде «ну вас к черту» и снова засопел.

Грейс подумала, как презрительно посмотрит на нее капитан Уэзерби, если она не справится со своим первым поручением. Она стянула с него одеяло.