Побег. По двум сторонам океана

Катрин отсела подальше.

— Я это знаю. Жозеф, дай мне посмотре…

Жозеф дотронулся до руки Катрин, но она отдёрнула руку.

— Но мы с тобой никогда не были друзьями. Катрин, как ты думаешь почему?

Катрин, как будто ничего не понимая, пожала плечами.

— Потому что я должен был полюбить тебя! — чуть громко сказал Жозеф. — И я полюбил тебя, Катрин.

Катрин сидела как на иголках. Старик уже закидывал удочку в воду, уйти из театра никак нельзя. Жозеф повернулся к ней не только лицом, но и телом.

— Катрин, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой! — Катрин вздрогнула от этих слов. — Мои слова могут показаться тебе неожиданностью, — продолжил Жозеф, набравшийся уверенности, — но прими моё предложение. Я мужчина завидный, состоятельный. Я, к сожалению, не унаследовал от мамы титула, но со мной тебя минуют все невзгоды.

Сердце у Катрин колотилось с бешеной скоростью, рот никак не мог открыться. “Почему именно сегодня? Почему сегодня?” — не понимала она.

— Что ты молчишь? — слегка потормошил еёЖозеф.

Катрин хлопнула его по руки и вскочила на ноги.

— Потому что я не люблю тебя! Я люблю Гаспара! — закричала она.

И тут же Катрин опомнилась. На неё уставились двести ошарашенных пар глаз в зрительском зале, актёры оторвались от своих ролей. У Гаспара из рук полетела удочка, на которую мгновенье назад попалась камбала — Нада. Нада обескураженно вылезла из кулис, заменявших море, и застыла, предательски посмотрев на кузину. Жозеф рванул к выходу, стыдясь людских глаз. Катрин выбежала из зала следом.

— Стой, дочка! — подпрыгнул Пьер и ужаснулся: “Вот что хотела мне сказать Софи. Не жизни на земле боится Катрин, а признаться Гаспару…”

Он готов был побежать за дочерью, но рука жены остановила Пьера.

— У твоей племянницы первый спектакль, останься. Я сама поговорю с Катрин.

Софи незаметно и тихо покинула зал, дочь она нашла возле главных дверей театра. Прислонившись к стене, Катрин плакала. Ей было стыдно за то, что опозорилась сама, подвела Наду, таким глупым образом раскрыла миру чувства, которые неожиданно появились в ней год назад. Софи нежно обняла Катрин

— Поплачь, дочка, поплачь. Долго ты хранила всё в себе, этого не нужно было делать.

— Я опозорила всех! Себя, Жозефа, Наду, Гаспара!

— Такие моменты делают нашу жизнь лишь интереснее, — попыталась улыбнуться Софи.

Катрин вздрагивала всем телом, повиснув на шее мамы, она задыхалась от горьких слёз. Софи сильнее прижимала дочь, трепетно поглаживая её по белокурой головке. Софи понимала, что дрожь сейчас проберёт её, и она расплачется вместе с дочерью. Видеть горе своего ребёнка — страшное испытание для матери. За этот год Софи столкнулась со многим, когда возвращала маленькому забитому Эдгару любовь к жизни, доверие к людям. Но при виде неунывающей Катрин Софи на мгновения впала в оцепенение. Тяжёлое взрослое горе, которое заставляет сердце разрываться возлюбленным и боязнью обидеть другого человека, стало одним из первых испытаний в жизни юной девушки.

“Боль пройдёт, — знала Софи, — останутся лишь воспоминания”. Она чуть меньше стала прижимать Катрин. Страдания Катрин — такой привычный этап в молодой жизни, боль со временем забудется. У неё, у Пьера боль не ушла и после двадцати лет. Редко, очень редко, но всё же такое происходило, когда муж в разгар ночи вскакивал в постели в поту и кричал: “Не троньте Марани! Убейте меня!”. Пьер всегда спал у стены. Когда он понимал, что это был всего лишь, Пьер хотел на что-нибудь облокотиться и тут же ударялся об стену головой — Пьер забывал, у него нет руки. Страхи прошлого не отпускали и Софи. Гаспар, сын её близкого друга, был частым гостем в семье Лоре, Софи любила и уважала молодого юношу, но иногда она видела в нём не Гаспара, а отца Жерара. Порой боль по потери друга внезапно просыпалась и заставляла взрослую женщину, мать двоих, а с недавних пор, троих детей, уходить в другую комнату. Тело Экене, званного родственника Пьера, точнее, его спина была увешана напоминаниями о суровой юности даже спустя столько-то лет.

— Видно, это судьба — Лоре и Ландро не могут быть вместе, — не отпуская от себя дочь, вздохнула Софи.

“Мы не позволим нашим детям пережить хоть каплю того, что видели мы”, — дали Пьер и Софи слово, когда впервые взяли на руки крохотную, ещё красненькую Катрин.

Несчастья, как бы не старались отец и мать, не обошли Катрин, но дочери не были ведомы кошмары родителей. Софи, зная, что сейчас не время, невольно улыбнулась радостной улыбкой. “Какая жизнь без покоя? Какой покой без преград?” — так часто любит говорить Пьер. Катрин избавляется от детства, входит в новую эпоху жизни. Неспокойную, полную своих напастей, но без призраков прошлого, которые склоны пожирать человеческую душу, оставляя в ней несмываемые годами шрамы.

Дочь уткнулась в мамино платье, Софи не отпускала её и проговаривала ласковые слова, как маленькой девочке, пока по лицу Катрин не перестали идти слёзы.

— Кстати, дочка, — сказала мать, хитро подмигнув глазом. — Ты проявила смелость, не каждая бы закричала про свои чувства в зале, полном людей. Может, мне вступиться за ваш лесной пикник? Нет, не думай, что я разрешу вам справлять его одним в лесу, но на лугу, возле деревни Жанны, его устроить можно. Как тебе такая идейка?

— Она просто замечательная, мама! — воскликнула Катрин.

— А теперь, Катрин, возвращаемся в зал! — бойко сказала Софи. — Жозеф и Гаспар — взрослые мальчики, они справятся, а Наде нужна твоя поддержка.

С момента побега Катрин прошло довольно много времени, никто из-за чужих любовных разборок не собирался прерывать спектакль. На сцене давно играла Нада. Она была одета в неуклюжий круглый костюм волшебной камбалы, но Нада порхала в нём так плавно и мелодично, как бабочка, или же как рыба в воде. Гаспар, собравшийся с духом, раз за разом приходил к Наде, рассказывая о приказах сварливой старухи.

Камбала не просто выплывала из воды по просьбе старика, в волшебной танце она выбегала на сцену, кружась в танце. Первый раз, когда старик отпустил камбалу в море, движения Нады выражали только одно: счастье, свободу. Весело смеясь, звенел её голосок, которому было всё равно на струйку крови, оставленному от крючка старика.

Во второй раз не такой уж беззаботной выглянула Нада, хоть и была свободной. Медленно вышла она сцену, вяло и даже беспомощно выполнила просьбу Гаспара.

С каждым приходом старика жизнь угасала в камбале, тем временем Катрин с Софи вернулись в зал.

— Помоги! — вконец взмолился Гаспар. — Она хочет стать богом!

Это было чересчур. Гордость за своё могущество вернулась к камбале. Нада прокружилась в величественном танце и промолвила смело:

— Ступай домой! Сидит она снова на пороге своей избушки!

Зал горячо хлопал в ладоши. Стоявшая в дверь Катрин, побежала к кузине и обняла её. Сильнее всех аплодировал Акам.

— Браво! Браво! — кричал он во всю глотку.

Экене не без отцовской радости посмотрел сначала на дочь, а потом на сына. Дружных и усердных брата и сестру. Гордость за ребят подкатила к Экене. “Мои дети выросли. Они нашли свой путь”, — заметил он. Выбор пути… Экене боялся на свете больше всего, что сын или дочь не смогут его найти. В своё время он разрывался между двумя мирами, Тинуваку и Европой. В одном месте был его родной дом и народ, во втором его ждали приключения и простор. Разрыв между этими двумя мирами долго мучил Экене, пока он не предпочёл Тинуваку Франции. Его дети без преград смогли найти свой путь, приняв в себе по одной из мечт их отца. Акам стал благородным тинуваку, гордостью племени, примером для нового поколения. Нада избрала судьбу актрисы.

Бурно хлопал и Пьер. “Верно люди говорят, во всём есть светлые стороны, — сказал он сам себе. — Не окажись я в бразильском плену, никогда бы моя племянница так не блистала!”

После спектакля режиссёра и актёров поздравляли зрители. Любимчики толпы охотно принимали красивые слова своих поклонников, только вот Гаспар незаметно улизнул из театра. Нада и её подружка сняли костюмы. Худенькая Нада совсем не похожа была на ту толстую рыбину, а миленькая прелестная девочка на злую старуху. Тереза и её позвала на пикник, как только “старушка” сошла со сцены. Токи с радостными слезами целовала дочь. Последний раз она была так счастлива, когда Акам прошёл инициацию взросления. Но на сердце у Токи была и тоска. Если Наду сделали актрисой, это значит оодно — она останется во Франции. Разлука с единственной дочерью это не подарок.

— Но мы можем изменить положение, — вдруг воскликнул Экене. — Токи, что если снова поживём в Париже годик? Акам взрослый и без нас уплывёт в тинуваку, — Экене дотронулся лицом до уха жены. — А мы можем снова пожить для себя, вспомнить молодые бурные ночи, ведь Нада будет сутками занята сценой.

Токи смущённо кивнула мужу. Поздравлять Наду меж тем подошли Лоре и Лаванье. Эдгар и Пип так и повисли на руках у кузины.

— Эх, Пьер, — бухнулся к другу Денис. — У тебя двое маленьких сыновей, племянница начнёт жить у вас, дочь создаёт собственные спектакли. Как же ты плавать по миру будешь?

— Как и раньше, но побольше сидеть дома, — без печали ответил Пьер.

— Однако о приключениях придётся забыть. Затишье и покой светит твоим походам по ядовитым стрелам и бразильским тюрьмам.

***

К четырём часам ночи мирная тишина проникнуть смогла и в дом Лоре. Все спали. Обнявшись, сопели две любящие пары супругов — Экене и Токи, Пьер и Софи. Прижавшись к котенку, дрыхнул Пип, похрапывал Шарль, тихо болтала во сне о пикнике Катрин. Пьеру снились старина Бохлейн, первая любовь Мейкна, маленькая Марани. Были времена, когда близкие видели ему во сне каждый день, но вот уже двадцать лет они редко посещали его по ночам, позволив Пьеру отпустить скорбь. Слова Дениса долго вертелись голове, до того как Пьер уснул. Затишье и покой… Затишье и покой…

Внезапно в доме, в прихожей раздался грохот и звон посуды. Пьер подскочил, проснулась и Софи.

— Это дети буянят?

— Нет, не похоже. Софи, не выходи, — изменилось умиротворённое лицо Пьера.

Он вышел из комнаты и взял кочергу. Проснулся весь дом: со стульями в руках выскочили вооружённые Экене и Акам, за их спинами прятались Токи и Нада.

— Папа, что происходит? — в одной рубашке выбежала Катрин, прикрыв собой братьев.

— По всему видимому к нам пожаловали грабители, — процедил Пьер и осторожно стал спускаться вниз.

Воле двери промелькнула чёрная тень. Недолго думая, Пьер сорвался с места и замахнулся палкой на вора.

— Смилуйтесь! Не убивайте! — закричал разбойник голосом Гаспара.

Все замерли, вниз спустился Шарль, который догадался зажечь свечу. Испуганный Гаспар, снявший лохмотья и принарядившийся в красивый чёрный и лоснящийся фрак, закрыл лицо. На полу лежал букет цветов и маленькая коробочка, из которой поблёскивало колечко.

— Я всего лишь хотел признаться вашей дочери в любви! — заоправдывался он. — И сделать ей предложение!