Гордость Карфагена

Когда капитан поднялся на ноги и отошел от навеса, Имилце сказала:

— Карфаген не погибнет. Судьба моего сына не может быть настолько ужасна. Я не хочу верить в плохой конец. Иначе мое сердце не выдержит и разорвется от горя.

Имилце замолчала и, прикусив губу, отвела взгляд в сторону. Немного успокоившись, она подняла голову.

— Неужели ты никого не любишь, сестра? — спросила она. — Неужели нет такого человека, который заставил бы тебя мечтать о лучшем будущем?

С уст Сапанибал едва не сорвался презрительный ответ. Но разве вопрос намекал на то, что она не умеет любить? Посмотрев на свою спутницу, она передумала огрызаться. Радужки Имилце были светло-серыми, испещренными прожилками металлического блеска и погруженными в чистый безупречный фон белков. Глаза смотрели на нее с такой беспомощной добротой, что ей захотелось потянуться к ним губами и поцеловать каждый из них, как светоч нежности. Почему врожденные инстинкты всегда приводили ее к битве? Она отбросила чувство соперничества. Да и в чем она могла превосходить эту женщину? Сапанибал не была просвещеннее Имилце. Она не была мудрее и сильнее ее. Поэтому она ответила ей честно.

— Есть один мужчина...

— Там, в Карфагене? И ты действительно любишь его?

— Я никогда не говорила ему об этом, — ответила Сапанибал . — Наверное, люблю. Мои чувства к нему наполняют меня страхом, но в них не только страх...

— Такова жестокая природа Танит, — согласилась Имилце . — Она связывает вместе любовь и потерю, так что первое чувство всегда находится под кожей второго. Но ты должна сказать ему о своей любви. Поговори с ним при первой же возможности. У нас так мало радости, Сапанибал. Все вокруг приходит и уходит. Люди появляются и исчезают. Мы убиваем друг друга из-за мелочей. Мы поднимаем шум на весь мир. А что толку? Неужели кто-то стал счастливее от этого? Вряд ли. Ты была когда-нибудь счастливой?

Один из моряков закричал, что видит город. Женщины встали и посмотрели через воды в сторону Карфагена.

— Одно время я думала, что счастлива, — сказала Сапанибал. — Но это была иллюзия.

Она почувствовала, как тонкие пальцы Имилце сжали ее запястье.

— Нет! Эти мгновения были настоящими. Только из-за путаницы в мыслях мы начинаем считать их иллюзорными. Мне это точно известно. Когда-то давно я попросила Ганнибала принести мне мир. Мне хотелось стать царицей необъятных просторов. Но то были капризы ребенка. Теперь, если он протянет мне ключ от Рима, я отведу его руку в сторону и задам вопрос: чего это стоило? Сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы мои новые воспоминания походили на старые — на те, которые приносили мне радость. Я вспоминаю рождение Маленького Молота и момент, когда впервые прижала его к груди. Вспоминаю, как лежала на спине мужа; как Ганнибал однажды кормил меня виноградом, беря ягоды в рот и передавая их мне своими губами. Все эти моменты были настоящими. Сестра? Почему ты плачешь?

Сапанибал покачала головой и смахнула слезы пальцами.

— Соленая вода попала в глаза. Ничего страшного.

Она вдруг подумала о Имаго Мессано и о самом коротком пути, ведущем из гавани к его дворцу.

— Прошу тебя, Имилце, продолжай, — сказала она. — В чем еще ты находишь истину?