Пылающий символ. Том 2

Capitolo XVIII

Римская империя.

288–292 годы

Август Диоклетиан и его друг, талантливый военачальник и соправитель[39] Август Максимиан, въехали в Вечный город в окружении отряда телохранителей. Пятая осень правления Диоклетиана дала небольшую передышку в череде пограничных войн вдоль Рейна и Данубия. Августы приняли решение провести зиму в Риме, показаться Сенату, римлянам и увидеть столицу Империи, в которой доселе не довелось побывать ни одному ни другому[40].

Пройдя по роскошным залам дворца Септимия Севера, Августы выбрали для себя покои. Им предстояла большая работа по переустройству империи. Диоклетиан инициировал реформы в экономике и управлении, задумав подобрать для себя и Максимиана двух Цезарей. Систему четырех правителей он наименовал тетрархией, властью четырех, и через двадцать лет правления собирался отречься от власти в пользу молодых Цезарей.

Edward John Poynter – The Ides of March, 1919

Для себя Диоклетиан выбрал в Цезари своего зятя Галерия. Максимиан из многих претендентов все еще выбирал своего.

В это время Елена стояла на высокой террасе дворца наместника Далмации в Салоне. Тучи над вершинами гор на глазах расползались по небу. Солнце еще светило, когда вдалеке пророкотал гром и сверкнула молния.

Lawrence Alma-Tadema – The Ever New Horizon, 1904 (detail)

Через несколько минут хлынул дождь, и Елена укрылась во дворце.

Рабыня у входа подала ей сухую паллу и сообщила:

– Господин ждет тебя в кабинете.

Спустившись по мраморной лестнице в вестибюль, Елена вошла в высокие двери с бронзовыми львиными головами.

Констанций поднял глаза от бумаг и залюбовался женой. Ее красота, отточенная достатком и уходом, к тридцати трем годам расцвела в полной мере. Фигура сохранила девичью стройность, походка и движения были все так же грациозны.

– На улице настоящая осенняя буря!

– Да ну?!

– Тебе нужно чаще бывать на воздухе, иначе ты прирастешь к своему креслу. – Елена обогнула стол и обняла мужа. Заметив лежащий перед ним папирус с печатями Августов, с тревогой спросила: – В нем что-то важное?

Констанций не был обеспокоен, скорее наоборот – воодушевлен и доволен.

– Дождемся Константина. Новости касаются нас троих.

Послышались быстрые шаги, и в кабинет вбежал Константин. Ему исполнилось шестнадцать, он был широк в плечах и ростом догнал отца.

– Я бы выиграл поединок с Феликсом, если бы ты не позвал меня!

– Есть вещи поважнее, сын. Садись. – Констанций указал глазами на свиток: – Срок моей службы в Далмации истек. Восемь лет я занимал пост наместника Далмации, теперь Августы Диоклетиан и Максимиан вызывают меня в Рим для нового назначения.

Константин радостно вскочил: после такой ошеломительной новости ему не сиделось.

– Мы едем в Рим! Что за назначение, отец? Кем ты будешь? Я поступлю в преторий, как ты!

– Могу сказать лишь одно: пора собираться в дорогу!

Елена глядела на сына и мужа, не разделяя их радости. Ей не хотелось перемен.

– Где мы будем жить? Снова в казармах?

– Мне предложили виллу на Эсквилине[41], апартаменты возле форума Траяна или комнаты во дворце Домициана.

Услышав последний вариант, она оживилась:

– Хочу поселиться во дворце Домициана в бывших императорских покоях.

Констанций одобрительно улыбнулся и заключил:

– Думаю, что это возможно.

Спустя месяц по прибытии в Рим Констанцию предоставили выбор жилья, но он перепоручил это дело жене. В результате семейство устроилось в роскошных комнатах Домицианова дворца, вокруг прелестного перистиля.

Рабы только-только внесли сундуки, а Елена уже пробралась в вестибюль. Сгорая от нетерпения, она ждала подходящего момента, чтобы продолжить свои изыскания.

Через несколько дней такой случай представился. Поздним вечером Елена зажгла светильник, приблизилась к заветной стене и вдавила плиту. Потайная дверь повернулась, она проникла в открывшийся ход, интуитивно толкнула выступающий камень, и дверь затворилась.

Дальше пришлось спускаться по лестнице. Тихий шелест шагов эхом отражался от каменных сводов. Светильник выхватывал из темноты лишь несколько ближайших ступеней. В конце лестницы Елена оказалась под аркой, за которой сгущался мрак. Набравшись храбрости, сделала несколько шагов, как вдруг навстречу ей устремилось множество огоньков. Она замерла, но от ужаса даже закричать не смогла.

Огни тоже замерли, и Елена поняла, что это многократные отражения светильника. И когда она посветила вокруг себя, то увидела горы золотых подсвечников, чаш и драгоценных доспехов.

Lawrence Alma-Tadema The Vintage Festival, 1871 (detail)

Она медленно продвигалась вперед, разглядывая сокровища. Их количество поражало воображение.

Вдоль противоположной стены подземелья на полках стояли кожаные мешки. Каждый был завязан, опечатан и снабжен биркой с надписью на иудейском языке. Когда-то давно, на форуме в Дрепане, Елена видела похожие, но те были значительно меньше. На одном мешке лопнул шов, выпавшие из него ауреусы[42] застыли золотым водопадом.

Она с трудом приподняла мешок и по весу оценила его в один талант[43]. Потом пересчитала мешки, получила невероятное число и поняла, что это золото было не чем иным, как остатком сокровищ, захваченных Титом Флавием в Иерусалимском Храме.

На обратной дороге к лестнице огонь светильника мигнул и погас. В темноте Елена с трудом отыскала ступени. Споткнувшись о нижнюю, она облегченно вздохнула и поднялась к потайной двери.

Как только Елена вышла из подземелья и стряхнула с себя пыль, тут же решила все рассказать Констанцию. Сколько хороших дел они совершат благодаря этому золоту! Главное – прекратить войны, помочь христианским общинам, искоренить ростовщичество и построить больницы для бедных.

Констанций тем временем ждал аудиенции у великих Августов. Волнуясь, расхаживал по приемному залу, и неподвижные караульные, стоявшие у дверей кабинета, следили за ним глазами.

Наконец секретарь открыл высокую створку двери и пригласил Констанция в кабинет. Войдя туда, он остановился у входа. Обилием золота и драгоценного мрамора кабинет походил на императорский тронный зал. За массивным столом в кресле сидел Диоклетиан, перед ним лежало несколько свитков. Другой Август, огромный и могучий Максимиан, стоял, заложив руки за пояс, на котором висел меч. Оба пристально разглядывали Констанция.

Диоклетиан развернул свиток и пробежал по нему глазами:

– Прекрасный послужной список! Твоя воинская доблесть не подлежит сомнению! – он взял со стола другой. – Мой квестор утверждает, что, будучи президом Далмации, ты совершил невозможное: провинция начала приносить доход, который рос год от года. В чем причина? Жду объяснений.

– Я не беру взяток, – сказал Констанций. – А если их не берет начальник, то не берут подчиненные. Налоги в моей провинции взимали не откупщики[44], а квесторы в сопровождении легионеров. Ростовщики не брали больше процента в месяц, как положено по закону. Вот и все. Моих заслуг в этом нет.

Августы переглянулись, и Максимиан заговорил густым басом:

– Мы предлагаем тебе вступить в наш союз по укреплению империи. Даем тебе годик побыть префектом преторианцев, потом станешь Цезарем. Условие только одно: жену придется взять, какую положено.

Констанций спиной почувствовал мертвенный холод.

– У меня уже есть жена.

– Ты не понял: в жены возьмешь мою падчерицу, через пару-тройку годков девица вполне созреет. Обручиться с ней можешь сразу после того, как разведешься. Когда станем родичами, для тебя откроются все дороги.

Услышав предложение, Констанций мысленно искал выход из чудовищной ситуации. Уехать с семьей в Каппадокию? Разводить там лошадей, и чтобы о них все забыли. Но в этот момент он ощутил на себе тяжелый взгляд Максимиана.

Вновь зарокотал его бас:

– Сына твоего определим на выучку к Диоклетиану. Из твоего Константина получится славный Цезарь.

«Ах вот оно что! Жену – прочь, а сына – в заложники».

Констанций прикинул: если выдернуть меч у Максимиана, он с легкостью прикончит эту парочку людоедов. Но как вытащить жену и сына из дворца, заполненного преторианцами?

Поговаривали, что Август Максимиан не знал грамоты, но в душах людских читал хорошо. Великан положил руку на меч, и в его глазах засверкали азартные искорки.

– Ну, вот и договорились.

Из кабинета Констанций вышел опустошенный, несколько часов бродил по ночному Риму и, прежде чем отправиться к Палатинскому холму, принял неизбежное решение.

Услышав, как в спальню вошел Констанций, Елена бросилась к нему:

– Я приготовила для тебя царский подарок!

Стараясь не встречаться с женой глазами, он сделал отстраняющий жест:

– Постой, сначала скажу я. Нам нужно развестись. Это решено.

Застыв, Елена с недоумением глядела на мужа. После паузы тихо спросила:

– Кем решено?

– Мной, – твердо ответил он.

– Это предательство, – проговорила она, и Констанций немедля ушел.

Lawrence Alma-Tadema – A Silent Greeting, 1889

В первые минуты Елена ничего не почувствовала, и только потом пришла невыносимая боль, которая мучила не тело, но душу, и которая была сильнее в тысячу раз.

Спать той ночью она не ложилась, и к утру составила план действий. Первым делом Елена собралась вернуться к отцу в Дрепан. Вторым – увезти из Вечного города сына. Также решила прихватить с собой иудейского золота – ровно столько, сколько могла увезти.

Утром Елена написала письмо Констанцию, но мужем не назвала его даже мысленно. Она сообщила о намерении покинуть Рим и попросила несколько дней на сборы, упомянув о том, что забирает сына с собой.

Ответ Констанция последовал в письменной форме: она вольна задержаться, но сына он отпустить не может – это не в его власти. До Дрепана в качестве охраны ее будут сопровождать четыре преторианца.

Елена отослала рабынь, и с этого момента в ее покоях поселилась мертвая тишина.

Вечером к ней зашел расстроенный Константин.

– Отец сказал, что вы развелись. Почему?

– Иногда обстоятельства сильнее наших желаний. Вспомни, как молился Иисус: «Да минует меня чаша сия…»

– Мама, неужели ничего нельзя изменить?

– Нет, сынок, ничего… – Елена погладила Константина по голове. – Думаю, теперь мы нескоро с тобой увидимся. Я уезжаю в Дрепан.

– Я буду неподалеку. Август Диоклетиан забирает меня в Никомедию.

– Он мудрый правитель. Ты многому научишься у него.

– Но я хочу быть Августом Рима! Свободным, всемогущим и справедливым!

– Запомни, сын: у Августа свободы меньше, чем у раба. Он думает о благе государства, но им легко управляют обманом и лестью.

Накануне отъезда Елена в последний раз спустилась в сокровищницу, оставив на лестнице второй светильник, чтобы отыскать путь назад. Медленно прошла вдоль полок с сокровищами, любуясь золотыми сосудами и доспехами, украшенными сложным орнаментом, но вдруг заметила простую каменную чашу, какую видела в доме Иосифа. Она заглянула внутрь – на дне было нацарапано изображение рыбы.

Елена поставила светильник и с благоговением взяла чашу в руки. В тот же момент на нее снизошли покой и понимание того, что произошло в последнее время, и она вдруг постигла, что Констанций не предавал ее, но отныне их пути разошлись.