Принцип кентавра

Глава 18. Идентификация завершена

Наутро полный надежд на успех Барбер позвонил в антверпенскую лабораторию. Ди Морен ответила, что за результатами можно явиться.

Детектив явился без промедления и, стараясь быть спокойным, спросил эксперта: «Привет, Ди, чем меня порадуешь?». Ди откинулась на спинку стула и, сняв очки, потёрла переносицу.

— Ситуация стандартная. На обложке блокнота обнаружено семь чётких отпечатков пальцев и около десяти фрагментарных. На полимерной упаковке есть два пригодных отпечатка, на футляре для очков — один отпечаток, остальные смазанные. Отпечатки пальцев с чайной чашки не пригодны для идентификации. Один полный отпечаток пальца, обнаруженный мной на блокноте, совпадает с отпечатком, изъятым с упаковки бумажных салфеток, два фрагмента совпадают с отпечатками на футляре для очков. Вернее, являются фрагментами указанных отпечатков, если быть предельно точным.

Сердце Хью учащённо забилось.

— Спасибо, Ди, — детектив протянул конверт с деньгами и увесистый пакет с документами. — Мне нужно ещё одно исследование. На этот раз — исследование идентичности почерка.

— Это не ко мне, Хью. Я передам Дитеру твой пакет. В последний раз выполняю заказ, я из-за тебя работу терять не хочу. Меня по головке за такие подработки не погладят, — строго сказала Ди, но конверт и пакет с трудом сунула в дамскую сумочку-шоппер, — сам понимаешь, официального документа я тебе не выдам по идентификации отпечатков, только фотографии самих отпечатков и схему совпадений.

Посмотрев на глянцевые листы фотобумаги, Хью увидел, красные стрелки и кружки вокруг увеличено сфотографированных папиллярных линий, а также таблицу совпадений.

— Этого достаточно, Ди. Мне всё ясно. Надеюсь на помощь Дитера.

Хью вышел на улицу и глубоко вздохнул. Накрапывал редкий дождик, но дышать легче не стало. Столбики пыли подпрыгивали в такт крупным каплям. Доказательств было больше, чем достаточно: Юю и Лаура — это одно лицо. Лилиан имела право знать, что её внучка найдена живой и здоровой. Или не имела права знать? Хью решил повременить с отчётом, дождаться заключения графолога, а затем вернуться к Лауре в Мюнхен. Лаура лгала, это было очевидно, лгал и Борис. Лгали все, с кем, так или иначе, входил в контакт Хью. Но почему? Несмотря на то что контракт номер сорок семь не предусматривал обязанности детектива выяснять всю правду и ничего кроме правды, Хью хотел знать, для чего подросток инсценировала собственную смерть. Наверное, это непрофессионально и непростительно — увлечься объектом расследования, но Хью ничего не смог с этим поделать, как ни противился.

Детектив вспоминал о девушке и не мог собраться с мыслями. Ему было жаль, что Лаура — это маленькая, дерзкая сумасшедшая убийца. В это было так трудно поверить. Как и о чём он мог теперь говорить с ней? Всё вокруг было ложью, продуманной и обстоятельной. Но ведь и сам он лгал. И в ловушку их странных отношений Хью загнал себя сам. Что же теперь делать, как построить разговор? Небольшой опыт общения с Лаурой подсказывал ему, что на прямой вопрос она не ответит, и ей при этом невозможно раскрыть только часть правды. Как объяснить Лауре, что он знает историю Юю, читал украденный дневник, копался в медицинских документах, говорил с врачами, искал её приятелей и друзей? Как можно скрыть факт контракта номер сорок семь? Неизбежный прямой разговор приведёт к тому, что Лауре станет известно, что бабушка её разыскивает.

Дитер Вайс не стал томить ожиданием Хью, и позвонил к вечеру того же дня. Хью словно на крыльях прилетел к входу в городской парк Мидделхайм, где ему было назначено деловое свидание.

— Дитер Вайс, — представился высокий лысоватый шатен, протянув сухую, приятно пахнущую одеколоном руку.

— Хью Барбер, — ответил детектив, с удовольствием отвечая рукопожатием. — Вот и познакомились.

— Спасибо за подработку, с деньгами всегда туговато, — улыбнулся Дитер.

— Не стоит благодарностей, — вежливо ответил Хью.

Дитер поведал, что графологический анализ текста занял у него несколько часов, но ему удалось сделать заключение, которое он даже официально оформил, как работу по договору.

— Смотрите, что выходит, мистер Барбер, — готовя некоторую интригу, сообщил Дитер. — Имеется значительное количество совпадений элементов написания букв в текстовых документах. Но есть и другие признаки идентификации автора текста. Если мы сравниваем по параметрам «наклон» и «нажим», то видим, что оба текста написаны с одним и тем же нажимом — средним. И с одним и тем же наклоном руки — вправо, при этом имеется характерная деталь: как бы вывихнутость руки. Это обычно бывает у людей с нарушением осанки, либо когда человек при письме несколько выворачивает руку кистью внутрь.

— Предполагаемый автор не страдает сколиозом, и рука не вывихнута, — задумчиво сказал Барбер.

— Не важно, эта особенность письма может сформироваться у человека с детства в виду неправильности осанки и положения тела при письме и сохраниться в дальнейшем. Это не позволит нам описать человека как горбатого или сутулого. Но позволит идентифицировать тексты.

Дитер показал выделенные места в двух текстах.

— Видите? Пишущий человек затирает чернила своей же кистью, размазывая их по листу, что свидетельствует о положении руки «ракушкой», — Дитер для убедительности несколько вывернул кисть, соединив пальцы в щепоть.

— Ясно. А по совпадениям букв?

— Значительное количество совпадений в написании элементов букв «а», «т», «л», «к». Однако, заглавные буквы в первом тексте снабжены витиеватыми элементами, которые полностью отсутствуют во втором тексте. И также во втором тексте практически нигде не имеется соединений между буквами, что говорит об отрывистом письме.

— Пытался ли человек специально изменить свой почерк? — уточнил Барбер.

— Нет, — с сомнением покачал головой Дитер. — Скорее, почерк человека с течением времени сильно изменился. Упростился, я бы сказал. Допускаю, что первый текст писал человек в подростковом возрасте, а второй — в уже более зрелом.

— Неужели и это может быть научно обоснованно? — удивился Барбер.

— Да, есть методики, я могу о них рассказать. — увлечённо начал Дитер.

— Нет, нет, спасибо, — спохватился Хью Барбер и нарочито посмотрел на наручные часы.

Дитер догадался, что детектив торопится, поспешил откланяться и заверить Хью в самых добрых намерениях дальнейшего сотрудничества. Хью Барбер быстрыми шагами направился в сторону аэропорта, возможно, ему удастся улететь одним из рейсов в Мюнхен. Хью было о чём спросить Лауру. Дитер только добавил уверенности в том, что Юю наконец найдена.

Прибыв в Мюнхен, Хью утратил свою былую решительность. Он вспоминал нежный профиль Лауры, ее мелодичный смех, хрупкую фигурку. Ему не давала покоя мысль о том, что он делает что-то неправильно и не так.

Ноги сами принесли Хью Барбера к набережной Изара, где они проводили свои вечера с Лаурой. По-сентябрьски холодный ветер разогнал всех праздношатающихся гуляк, студентов и художников. Не было видно ни самой Лауры, ни её постоянной компании. Но на набережной всё напоминало о Лауре, хотя её самой сегодня Хью там не встретил. На парапете сидели чайки, которые не боялись ни ветра, ни начинающегося дождя. Хью спустился к воде и прошёлся вдоль кромки берега. «Если я найду такой оттенок, который может передать воду в её текучем и одновременно неподвижном состоянии, рябь и ее поверхности и спокойную глубину, то я напишу лучший в своей жизни пейзаж», — говорила Лаура.

Хью брёл по кромке берега, пиная мелкую гальку, втянув голову в плечи. Капюшон защищал от назойливого дождя и порывов ветра. Хью думал: «Если рассуждать логически, то Лаура скрывает своё местонахождение потому, что она не хочет, чтобы её нашли. А почему она этого не хочет? Скорее всего, Лаура боится. Кто или что ей угрожает? Так или иначе, но всем известна душераздирающая история пожара, который учинила Юю, будучи ребёнком. Пожара, который унёс жизнь её отца. Юю не была осуждена за данное преступление, но это и невозможно, так как нет таких законов, которые могли бы упечь за решётку ребёнка. Может быть, Юю боится помещения в психиатрическую клинику, где она могла бы прожить до конца её дней? Это вероятно, но не достоверно. Юю убежала не из клиники, а из дома, врачи признали, что Юю может проходить лечение в домашних условиях. Следовательно, оснований бояться психушки у неё не было?» Рассуждая так, Хью добрёл до кафе «Весёлая устрица», где попросил себе чашку глинтвейна.

Сидя в полупустом кафе, прихлёбывая горячий напиток, Хью по обыкновению чертил на салфетке, кружки и стрелки, штрихи вдоль и поперёк помогали думать. Перед Хью уравнение с несколькими неизвестными. Что, если Юю сама является жертвой, которую обвинили в поджоге и убийстве отца, и она, зная истинного убийцу, боится за свою жизнь? Эта версия Хью нравилась гораздо больше, чем версия полиции, принятая как семьёй Майеров, так и обществом. Тогда почему Юю, уже будучи взрослой и самостоятельной девушкой, находясь под покровительством Бориса Казарина, не добивается правды, не разоблачает преступника, и, в конце концов, почему она не претендует на законную долю наследства. Ведь, убежав из дому и инсценировав своё самоубийство, девочка фактически поставила себя вне закона. Но причины детского импульсивного поступка теперь уже могли быть пересмотрены. Безбедная жизнь в особняке, деньги клана Майеров, новые перспективы и связи, богатые женихи и выходы в свет… Хью поморщился. В этой схеме не было никакого места для Хью Барбера.

Но когда Лаура смотрела в его глаза здесь, на парапете, слегка наклонив голову к нему, когда он обнимал её легонько, словно защищая от порывов ветра, Хью чувствовал, что между ними имеется притяжение, натянута ниточка, за которую держатся оба. Хью пил глинтвейн и обдумывал свое положение. Ведь теперь оно было не только делом Юю, но и делом самого Барбера.

Есть два варианта действий: отвезти отчёт Лилиан и получить свой гонорар, либо поговорить с Лаурой и попытаться выяснить, что к чему. Поговорить начистоту. Но как это воспримет сама Лаура? И немаловажный вопрос: будет ли откровенный разговор с Юю нарушением контракта в строгом смысле этого слова? Лилиан не говорила, что контракт следует держать в секрете от Юю, этого условия также нет и в тексте контракта. Но из самой обстановки таинственности, которая предшествовала поездке в Мюнхен, следовало, что Лилиан не хочет никого посвящать в семейные дела. Не стоило забывать, что Майеры относятся к сильным мира сего, а Хью Барбер был песчинкой в людском море.

Хью, допив свой глинтвейн, почему-то медлил, словно впал в оцепенение. Он попытался прислушаться к себе. И уловил неприятное ощущение. Он чувствовал опасность, которая теперь касалась его самого, а не только Лауры. Это было иррациональное чувство, не стоило пытаться его объяснить. Он просто знал, что если будет продолжать копаться в этом деле, то его ждут крупные неприятности. И потому действительно следовало поговорить с Лаурой. Неужели две недели, проведённые в Мюнхене, ничего для них не значили? Неужели ему только показалось, что Лаура ждёт их как бы случайных встреч?