Бретёр

Матвей почесал пером лоб. Наконец решился. «Графиня Вера сегодня вечером устроила ужин с картами». Семь слов. Восемь, считая предлог. Это важно или нет? Он вымарал «с картами» и «вечером», чтобы приблизиться к эталону отношений, заданному Ниной, сложил записку, отдал лакею и только потом вспомнил, что забыл подписать. Ладно. Пусть Нина сама придумывает, что это могло бы значить. Пора было завивать волосы.

Когда Мурин — завитой, напомаженный, одетый и даже надушенный — подъехал к особняку графини Веры на Миллионной, было уже темно и сыпался дождик. К карете тут же подскочил лакей с зонтом: чтобы гость не испортил прическу и усы, пока войдет под козырек подъезда.

Мурин благополучно выбрался. Преодолел крыльцо. Вошел в распахнутые двери, скинул плащ. При виде беломраморной лестницы у него заныло под ложечкой: одолеть ее казалось таким же невозможным, как взойти на ледяную гору. В зеркалах повторялись фигуры лакеев, гостей. На верхней площадке дамы поправляли цветы и украшения, прежде чем пройти в гостиную. Хозяйка дома, графиня Вера, была там же и встречала прибывших. Она сразу заметила и Мурина внизу, и его заминку. Сам Матвей Мурин был для нее безвреден. Но графиня Вера до паралича боялась его брата Ипполита: он мог здорово осложнить жизнь ее мужу в министерстве иностранных дел, что в свою очередь сказалось бы на светском статусе самой графини. Вера тут же подозвала наиболее доверенного лакея, указала подбородком на Мурина и строгим шепотом приказала проявить тактичность.

Мурин едва успел поставить ногу на первую ступеньку, как лакей уже ласково вынул у него из руки трость, забрал себе. Незаметно приобнял его, крепко прижался ляжкой и повлек вверх. Со стороны все выглядело так, точно лакей просто помогает нести трость. Графиня Вера встретила Матвея Мурина сияющей улыбкой, лакей учтиво исчез.

— Добрий вьечер, — заговорила графиня по-русски, очень изумив Мурина, при этом слово «Петербург» она произнесла грассируя, на французский манер, и слегка споткнулась о русские согласные. — Pétersbourg привест… тс… вует наших славних ге´оев.

На этом ее словарный запас кончился. Недостаток слов графиня возмещала улыбками и жестами. Мурин не стал ее мучить, поцеловал руку и прошел в гостиную. А графиня Вера принялась тревожно высматривать следующего приглашенного калеку: кавалергардского корнета Прошина. Как и Мурин, он прибыл в отпуск из действующей армии.

Мурин так давно не видел нарядных дам, что, когда он вошел в гостиную, все они сперва показались ему одинаковыми. На всех были длинные платья. На всех были розы. У всех были локоны. На всех — отражая свет свечей — сверкали алмазные диадемы, серьги, ожерелья. Темнели фраки мужчин. Гости уже разбивались на группки, беседуя. Гостиная была наполнена уютным журчанием разговоров. Лакеи с бокалами на подносах лавировали между гостями так ловко, что казались невидимыми. Мурин увидел княгиню Звездич по сиянию, которое исходило от нее, и дело было отнюдь не в бриллиантах. Ее кожа была такой белой, ресницы, брови и кудри — такими черными, а черты лица такими отчетливыми, что остальные дамы рядом с ней сразу тускнели, казались какими-то блеклыми, клеклыми, какими-то недопеченными. Нина — сияла. Мурин видел, что с ней разговаривает его брат Ипполит, сердце его ёкнуло от недоброго предчувствия: «Какие у этих двоих могут быть разговоры?» Но тут Нина и Ипполит заулыбались, а Ипполит даже и засмеялся. Поцеловал Нине руку. Мимо Мурина прошел лакей, обходительно качнул в его сторону подносом. Мурин отрицательно повел глазами. А когда лакей отчалил, Ипполита рядом с Ниной уже не было. Мурин похромал к ней, но так, чтобы истинная цель маневра не бросалась в глаза остальным.

— Ба! Мурин! — наперерез бросился к нему господин с русыми бакенбардами. Это был известный распорядитель балов Николушка Веригин, брат всем известной баронессы. Николушка на ходу снял с подноса два бокала, один протянул Мурину:

— Выпьем.

И не дал Мурину и рта раскрыть:

— …Господа, господа! — закричал он тем голосом, которым привык объявлять фигуры мазурки.

При звуках его голоса, как лошади при звуках полковой трубы, все привычно обернулись. Мурин не знал, куда провалиться. Он глядел поверх голов, но кожей чувствовал взгляды, и особенно взгляд Нины, от которого начал краснеть. Шелест разговоров стих.

— Господа, — глаза Николушки влажно заблестели. — Выпьем за славу русского оружия!

По-русски Николушка говорил хорошо и чисто, в детстве он много времени проводил в подмосковном имении, в мирное время оно давало тысяч двадцать чистыми в год, но теперь, как говорили, от него остались головешки: там стояли французские канониры. От этого Николушка сейчас был неподдельно взволнован. Его ненависть к французам дышала вполне искренним жаром, тост обрел некоторую кровожадность:

— Недалек тот час, когда неприятель унесет ноги с русской земли. Конечно, кроме ног, оторванных русскими ядрами и отрубленных нашими доблестными воинами. За тебя, друг Мурин!

Мурин решительно не помнил, когда это он с Николушкой настолько подружился, что перешел на ты. Но поднял бокал. Шампанское приятно холодило руку. Нина на другом конце гостиной тоже подняла бокал, опустив глаза. Мурин отпил глоток.

— Ура! — негромко грянуло в гостиной.

Вечер занялся. Каждый и каждая спешили подойти к «нашему герою». Тряхнуть его руку. Протянуть ему руку. Сказать что-нибудь на ломаном русском. То и дело порхало слово «отечество». Графиня Вера наблюдала все это, стоя у двери. Она была довольна.

Как раз пили за государя, когда об ее бокал стукнула своим графиня Ксения. Но не отошла. В глазах графини Ксении блеснул кошачий огонь:

— Многие наши барышни и дамы в восторге от раненых героев. Один лишь вид мундира иным кружит головы. Интересно, княгиня Звездич из их числа?

Графиня Вера обернулась:

— Не может быть!

— Понаблюдайте сами.

Обе несколько мгновений смотрели, как княгиня Звездич и Мурин словно двигаются по непересекающимся орбитам. Как только Мурин подходил к одной группе гостей, княгиня Звездич тотчас от нее откалывалась и устремлялась к другой, и через несколько реплик Мурин снова устремлялся за ней.

— Однако.

Обе дамы пришли к одному и тому же мнению. Выражение лица Мурина не оставляло сомнений.

— А мы удивлялись, зачем он притащился. Ищите женщину.

— Что ж, кажется, вечер обещает быть куда интереснее, чем я полагала.

— Князь Звездич, между нами говоря, такой простак. Никогда не видел, что творилось у него под самым носом.

— С тех пор он заказал себе очки.

Словно услышав ее, толстый князь Звездич и в самом деле вынул очки из замшевого футлярчика, приладил их на нос и зацепил за уши дужки.

Глаза обеих дам заблестели предвкушением. Но тут улыбка графини Веры несколько замерзла. Поодаль она заметила неладное. Если Мурин больше не внушал ей опасений, то другой славный герой отечества — корнет Прошин — их, наоборот, усиливал. Он не беседовал, не рассказывал о подвигах, не клялся уже завтра прогнать каналий французов с русской земли, не флиртовал. Он отбился от стада. Преградил дорогу лакею с подносом. И споро опрокидывал в глотку бокал за бокалом, стукая пустые обратно. Диспозиция полных и пустых бокалов на подносе быстро менялась. А цвет лица корнета становился все оживленнее.

Графиня Вера быстро шепнула подруге: «Попудрю нос, не спускай с княгини Звездич глаз, милочка, я хочу знать все» — и поспешила, но не прямо, а как бы по дуге, не сводя глаз с проблемы и примериваясь к ее решению.

Княгиня Вера видела, как к Прошину подошел граф Курский с бокалом в руке и о чем-то заговорил. Но Прошин махнул в глотку свой, стукнул его лакею на поднос и устремил взгляд на Мурина. «О, мундир! Наконец-то!» — донеслось до ушей княгини. Мурин обернулся. Граф Курский, что-то бубня, пошел следом за Прошиным. Прошин его не слушал, он подмигнул Мурину. Затем выхватил из руки графа Курского его собственный, полный бокал и отсалютовал им:

— Пр-ривет, бр-р-раток!

Получилось слишком зычно (у стоявших рядом улыбки не погасли, но плечи напряглись — это не ускользнуло от взгляда опытной хозяйки), Прошин покачнулся, взмахнул бокалом так, что плеснуло на пол, и, запрокинув голову, метнул все содержимое себе в рот. В глазах его мелькнули бесы. «Сейчас хватит бокалом об пол», — ужаснулась графиня Вера. Но тут небеса, видимо, решили вознаградить ее. Появился дворецкий. Стукнул жезлом и пробасил:

— Кушать подано.

Лакеи отворили двери. Нарядная толпа заструилась к накрытому столу, корнета Прошина смахнуло, затянуло и унесло потоком.

Только граф Курский двинулся против течения — к руке хозяйки и учтиво ее облобызал. Убедившись, что оба славных воина далеко и их чувства не могут быть оскорблены, он и она перешли на более привычный французский:

— Прошу меня извинить, дорогая графиня.

— Как, граф? Уходите? Не останетесь на ужин и вист? Я думала, уж карты вы не пропустите.

— Как от сердца отрываю, поверьте. Но обстоятельства неодолимой силы.

Граф Курский состроил гримасу: мол, вы и я понимаем. И хотя графиня Вера ничего не поняла, она игриво шлепнула графа Курского веером по рукаву:

— В этот раз прощаю. Но уж в последний!

Граф ответил поклоном. Мимо прохромал Мурин — он отстал от всех. Графиня приветливо и фамильярно продела свою руку под его:

— Дорогой Мурин…

Но тут русские слова у нее опять закончились. И она виновато добавила по-французски:

— Окажите мне такую честь.

«Принимает меня за немощного калеку, — с отвращением подумал Мурин, но выдавил улыбку. — Потому что я калека и есть».

Они вошли в пышно, но со вкусом убранную столовую, все свечи горели, но воздух был еще свеж. Бриллианты дам испускали разноцветные искры. Хозяйка тут же оставила Мурина и направилась к своему месту. Лакеи отодвигали стулья. Гости рассаживались подле табличек со своими именами.

Даже если корнет Прошин был уже очень пьян, теперь он хотя бы сидел на стуле, прижатый грудью к краю стола и надежно подпертый с одной стороны старухой Сорокиной, а с другой — толстым Звездичем, мужем прекрасной Нины. Подали первую перемену. Мурин смотрел на тарелку перед собой, на грибы в соусе, точно не понимая, что все это едят. Неужели Нина не заметила, что он направлялся к ней? Она не стояла на месте, а то и дело переходила от одной группы беседующих к другой, точно шахматная королева, которая кружит по доске. Настичь ее было так же невозможно, точно сам Мурин при этом был пешкой. Так вот кем он был для Нины на самом деле? Зачем тогда была записка? Неужели Нина только играла с ним? Он решил во что бы то ни стало подойти к Нине, когда общество сядет играть в карты. Решить судьбу.

Мурин снова уставился в тарелку.

— Вы что-то очень молчаливы, — приветливо обратилась к нему через стол старуха Сорокина. — Оба наших славных воина.

Мурин поднял от тарелки глаза. Но был так погружен в свои мысли, что не понял, кто с ним только что говорил: старая дама, чиновник с орденом, соседка справа, сосед слева? Напротив же него сидел корнет, уже красный, он саркастически фыркнул. И Мурин посмотрел на него. Корнет тотчас перегнулся к нему через стол, макнув шнуры в соус, протянул руку: