Янтарный след

* * *

Асгард

…Старость медленно сползала с меня – как зима неохотно уходит в позднюю, затяжную весну. Каждое утро моя кожа делалась светлее и мягче, морщины разглаживались, спина распрямлялась. Асы часто приходили посмотреть на меня, но не приближались и разговоров не затевали – моя участь уж слишком ужасала их, бессмертных и вечно молодых. Состариться для них было хуже, чем даже умереть – недаром они так дрожат за свои золотые яблоки. Фулла, добрая девушка, жалела меня и давала мне работу полегче. Она рассказала: в Асгарде считают, что это Один наложил на меня чары старости. За что – мнения расходились. Мужчины говорили – за то, что не поддалась ему. Женщины – за то, что пыталась его соблазнить. А Локи, конечно, утверждал, что это и есть мой подлинный облик, а молодость и красота была мороком, который чары Одина совлекли с меня. Но мне было все равно, что они болтают. Я знала, зачем я здесь, и ждала своего часа.

И вот этот час настал. Тревожно прозвучал у ворот рог Хеймдалля – войско ванов шло на приступ! Мой отец и брат возглавляли его, чтобы вернуть мне свободу.

Все население Асгарда устремилось к воротам – сами асы и те эйнхерии, кого Один успел заманить к себе. Я побежала вместе со всеми, но не к воротам, а взобралась на вал с внутренней стороны. Отсюда мне все было видно. О, войско ванов напоминало море! Бесчисленные воины, ваны и альвы, наши родичи и верные союзники. Многие приняли звериный облик, в котором удобнее сражаться, все были вооружены. Оружием асы не уступают моему племени, даже, пожалуй, превосходят – это ведь они придумали оружием добиваться славы. Мечи, копья, стрелы асов были вызолочены, изукрашены узорами, кольцами, драгоценными камнями, рунами, многие имели волшебные свойства. Но я не сомневалась: против ванов им это не поможет. Мои сородичи обладают силой, заключенной в них самих – самым сильным из нас вовсе не нужно никакого оружия.

Первым к воротам мчался мой отец, а скакуном ему служило… море. Имея облик громадного моржа, он восседал на исполинской волне, а под ним кипел шторм – яростные серые волны, одетые белой пеной, бурлили и неслись с неистовой скоростью. Против мощи гневного моря не устоит ничто – и едва мой отец ударил в ворота, как они треснули и распахнулись. Море устремились внутрь, а за ним хлынули все прочие ваны и альвы. Тюлени, лебеди, киты и морские единороги следовали сразу за моим отцом, далее шли те, кто имел человеческий или звериный облик. Всякий, кто сталкивался с этой волной, переставал существовать как боец – волны сбивали его с ног, поглощали, крутили и несли, легкого и беспомощного, будто щепку, вода врывалась в рты и заглушала крики. Они пытались бороться – но кому же под силу побороть волны?

Сражение закипело по всему Асгарду. На Поле Света бушевало море, а морж-великан крушил своими клыками каждого, кто осмеливался к нему приблизиться. Асы очень ловко обращаются с оружием, но мои сородичи отвечали им то ударами ветра, то бросками водяных потоков. Иной раз под асами расступалась земля и поглощала их – так улетел за пределы Асгарда Тор с его молотом, пытавшийся одолеть моего брата. А то перед кем-то из них вдруг вырастало дерево, цепляло ветками и уносило на вершину, так что даже вопли оттуда не были слышны.

Мои сородичи теснили асов, и уже все Поле Света близ Чертога Радости было в наших руках. О́дин с эйнхериями еще сражался у ворот Башни Врат. На него наступал Вёлунд – конунг альвов, и рядом бились четверо его сыновей.

Настало мое время. Обо мне никто даже не думал, но теперь, когда сам воздух был напоен силой ванов и мощью наших чар, я стала почти прежней. Сохраняя старушечий облик, чтобы не привлекать взгляды друзей и врагов, я почти вернула прежние силы. Мой золотой жезл-веретено сам появился в моей руке. Я простерла его к Башне Врат и запела.

Мой голос летел к Одинову войску, как ветер, оплетал невидимой сетью – золотой и неразрывной. Один за другим эйнхерии падали, скованные чарами. Руки и ноги их наливались тяжестью, веки сами собой опускались. Они падали и оставались лежать, неведомой им силой пригвожденные к земле. А я все пела, все громче, все сильнее, и сама сила ветров и морей изливалась из моей груди, наполняя голос ослепительным сиянием. Сияние это заливало весь Асгард, придавая сил утомленным ванам и отнимая у асов последние крохи мощи.

И вот наконец Один увидел меня. Сквозь шум битвы, сквозь кровавую пелену в глазах он услышал меня. Умереть он не может – даже от руки вана или альва, – но сыновья Вёлунда почти зажали его щитами, притиснув к стене башни; он отступал, спотыкаясь о бесчувственные тела эйнхериев. С головы до ног он был забрызган их кровью, словно в тот день, когда пронзил себя копьем ради обретения силы. Огромный шрам в середине груди напоминал о том дне, как несмываемая печать, его сила и его проклятье, знак вечного пребывания между жизнью и смертью. Он пытался призвать свои силы – шрам на его груди принимал очертания то одной руны, то другой, наливался то цветом крови, то цветом огня, то чернотой бездны.

Меня он видел, как пятно яркого света, и этот свет сам притягивал его взор. Он понял, что я – причина его поражения, и удар его ненависти был для меня слаще, чем самая пылкая любовь.

Он извернулся, отскочил, чтобы получить простор, замахнулся – и метнул свое копье. Не в Вёлунда – в меня. Но его сила была на исходе, а моя – на высшей точке расцвета. Копье ударилось о невидимую стену и упало наземь, не долетев до меня трех шагов.

Тут же миг сыновья Вёлунда налетели на него, опрокинули, навалились, щитами прижимая к земле. Ему ничего не оставалось, кроме как сдаться.

Не видя его больше, я сделала три шага вперед и наступила на копье. Оно содрогнулось, как живое, как змея, что пытается ужалить из-под ноги, и по моей крови пробежала молния его огненной силы. Но, слишком слабая, чтобы причинить вред, она лишь сожгла остатки собственных его чар. Старушечий облик наконец треснул и рассыпался легким прахом. Я стояла на валу Асгарда, видная всем, белая и сверкающая, как звезда. Мои волосы цвета золота от избытка силы простирались во все стороны, как лучи от солнца, а глаза сверкали бирюзовой голубизной моря, такой чистой и яркой, какой она бывает только в самых сладких снах…