Янтарный след

* * *

После битвы асов и ванов, что завершилась победой моих родичей, несколько лет во всех светлых мирах царило благоденствие. Везде появлялись святилища в честь моего отца и матери, да и нас с братом. Весной светило солнце, летом в нужные сроки шли дожди, зимы были мягкие и снежные. Урожаи выдавались отличные, ни один охотник или рыбак не возвращались с пустыми руками, мед сам вытекал из пчелиных гнезд в дуплах деревьев. Скот плодился, у людей рождалось много детей, и даже альвы изрядно умножили свой род, не похищая младенцев и женщин у смертных.

Для асов это время было не таким радостным. В Мидгарде царил мир, никто не жаждал воинской славы, боевое оружие ржавело, заброшенное. Эйнхерии угрюмо пили, почти не пополняясь в числе, Одиновы валькирии заскучали, и иные даже пришли проситься ко мне назад. Зато дисы и норны трудились не покладая рук. Асам стали приносить мало жертв, и они приуныли. Асгард выглядел так, как и положено селению, захваченному и разбитому морскими волнами – кругом одни обломки, иные здания, подмытые, рухнули, везде песок, камни, ракушки и сохнущие водоросли. Пованивало тухлой рыбой.

Иные из моих сородичей говорили, что нужно забрать всех богинь к себе, а уцелевшие чертоги Асгарда разрушить до основания – пусть асы собирают свои затупленные топоры и ржавые мечи и убираются, откуда пришли! Но мой отец слишком мудр для столь простого решения. Он знал, что такое асы – они хоть и ближе к небу, чем к воде, но пробьют себе дорогу, как река, заваленная песком. Рано или поздно они вернутся – и кто знает, когда, в каком обличии, каких союзников приведут с собою? Нет, он решил, что нам нужно заключить с ними справедливый мир и установить договор, по которому каждый будет владеть своей частью мира и не вмешиваться в чужие дела.

Все мы не раз собирались в Чертоге Радости – кое-как вычищенном. Старые престолы пока вынесли – они нуждались в починке, – и справа на длинных скамьях сидели асы, а слева – ваны. Каждый народ возглавлял его вождь: с их стороны Хёнир, с нашей – мой отец.

Первым делом я потребовала разрешения того спора, который меня сюда привел.

– О́дин незаконно присвоил себе титул Отца Павших! – говорила я, и от негодования мои глаза были черными, а платье – цвета багряных лепестков сон-травы. – Он нарушил равновесие и неизменный ход возрождения, он начал делить умерших на достойных и недостойных. Лучших – кого признает достойным – он забирает себе. А худшие, запятнавшие себя злодейством, бесчестьем и предательством, они куда деваются? Их забирает его темный побратим, – я повернулась и указала на Локи. – И поселяет в Хель, отдает под власть своей дочери. Для чего? Скажите мне, асы, для чего собирается это войско мертвецов?

– Скажи ей, брат, – обратился к Одину Хёнир.

О́дин на этих собраниях сидел в самом дальнем углу, прячась в тень – как и полагается тому, кто есть тень разума, грань между светом и тьмой. Стыдясь поражения, он обзавелся серой шляпой и надвигал ее на лицо и кутался в серый плащ, так что порой, сидя неподвижно, совсем сливался с тенью. Силы его еще не восстановились, и он имел вид седого старца с морщинистым лицом.

– Я говорил с моей матерью, – неохотно ответил Один. – Она давно мертва и теперь она – пророчица в мире мертвых. Она сказала, что когда-нибудь мир погибнет, что дети Локи погубят его. Чтобы выдержать этот бой и сохранить надежду на возрождение, я собираю мое войско Валгаллы. Для этого мне нужны отважные герои, лучшие из лучших. Для этого я учу людей желать славы и стремиться к подвигам. Необходимо отобрать из всех смертных мужчин тех, то воин по духу, тех, кто не пожалеет себя ради высшей цели.

– Но внеся в мир разделение на лучших и худших, ты тем самым снабдил воинами и его, – я снова указала на Локи. – А его войско для чего? Чтобы биться с твоим?

– Битва все равно грядет. Этого не отменить. К ней нужно готовиться.

– Вы принесли в мир эту войну!

– Нет. Война существовала всегда, ты сама это знаешь. Но очень глупо думать, будто нелюбовью к войне можно отвратить ее от себя. Ты считаешь, – Один глянул на меня, и в его прищуренных глазах мелькнула усмешка, – будто война – такая же женщина, как ты сама, стремится к тому, кто ее любит и ждет, избегая тех, кто ей не рад. Наоборот. В точности наоборот. Наиболее жадно и легко война пожирает тех, кто чуждался самих мыслей о ней и был не готов. Тех же, кто думает о ней, смело идет ей навстречу и готовится, она предпочитает избегать. Чем больше войска я соберу в Валгалле, чем сильнее будут мои воины, тем дальше нам удастся оттянуть приход всеобщей погибели.

– Но твой брат соберет не менее сильное войско подлецов.

– Он так и так его соберет. Доблесть дается тяжелым душевным трудом, а вот подлость, трусость, себялюбие и слепота свиньи перед корытом даются легче легкого. Возрастание духа в том и состоит, чтобы одолевать этих волков в своей душе.

– Вы вмешались в налаженный ход вещей и подорвали мою власть над мертвыми. И в оправдание ты мне приводишь… сны давно умершей старой великанши?

Я не сказала «бредни», хотя мне очень хотелось. Но пророчица, находящаяся в царстве смерти, на изнанке мира, и правда может видеть то, чем мир закончится.

Мимир наклонился к уху Хёнира и что-то прошептал.

– Я знаю, что здесь можно предложить, – сказал Хёнир. – Вы можете поделить мертвых и предоставить им право самим выбирать – до того как они станут мертвыми. Те, кто жаждет славы и хочет участвовать в Последней Битве, пусть посвятят себя Одину и уходят в Валгаллу. Те, кто предпочтет скорое возрождение в своих потомках, пусть сохраняет верность Фрейе. Ты тоже сможешь собрать войско, Диса Ванов. И только от тебя зависит, насколько оно будет велико и могуче.

Это предложение поначалу показалось мне странным, но со временем я начала находить в нем смысл. Увы, обратить время вспять не можем даже мы: если пророчество вёльвы был дано, его последствий не отменить. Если уж мне приходится поступиться частью моей власти, то пусть хотя бы все будет закреплено соглашением.

Все понимали, что для закрепления мира придется обменяться заложниками. Не требовалось уметь предсказывать будущее, чтобы догадаться: кому-то из нас, женщин, с той и другой стороны предложат брак. Но едва кто-то эту мысль высказал, мой отец ее отверг.

– Супругам различной природы трудно ужиться в любви, а без любви такие браки ведут лишь к новым раздорам, – сказал он, и в голосе его слышался рокот валов. – Мы должны найти решение, которое лишит недобрые сердца самой возможности ковать вражду.

Сейчас мой отец был в человеческом облике, великолепно воплощавшем мощь летнего моря – огромного роста, с плечами и грудью широкой, как волна у побережья, с продолговатым скуластым лицом цвета золотистого песка. Его белые длинные волосы, усы и борода вились и струились морской пеной, темные брови напоминали грозные тучи, а острые глаза постоянно меняли цвет, переливаясь всеми оттенками серого, зеленого, синего и черного. На коже кое-где задержалось немного чешуи, но даже это подчеркивало его связь с мощнейшей стихией вселенной.

– Я знаю, что нужно делать, – сказал Один. – Нам нужно обменяться с вами не женщинами, – он бросил беглый взгляд на меня, – а вождями.

По Чертогу Радости пролетел гул изумления.

– Самими вождями? – Даже мой отец удивился. – Кто же будет тогда править?

– Кто? – Впервые со дня той битвы Один усмехнулся. – Мы отдадим друг другу лучших. Наш вождь – мой брат Хёнир – будет править у вас в Ванахейме. А ты, Ньёрд, – здесь, в Асгарде. Хёнир заберет с собой Мимира, своего советчика, а тебе будет помогать твой сын Фрейр. Если будет у них желание, каждому заложнику дадут в его новом роду достойную жену… Или ты предпочтешь привести с собой свою?

– Не знаю, пожелает ли Ньярд покинуть свой чертог… – Мой отец, при всей его мудрости, казался ошеломленным.

Он и себя самого едва ли мог вообразить в другом месте, кроме Корабельного Двора.

Да и я не сразу сумела опомниться. Я ждала, что асы будут требовать меня – а оказалось, что мне грозит разлука с отцом и братом!

– Это непростое решение, – поддержал Одина Мимир, – зато оно надежно оградит нас от будущей вражды. За женщин может выйти соперничество, жена может повздорить с мужем и сбежать обратно к родичам. Но даже если кто и захочет пойти войной на соседей, вождь из рода асов не поведет войско на асов, а вождь из рода ванов – на ванов. Каждый будет преданно оберегать безопасность своего народа, и между нашими родами будет царить нерушимый мир.

Никто не возразил.

– А чужих женщин нам вовсе здесь не надо, – добавил Один и снова бросил взгляд на меня, но из-под шляпы я не могла разобрать, что за чувство в этом взгляде. – Мы уже совершили однажды глупость, когда приняли в Асгарде одну из ванов…

– Я не просила принимать меня здесь! – не сдержалась я. – Только твоя вина, что я не смогла уйти!

– Это правда, – он кивнул, его шляпа качнулась. – Я наложил на нее чары, которые не позволили ей уйти. И пострадал за это – я сам и многие другие. Притаившись, будто змея, она прикидывалась слабой и смирной, точно старая лошадь, а сама выбирала время, чтобы нанести удар. Но теперь мы научены опытом и больше не позволим коварным чародейкам жить среди нас.

– Но неужели нам придется расстаться с тобою, сестра? – Фрейр взглянул на меня с болью. – Мы были неразлучны с рождения. Когда ты очутилась в плену, я не знал покоя, пока не смог прийти и вернуть тебе свободу. И вот теперь, когда мы победили, неужели эта победа принесет нам новую разлуку, и теперь уже навсегда?

– Ну, что же делать? – с притворным сочувствием прошипел Локи. – У нас в Асгарде другие, хм, обычаи, не те, что у вас. У нас тут нельзя, хм, жить в любви… с собственной сестрой. У нас тебе подберут другую жену – из тех, кто не состоит с тобой в родстве.

– Что ты там бормочешь, слизняк недобитый? – Фрейр наклонился к нему, передвинул свой меч из-за спины вперед, чтобы было удобнее его вынуть.

– Ничего, ничего! – При виде этого меча – единственного на свете, что может сразить самого Сурта, Локи сжался до размеров червя и заполз в щель стены под скамьей. – Тебе послышалось! – донеслось из щели, и все сидевшие в палате, асы и ваны, дружно засмеялись.

Я тоже посмеялась, но веселья не чувствовала. Мне было горько от грозящей разлуки с братом и досадно из-за пренебрежения – пусть оно и было рождено опасением. Когда переговоры завершатся и мир будет заключен, мне придется уйти отсюда, а мои отец и брат останутся в Асгарде. Может быть, меня больше никогда сюда не впустят, а значит, я никогда их не увижу. И Один… он будет рад от меня избавиться. Убедился, что я ему не по зубам, теперь ему стыдно смотреть на меня. Собственное копье жжет ему руки. Пока я здесь, на глазах, ему не вернуть свою силу.

Эта мысль не давала мне покоя все дни, пока асы и ваны обсуждали условия мира. Если я позволю отцу и брату остаться в Асгарде, а сама уйду, я потеряю самых близких родичей и лишусь возможности присматривать за Одином и его соратниками. Если он обманет меня, нарушит обещания и снова станет переманивать валькирий и завлекать к себе мужчин-воинов, я больше ничего не смогу с этим сделать. Мне придется наблюдать за ним издалека, а уж такой, как он, сумеет запутать следы и отвести глаза.