Со вкусом гнили

Глава 10

Кофе без кофеина оставлял на языке привкус стирального порошка. И это был самый вкусный напиток, который когда-либо пробовала Мила. Такой горячий, сладкий и сливочный. Хотя, разумеется, она не знала, какие сливки на вкус, но раз на упаковке значилось "богатый сливочный вкус", тот, кто придумал этот сублимат, наверняка знал, что делает.

Мила сидела, укутавшись в лоскутное одеяло, пила кофе и пыталась успокоиться. За окном давно уже опустилась ночь. Тысячи горящих окон, уличных фонарей и разноцветных вывесок отбрасывали на темно-синее небо оранжевые отсветы. Словно закат растянулся на всю ночь над улицами Огнева. И шум не прекращался ни на минуту. Даже сквозь закрытое окно с улучшенной звукоизоляцией пробивался гул никогда не спящего мегаполиса. Бывало, сами стены вибрировали и дрожали стекла, если мимо пролетал аэрокар какой-нибудь шишки. Владельцев аэрокаров можно было пересчитать по пальцам: транспортное средство имелось у мэра, у членов кабинета министров, а также у самых-самых богатых. Такие машины не производили в Огневе, их можно было заказать в Громове или Новом Оплоте — не ближний свет. Дорогостоящая транспортировка и баснословно дорогое обслуживание делали аэрокары предметом невероятной роскоши. Хотя в рекламе из года в год твердят, что в недалёком будущем каждый сможет иметь личный транспорт, пока что простые имперцы использовали для перемещения горизонтальные магнитные паромы, установленные между верхними этажами некоторых зданий. Все остальное по старинке — на своих двоих.

Мила же предпочитала иной способ путешествий: виртуальная реальность. Искусственный мир был почти идеален. Там она чувствовала себя сильной, уверенной. Там она была в безопасности. Могла быть кем угодно: солдатом на космическом корабле, вступившим в межпланетную войну, исследователем пустынь в поисках магических артефактов, рыцарем в альтернативном Средневековье. Говорят, в прошлом Технократическая империя обладала технологией полного переноса сознания человека в виртуальный мир. Если бы такая технология сохранилась до настоящего времени, Мила без раздумий прошла бы оцифровку.

Реальность никогда не была приятным местом. С тех пор, как она научилась понимать, что происходит, страх навсегда вошёл в ее жизнь, накрепко засел в мыслях. Страх мешал засыпать в одиночестве, заставлял просыпаться посреди ночи и бежать к комнате брата, чтобы убедиться, что он все ещё там. Страх сковывал мышцы при одной только мысли о том, чтобы покинуть квартиру. А если все же приходилось выходить на улицу, сердце грохотало так, что перекрывало шум многочисленных двигателей, замирало, когда рядом проходил человек или когда пролетал надзорный коптер. Она вздрагивала от любого внезапного звука и мечтала лишь поскорее вернуться обратно в малюсенькую, но знакомую и безопасную квартирку. Иногда страх как бы немного притуплялся, уходил на второй план, но потом возникал снова, принося с собой неизменную паранойю, тревогу и нервозность.

В присутствии брата Мила старалась быть (казаться) сильной. Она никогда бы не позволила себе нагрузить его ещё больше своими проблемами, ведь он и так практически тонул в них. Но как тяжело было каждый день провожать его, слышать щелчок закрывающейся двери и ждать, ждать следующего. Сидеть в пустой квартире и подскакивать от каждого звука за дверью, надеяться, что это брат вернулся, целый и невредимый, и одновременно бояться, что вот сейчас за этой дверью стоит кто-то чужой, кто-то нехороший. Это сводило с ума.

Мила поднесла к губам чашку, как вдруг на лестнице кто-то хлопнул дверью. Девушка вздрогнула, кофе выплеснулся, а на одеяле осталось очередное светло-коричневое пятно. Она замерла, обратившись в слух. Тяжёлые шаги послышались совсем рядом с дверью, а потом вдруг затихли, будто кто-то остановился там, снаружи. Мила сглотнула подступивший к горлу ком, нащупала под одеялом рукоятку ножа и отчаянно в нее вцепилась, словно это могло добавить хоть каплю к ее силе и ловкости. Хвататься за нож уже вошло в привычку. Хотя девушка прекрасно осознавала, что ничего не сможет сделать в случае реальной опасности, просто так сдаваться она не собиралась.

Шаги за дверью возобновились, стали удаляться и через некоторое время все снова погрузилось в относительную тишину. Мила тяжело выдохнула — она даже не заметила, когда задержала дыхание. Что-то просто происходит само собой, как, например, рефлекс хватания ножа.

Брат все не появлялся. Он всегда приходил в разное время, и Мила никак не могла к этому привыкнуть. Она ждала его с того самого момента, как за ним закрывалась дверь. В первые часы все было неплохо, она надевала очки виртуальной реальности и погружалась в другой мир, в котором не нужно было бояться за свою жизнь или за жизнь брата, в котором она не была больной беспомощной слабачкой, обузой и тяжким бременем на плечах единственного оставшегося у нее родного человека. Не была порченой. Но чем больше проходило времени, тем чаще в голову лезли непрошеные мысли, что с братом что-то случилось. В конце концов она снимала очки, садилась напротив двери и всеми силами старалась успокоиться. Прямо как сейчас.

За окном уже начало светать, а Ив так и не вернулся. Заснуть Мила не могла. Попытки объяснить самой себе, что это такая работа, что не впервые он задерживается надолго, как обычно, ни к чему не привели. Неважно, что говорил разум, — страх всегда оказывался сильнее. Мила укрылась с головой любимым лоскутным одеялом, крепко зажмурилась и изо всех сил старалась не расплакаться от собственной слабости.

На лестнице вдруг снова послышались шаги, а потом опять — как и в прошлый раз — затихли прямо у ее двери. Сердце подскочило к горлу, ладони моментально вспотели, а в памяти всплыла утренняя новостная сводка о том, что в соседнем квартале ночью отряд Чистильщиков обшаривал квартиры. Не по чьей-то наводке, а в целях профилактики. Может, сегодня они проверяют ее дом?

Дважды щёлкнул замок. Кто-то вошёл в коридор и тихо, почти бесшумно прикрыл за собой дверь. Мила с облегчением выдохнула: брат всегда так делал, когда думал, что она спит. Иногда она притворялась спящей, но по-настоящему заснуть могла только после его возвращения.

— Ив, это ты? — позвала она на всякий случай.

— Чего не спишь? — устало откликнулся брат. Он повозился немного в коридоре, потом заглянул в ее комнату. На лице ссадины, разбита губа, майка вся в пыли. Под глазами темные круги, следы усталости и недосыпа.

Видимо, на лице Милы появилось обеспокоенное выражение, и брат поднял руку прежде, чем она успела хоть что-то сказать.

— Я знаю. Но у меня был дохрена тяжёлый день, я ужасно вымотался и почти не спал, так что хочу сейчас только в душ и прилечь. Так что давай, тоже спи.

Он закрыл дверь, не дав ей возможности сказать хоть что-нибудь, и пошел в душ. Немного кольнула обида, но Мила быстро отмахнулась от нее.

Общение у брата с сестрой уже давно шло тяжело. Раньше они были не разлей вода, доверяли друг другу все тайны и делились любыми мыслями. Но с возрастом брат стал отдаляться, да и у Милы появились свои секреты — точнее сказать, секретные страхи, — которыми она не собиралась грузить Ива. Молчать оказалось проще, чем попытаться объяснить другому то, что он все равно не сможет понять.

Ну а с тех пор, как Ив попал на службу к Тощему, они и вовсе перестали понимать друг друга. Ив всегда казался слишком серьезным (это добавляло ему возраста). Теперь он стал мрачным, отстранённым. Мила видела, как в нем растет равнодушие, — и боялась этого. В то же время он вбил себе в голову мысль, что делает недостаточно, что должен делать больше для сестры, и злился, когда Мила просила его поберечь себя. Он не хотел ее слушать.

Они были словно незнакомцы. Два человека с кардинально противоположными взглядами на жизнь, вечно спорящие, но не способные понять друг друга просто потому, что слишком разные.

Мила проснулась из-за шума за дверью. Невозможно было сразу понять, утро сейчас или вечер. Девушка потянулась к плотной рулонной шторе и приподняла ее край. В комнату тут же пробился слепящий дневной свет, отраженный от многочисленных блестящих поверхностей высоток. Мила зажмурилась. Голова болела (как и каждый день вот уже пару месяцев), в уголках глаз собралась влага, и было полное ощущение, что заснула она не больше получаса назад.

Невероятных усилий стоило просто заставить себя встать с кровати. Она посидела немного на краю, дожидаясь, пока пройдет привычное головокружение. Потом поднялась и снова зажмурилась — накатила вторая волна слабости. Надела растянутую кофту поверх ночной рубашки. На узких плечах с тонкими руками кофта больше напоминала плед. Проверила, ровно ли держится на голове повязка.

Ив как раз выходил из ванной, когда она открыла дверь. В узком коридоре было не развернуться, и пришлось подождать, пока он закроет дверь, прежде чем выйти самой.

— Разбудил? — зевая, спросил Ив.

Он выглядел помятым, волосы растрепаны после сна, темные кудряшки торчат во все стороны, под глазами мешки. Чтобы прийти в себя, ему явно требовалось больше, чем несколько часов отдыха.

— Нет, — соврала Мила. Ежедневная мелкая ложь уже вошла в привычку. Потом она обратила внимание на его покрытые синяками ребра, оглядела ссадины на лице. — Ты в порядке?

Он, как обычно, отмахнулся.

— Забей.

Потом протиснулся мимо сестры на кухню, и она смогла разглядеть свежие фиолетовые пятна поверх старых шрамов. Ив поставил воду нагреваться и принялся перебирать таблетки в ящике с едой. Кинул на нее быстрый взгляд и проворчал:

— Так и будешь там стоять? Могу принести тебе кофе ко входу в сортир.

На лице Милы сама собой возникла улыбка. Кажется, пока что у брата было неплохое настроение. Значит, нужно быть осторожной в словах, чтобы очередной глупостью не вывести его. Но, к сожалению, портить настроение брату она умела лучше всего. Можно даже сказать, что это такая особая суперспособность.

Ив поставил на стол две чашки с дымящимся светло-коричневым напитком, одну придвинул поближе к Миле.

— Без кофеина.

— Спасибо.

Брат поглядел на ее кофту, потом на повязку, которую девушка в последнее время практически не снимала.

— Что, тебе снова холодно?

— Нет, мне просто нравится, — в очередной раз соврала она. В горле резко пересохло от одной только мысли, что нужно рассказать брату про выросты. Она убрала под стол дрожащие руки и поспешно сказала: — Расскажи лучше, что случилось.

— Так, поцапался с одним парнишкой, — с явной неохотой ответил Ив.

— А… какая причина?

— Разногласия по поводу мировоззрения, — проговорил он, опустив глаза. Значит, считает себя виноватым, и от дальнейших расспросов Мила решила отказаться.

Ив сделал глоток и зашипел, с громким стуком опустил чашку на стол, едва не расплескав содержимое. Проверил языком потрескавшуюся губу и сморщился.

— Обработать бы…

— Само заживёт.

Мила не стала слушать брата. Вечно он так: на себя плевать, а ей таблетки пихает после каждого чоха. С универсальной заживляющей мазью в руке она склонилась над ним и принялась обрабатывать ссадины на лице прежде, чем он успел выразить протест. Щеки, лоб и подбородок покрывали старые, еле заметные отметины. Мила знала каждую из них и помнила те времена, когда вот так же, как сейчас, стояла над братом после очередной уличной драки. Помнила, как не могла унять дрожь в руках, когда впервые пыталась вправить мальчику сломанный нос, или как ковырялась ржавым пинцетом у него во рту, вынимая из десны остатки раскрошившегося зуба. Тогда все, что было доступно для обработки, — бурая вода из-под крана и надежда, что все обойдется. Подступила дурнота, но Мила быстро справилась с ней.