Отважные капитаны. Сборник

Пенн питал какую-то особенную нежность к Харви, считая, что он некоторым образом осиротел. Видя это, и Сальтерс смягчал свое обращение с ним. Вообще же Сальтерс был человек суровый и думал, что мальчиков следует держать в ежовых рукавицах. Харви сначала побаивался его, зато впоследствии они с Дэном не прочь были сыграть с Сальтерсом какую-нибудь шутку. По отношению к Диско Харви себе этого никогда не позволил бы. Правда, у старика была своеобразная манера отдавать приказания. Он говорил обыкновенно: «Я думаю, ты бы лучше сделал, если бы…», или: «Ведь ты сделаешь так или этак?» В складке губ Диско, в уголке глаз было что-то внушающее уважение.

Диско ознакомил Харви с картой берегов, которую ставил выше всяких одобренных правительством изданий. Водя по ней карандашом, он показал ему все места якорных стоянок вдоль целого ряда отмелей — Ле-Гав, Западной, Банкеро, Сен-Пьер, Зеленой и Большой Отмелей. В то же время он говорил ему о местонахождении трески.

В этой науке Харви обогнал Дэна, зато в остальном он отстал. Диско говорил, что ему надо было бы поступить на шхуну лет десяти, чтобы одолеть все трудности морского дела, а теперь поздно учиться. Дэн мог насаживать приманку, закидывать невод, найти всякую снасть, править шхуной в темноте. Все это он исполнял механически, так же легко, как он взбирался на мачту. Он правил лодкой, как будто она составляла часть его самого. Но Харви он не мог передать своего умения.

В бурные дни моряки сидели в каюте: из их бесконечных рассказов, прерываемых по временам стуком падающих на шхуну предметов, Харви мог многому научиться. Диско рассказывал о ловле кашалотов, описывал предсмертную агонию этих животных среди бурного моря, говорил о крови, брызгающей на сорок футов в вышину, о разбитых в щепки лодках китоловов, о гибели рыбаков в северных льдах. Все это были дивные, но правдивые рассказы. Еще удивительнее были рассказы Диско о треске, о ее рассуждениях и размышлениях на дне глубокого моря.

Долговязый Джек любил сверхъестественное и чудесное. В глубоком молчании, с замирающим сердцем, слушали мальчики его рассказы о привидениях, которые пугают искателей раковин в заливе Мономей, о заживо погребенных в песчаных дюнах, о кладах, зарытых на Огненном Острове, о «Летучем голландце», носящемся ночью со своей мертвой командой.

Харви, привыкший к беседам в уютных богатых гостиных, сначала смеялся над этими сказками о призраках и привидениях, но мало-помалу он стал относиться к ним серьезнее и молча слушал их.

Том Плэт постоянно вспоминал свое плавание на «Орио» и сражения, в которых участвовал. Он рассказывал, как заряжали пушку ядрами, как шипела и дымилась картечь. Много недель стояли они на якоре, блокируя крепость. Дули холодные ветры, снасти обледенели… Плэт вышел в отставку, когда пароходы еще только начали появляться, и флот, который он описывал, был довольно-таки первобытной конструкции; однако Плэт не слишком уважал современное изобретение — пароходы и твердо верил, что время парусных фрегатов в десять тысяч тонн не прошло.

Рассказывал иногда и Мануэль, но больше о хорошеньких девушках Мадейры, которые полощут белье у живописных берегов речки, при лунном свете, под тенью развесистых бананов. Иногда тихим, ровным голосом он передавал внимательным слушателям легенды о святых или причудливые истории о плясках и потехах рыбаков в гаванях Ньюфаундленда.

Сальтерс охотнее придерживался земледельческих тем. Хотя он и любил почитать Книгу Иосифа, настоящим призванием его было хлебопашество, и он мог долго и много говорить о преимуществах какого-нибудь удобрения. Иногда он вытаскивал из сундука засаленную книжонку об удобрении почвы и принимался читать ее Харви. Харви сначала смеялся над этой страстью Сальтерса, но, заметив, что его насмешки обижают маленького Пенна, он перестал насмехаться и стал молча выслушивать это чтение. Характер Харви вообще изменялся к лучшему.

Кок не принимал участия в беседах рыбаков. Он редко и мало говорил, но иногда на него находил какой-то странный стих, и он начинал говорить без конца на смеси гэльского и ломаного английского языков. Особенно часто он разговаривал с мальчиками и любил повторять им свое предсказание о слуге и хозяине. Кок рассказывал также о том, как ездят на санях, запряженных собаками, в Кудрее, как ледорез-пароход ломает лед между материком и островом Принца Эдуарда. Вспоминал он свою мать, которая рассказывала ему о жизни на далеком юге, где вода никогда не замерзает. Когда он умрет, душа его полетит туда и найдет покой на песчаном берегу теплого южного моря, под ветвями чудных пальм. На самом деле бедный негр никогда в жизни не видывал ни одной пальмы. За обедом кок постоянно спрашивал, вкусно ли приготовлено кушанье, и при этом всегда обращался только к Харви. Это очень потешало «вторую смену». Впрочем, рыбаки питали какое-то суеверное уважение к дару ясновидения кока и невольно уважали за это Харви.

Харви жадно ловил каждой клеточкой души новые познания, жадно вдыхал полной грудью здоровый воздух. А шхуна между тем шла своей дорогой и делала свое дело. Серебристо-серые груды рыбы в трюме все росли. Лов шел не слишком блестяще, но и не дурно.

Другие рыбачьи шхуны зорко следили за Диско. Однако он ловко умел ускользнуть от них в туманные дни, среди хорошо знакомых ему отмелей. Избегал он соседства других потому, что не любил быть в обществе шхун разных национальностей. Большинство судов было из Глостера, Провинстоуна, Гарвича и Чаттэма, но экипаж был набран Бог знает откуда. В толпе беззаботных, алчных до наживы моряков всегда может случиться какая-нибудь неожиданная неприятность.

— Пусть себе их ведут оба Джеральда, — говорил Диско. — Мы теперь в плохих местах, Харви…

— Неужто? — спросил Харви, черпая ведром воду. — Что же? Можно сесть на мель?

— Я бы хотел выбраться поскорее к Мысу Восточному, — сказал Дэн. — Скажи, отец, неужели мы здесь застрянем недели на две? Там, Харви, начнется горячая работа: некогда будет ни есть, ни спать. Хорошо, что ты попал к нам на шхуну месяцем раньше, а не теперь, а то мы не успели бы обучить тебя к прибытию на отмель Старой Девы!

Харви сообразил, рассматривая береговую карту, что отмель Старой Девы была поворотным пунктом плавания и что там они пополнят груз своей шхуны. Отмель эта обозначалась крошечной точкой, и Харви удивлялся, как Диско может найти ее с помощью квадранта и дип-лота. Впрочем, Харви многого еще не знал, и многое ему приходилось видеть и слышать вновь. Так, в один очень туманный день он услышал впервые звук сирены, напоминавший крики слона.

Они шли осторожно вперед, как вдруг из тумана вынырнули красные паруса какого-то судна. На шхуне принялись звонить в колокол.

Послышался крик команды, спустили передние паруса.

— Француз, — сердито сказал дядя Сальтерс. — Наверное, идет из Сен-Мало в Микелон!

— Hi! Backez-vous, backez-vous! Standes awayez, эй, вы, бодливые, mucho bono! Откуда идете, из Сен-Мало?

— Есть! Есть! Mucho bono! Clos Poulet — St. Malo. St. Pierre et Miquelon! — закричала в ответ команда другого корабля, смеясь и размахивая в воздухе фуражками. — Bord! Bord!

— Принеси-ка сюда доску, Дэнни. Удивляюсь, какой берег эти французы ищут здесь. Подай им сигнал сорок шесть, сорок девять!

Дэн начертил цифры мелом на доске и вывесил на грот-мачте. Матросы с встречного корабля благодарили.

— Не очень-то любезно отвечаем мы им! — сказал Сальтерс.

— Жаль, что ты не научился говорить по-французски с прошлого плавания, — отвечал Диско. — Я не хочу тащить с собой балласта, как случилось в Ле-Гаве!

— Может быть, ты, Харви, умеешь говорить по-французски?

— Умею, — смело вызвался Харви. — Эй! Послушайте! — заорал он. — Arretez-vous! Attendez! Nous sommes venus pour tabac!

— Ah! Tabac, tabac! — кричали они и смеялись.

— Это им по нутру. Спустим-ка шлюпку! — сказал Том Плэт. — Мои познания французского языка не удостоверены дипломом, но я знаю другой язык — у меня есть смекалка. Пойдем со мною, Харви, в качестве толмача!

Когда Плэт и Харви высадились на соседнюю шлюпку, их встретили невообразимым гамом и криком. В каюте всюду висели ярко размалеванные изображения Божьей Матери, покровительницы ньюфаундлендцев. Моряки с Отмелей говорили на таком исковерканном французском языке, что не понимали Харви, и ему пришлось тоже объясняться жестами и любезными улыбками. Том Плэт больше размахивал руками и бойко объяснялся. Капитан угостил их каким-то особенным ужином, а вся команда, в красных шапках, с волосатыми открытыми шеями, длинными кортиками за поясом, встретила их, как братьев. Началась торговля. Они везли настоящий американский беспошлинный табак, а им нужны были шоколад и морские сухари. Харви отправился обратно на шхуну, чтобы переговорить с Диско и коком, которые заведовали припасами. Он привез французам просимые жестянки какао и бочонки с сухарями. Том Плэт и Харви вернулись с пачками табаку для куренья и жеванья. После этого обмена веселые моряки исчезли в тумане, напевая хором веселую песенку.

— Почему это они меня не поняли, а тебя, Том Плэт, поняли, хотя ты и говорил не по-французски, а знаками? — спросил Харви.

— Потому, что речь знаками много старее всех языков. А потом также потому, что на французских пароходах тьма франкомасонов!