Отважные капитаны. Сборник

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

Провиант и прочие припасы дороги и очень плохого качества, а условия даже для мелкого ремонта отсутствуют. «Предупреждение мореплавателям»

Национальная принадлежность этого судна была прописана в судовых документах как британская, но вы бы не отыскали названия компании, которой оно принадлежало, в списках нашего торгового флота. Это был винтовой грузовой пароход, ничем не отличающийся от любого другого трампового судна[37]: водоизмещением в девятьсот тонн, с обшитым железом корпусом и парусным вооружением шхуны. Но каждый пароход, как и человек, имеет свои склонности и характер. Некоторые, например, за соответствующее вознаграждение готовы держать как можно круче к ветру — и в нашем грешном мире таким людям и кораблям непременно находится соответствующее применение.

С того момента, как «Аглая» впервые вышла в Клайд — новенькая, сверкающая и невинная, с пеной дешевого шампанского, еще не смытой с форштевня, — судьба в лице ее владельца, который одновременно приходился ей капитаном, решила: отныне она будет иметь дело исключительно с оказавшимися в безвыходном положении коронованными особами, спасающимися бегством президентами, нечистыми на руку финансистами, женщинами, которым требуется решительная перемена обстановки и климата, и прочими нарушителями закона. За время своей бурной карьеры ей не раз случалось побывать в Адмиралтейском суде, где данные под присягой показания ее шкипера вызывали жгучую зависть у коллег по цеху. Моряк не станет лгать перед лицом морской стихии — ураган не введешь в заблуждение; но, как убедились судейские чиновники, он компенсирует эту упущенную возможность, едва ступив на сушу и предусмотрительно держа в обеих руках разноречивые документы и письменные свидетельства.

«Аглая» сыграла заметную роль в спасательной операции на реке Макино. Тогда она оступилась впервые, там же узнала, что значит сменить название, сохранив все остальное, и пересечь океан из конца в конец. Под именем «Путеводной звезды» ее с нетерпением ждали в одном южноамериканском порту, правда, из-за сущего пустяка — когда она на полном ходу вошла в гавань, ей подвернулись на пути угольная баржа и единственный военный корабль маленького, но гордого государства, который как раз собирался бункероваться. Без объяснения причин она бросилась наутек в открытое море, не обращая внимания на то, что батареи трех фортов целых полчаса палили ей вслед. В качестве «Джулии Макгрегор» она оказалась замешана в некой темной истории, сняв со спасательного плота нескольких джентльменов, которым полагалось бы оставаться в Нумеа, но которые предпочли рассориться с властями в другом уголке земного шара. Под именем «Шахиншах» ее задержал в открытом море с грузом военного снаряжения крейсер одной беспокойной державы, состоящей в натянутых отношениях со своими соседями. В тот раз ее едва не потопили, но ее изрешеченный корпус предоставил возможность недурно подзаработать адвокатам обеих стран. Однако уже спустя несколько месяцев она возродилась под именем «Мартин Хант», с корпусом, выкрашенным в серо-стальной цвет, с темно-оранжевой дымовой трубой и бледно-голубыми шлюпками, и ввязалась в контрабандную торговлю в Одессе, пока ей не предложили (да так, что от этого предложения невозможно было отказаться) держаться как можно дальше от портов Черного моря.

На ее долю выпали бесчисленные экономические и политические кризисы и неурядицы. То невозможно было днем с огнем отыскать никаких грузов, равно как и платы за их транспортировку, то члены профсоюза моряков забрасывали гаечными ключами и гайками дипломированных капитанов, то стивидоры с помощью нехитрых махинаций осуществляли разгрузку так, что груз буквально испарялся на пристани. Но «Аглая», под какими бы именами она не значилась, продолжала заходить в порты, неизменно деловитая, настороженная и неприметная.

Ее капитан не жаловался на трудности, а экипаж подписывал новые трудовые контракты так же охотно, как боцманы на трансатлантических лайнерах. В случае необходимости она легко меняла название, но хорошо оплачиваемый экипаж не изменял ей никогда; и большая часть доходов, полученных от тайных рейсов, щедрой рукой расходовалась на нужды машинного отделения. «Аглая» никогда не беспокоила страховщиков и очень редко останавливалась поболтать с сигнальными постами, поскольку, как правило, была занята неотложными делами приватного свойства.

Но всему на свете приходит конец. Пришел он и торговым операциям «Аглаи», все еще носившей имя «Мартин Хант», да и ей самой. В Европе, Азии, Африке, Америке, Австралии и Полинезии воцарился мир. Державы вели себя друг с другом более-менее честно; банки рассчитывались с вкладчиками вовремя; бесценные бриллианты благополучно попадали в руки владельцев; республики переводили дух, вполне довольные своими диктаторами; дипломаты не усматривали никого, чье поведение беспокоило их хотя бы в малой степени; монархи жили с законными женами. Складывалось впечатление, что весь мир принарядился в свой лучший воскресный наряд; и дела «Мартина Ханта» шли все хуже и хуже.

И когда это благочестивое спокойствие похоронило под собой «Мартина Ханта» вместе с его стальным корпусом, оранжевой дымовой трубой и всем прочим, в другом полушарии внезапно возник китобойный пароход под названием «Галиотис» — черный и ржавый, с трубой цвета гуано, разнокалиберными шлюпками и огромной печью для вытапливания ворвани на передней палубе. Не могло быть сомнений в том, что его плавание было успешным — «Галиотис» заходил в несколько малоизвестных портов, и дым от вытапливаемого китового жира повсюду осквернял воздух ни в чем не повинных побережий.

Вскоре этот китобой снова вышел в море со скоростью среднего лондонского кэба и направился в одно теплое голубое внутреннее море, которое по сей день остается одним из самых охраняемых мест в Мировом океане. Там корабль на некоторое время задержался, и крупные звезды с бархатного неба следили за тем, как он играет «в свои соседи» среди островов, где киты отродясь не водились. При этом он самым кошмарным образом отравлял райский воздух, а издаваемый им смрад явно не имел к китам ни малейшего отношения.

Но однажды вечером у острова Пайанг-Ватаи его подстерегла беда. Корабль бросился наутек, а его экипаж тем временем начал отпускать обидчивые замечания, сопровождаемые оскорбительными жестами, в адрес приземистой канонерской лодки, устроившей эту погоню и пачкавшей голубое небо черным дымом далеко позади.

Возможности каждого судна в этих водах были известны морякам с «Галиотиса» вплоть до числа оборотов двигателя, тем не менее они старательно избегали подобных встреч. Британский пароход с чистой совестью, как правило, не стремится удрать от военного корабля иностранной державы, а если тот рискнет остановить и обыскать подданного британской короны, это будет считаться нарушением неписанного этикета. Но капитан «Галиотиса» не решился проверить справедливость этого утверждения на практике, а вплоть до наступления ночи держал скорость на отметке в одиннадцать узлов. И только одну вещь он все-таки упустил из виду.

Держава, содержавшая военно-морской патруль из двух судов, курсировавший в этих водах, недавно перевела сюда третье судно, обладавшее скоростью хода в четырнадцать узлов и чистым днищем. Именно поэтому на рассвете «Галиотис», шедший на всех парах с оста на вест, оказался в положении, при котором невозможно было не заметить четырех сигнальных флагов в полутора милях позади, сочетание которых означало: «Приказываю лечь в дрейф, иначе не отвечаю за последствия».

У «Галиотиса» был шанс, и он решил им воспользоваться. Рассчитывая на свою более мелкую осадку, он решил повернуть на норд и пройти над знакомой отмелью. Но снаряд, угодивший в каюту старшего механика, имел в диаметре около пяти дюймов и нес учебный, а не боевой заряд. Он был выпущен прямо по курсу «Галиотиса», поэтому сбил с переборки портрет супруги старшего механика — а она была очень красивой женщиной, вдребезги разнес умывальник, вылетел в проход, ведущий в машинное отделение, и, пробив решетку, врезался в станину передней машины. Там он разлетелся на части, аккуратно срезав два болта, которые удерживали главный шатун, ведущий к переднему коленвалу.

То, что последовало за этим событием, достойно более подробного описания. Передняя машина полностью вышла из строя. Освобожденный шток ее поршня, который теперь уже ничто не сдерживало, яростно рванулся вверх, сорвав большую часть гаек с крышки головки блока цилиндров. Затем, движимый давлением перегретого пара, он снова опустился, и лапа отсоединившегося шатуна, бесполезная, как стопа человека после растяжения лодыжки, отлетела вправо и со страшной силой врезалась в чугунную несущую опору передней машины со стороны штирборта, переломив ее примерно в шести дюймах над основанием и выгнув верхнюю часть наружу так, что она вошла на три дюйма в борт судна. После этого шатун заклинило.

Тем временем задняя машина, оставшаяся неповрежденной, продолжала работать и во время следующего оборота приподняла коленчатый вал передней машины таким образом, что он окончательно разрушил уже застопоренный шатун, согнув его под немыслимым углом, а вместе с ним и крейцкопф — массивный ползун, скользящий по направляющим вверх и вниз.

Ползун отлетел в сторону, врезавшись в направляющие, а заодно окончательно добил и без того уже поврежденную опору правого борта и расколошматил опорную колонну левого борта. Теперь, когда в обеих машинах двигаться было больше нечему, они заклинились с жуткой икотой, подбросившей «Галиотис» на добрый фут над поверхностью воды. Тем временем механики и кочегары, открыв все паровыпускные клапаны, какие только сумели найти в суматохе, выскочили на палубу, ошпаренные, но живые и, как ни странно, спокойные. Снизу доносились дьявольские звуки — шипение, клацанье, скрежет и звук; впрочем, продолжались они не более минуты. Машина, так сказать, под влиянием обстоятельств непреодолимой силы приспосабливалась сразу к сотне внезапно изменившихся условий.

Старший механик мистер Уордроп, поставив одну ногу на верхнюю решетку машинного отделения, склонил голову к плечу, прислушался и жалобно застонал. Невозможно остановить машины, дающие двенадцать узлов, за три секунды, не разрушив их. «Галиотис» все еще скользил вперед, окутанный облаками пара, издавая при этом пронзительное ржание, словно раненая лошадь.

Но делать было нечего. Пятидюймовый снаряд с уменьшенным зарядом перевернул ситуацию с ног на голову, утвердив окончательный порядок вещей. Когда ваш трюм, все три отсека, под завязку забит раковинами моллюсков-жемчужниц; когда вы обчистили четыре жемчужные банки, расположенные в разных концах Аманальского моря, буквально вырвав сердце у правительственной монополии, да так, что пять лет каторжных работ не в силах возместить причиненный вами ущерб, — остается только улыбаться и с достоинством принять удар судьбы.

Однако капитан «Галиотиса», следя за тем, как от военного корабля отваливает катер, вдруг вспомнил, что его обстреляли в открытом море, то есть в нейтральных водах, да еще под живописно развевающимся на флагштоке британским флагом — и решил утешиться хотя бы этим соображением.