Любовница Витгенштейна

Доброе утро, Рембрандт, — именно так я говорила практически каждый раз.

Разумеется, это было связано с рыжим цветом, который автоматически ассоциируется с Рембрандтом.

Даже если рыжий — это, возможно, не цвет.

В любом случае это, безусловно, не тот цвет, который имеет какое-либо отношение к живописи, хотя, надо признать, это может быть цвет, который имеет отношение к покрывалам. Или обивочной ткани.

Хотя, не являясь живописью, кот тоже может быть рыжим.

И, будучи рыжим, он заслуживает клички Рембрандт.

Которую даже такой видный авторитет, как Виллем де Кунинг, счел вполне подходящим именем в тот день, когда мой кот залез ему на колени.

Возможно, я не упоминала, что мой рыжий кот залез на колени Виллема де Кунинга.

Мой рыжий кот однажды залез на колени Виллема де Кунинга.

Кот сделал это в тот день, когда Виллем де Кунинг зашел в мой лофт в Сохо.

Я забыла дату этого визита, но думаю, что это было вскоре после того дня, когда меня навещал Роберт Раушенберг и я поспешно спрятала свои рисунки.

С другой стороны, если подумать, то причина, по которой Виллем де Кунинг одобрил кличку кота, могла в действительности быть связана не столько с рыжим цветом, сколько с тем, что Рембрандт был голландцем.

Сам будучи голландцем, де Кунинг, естественно, должен был чувствовать определенную связь с Рембрандтом.

Разумеется, речь идет не о семейных узах, поскольку о таковых наверняка было бы известно, если бы они существовали.

Виллем де Кунинг — потомок Рембрандта, можно было бы часто услышать.

С другой стороны, кто станет утверждать, что он не мог быть потомком кого-то, кто хотя бы раз встречался с Рембрандтом, о чем даже сам де Кунинг наверняка не знал бы?

Или даже кого-то, кто был учеником Рембрандта?

Конечно, немудрено было бы потерять след, после стольких-то лет.

Сколько людей могли бы догадаться, например, что родословную Марии Каллас можно проследить вплоть до Гермионы?

Собственно, нечто подобное могло бы быть тем более вероятным, если бы ученик, от которого происходил де Кунинг, сам так и не стал знаменитым, а ведь именно так обычно и происходит.

Более того, многие ученики не только не становятся знаменитыми, но даже, в конечном итоге, принимаются за совершенно другую работу.

Почему Виллем де Кунинг не мог быть потомком ученика Рембрандта, решившего, что у него нет будущего в качестве художника, и вместо этого ставшего, допустим, пекарем?

Естественно, что со временем потомки этого человека утратили бы всякое представление о том, что кто-то из их семьи когда-то был учеником Рембрандта.

Отец был учеником Рембрандта до того, как мы открыли кондитерскую лавку, — такие слова можно себе представить. Или даже: дедушка был учеником Рембрандта.

Однако, конечно, так бы перестали говорить задолго до того, как родился сам Виллем де Кунинг.

Вообще-то Клод Лоррен был кондитером, который решил стать художником, и можно биться об заклад, что вряд ли кто-нибудь из его потомков смог бы назвать человека, который научил его печь.

С другой стороны, то, что я говорила об учениках, не обязательно случается.

Взять хотя бы людей, упомянутых на этих страницах: ученик Сократа Платон, ученик Платона Аристотель и ученик Аристотеля Александр Македонский — эти трое, несомненно, стали знаменитыми.

Пусть даже кто-то нет-нет да задумается, как именно мог Аристотель называть Александра в те дни.

Сегодня утром мы занимаемся географией. Не соблаговолите ли подойти к карте и показать, где находится Персеполь, Александр Великий?

Кто прочтет для нас из «Илиады» отрывок об Ахиллесе, который на своей колеснице тащит по земле тело Гектора? Я вижу, ты тянешь руку, Алекс?

Но, как бы то ни было, меня также поражает, что Андреа дель Сарто был еще одним известным учеником, который упоминался совсем недавно.

Ну, и еще ученик Бертрана Рассела, тоже.

Вообще-то намного больше учеников, чем предполагалось, могли стать такими же известными, как их учителя.

Или даже более известными.

Например, у Гиберти был ученик по имени Донателло.

А Чимабуэ однажды взял в ученики мальчика, которого он заметил рисующим овец на пастбище, и этот мальчик превратился в Джотто.

Более того, у Джованни Беллини был ученик по имени Тициан и еще один по имени Джорджоне.

Хотя, честно говоря, некоторые учителя не слишком-то радовались подобным вещам.

После того, как Тициан стал таким же знаменитым, как Джованни Беллини, он взял себе ученика, но затем вышвырнул его, когда оказалось, что ученик может стать таким же знаменитым, как он.

Что все равно не помешало Тинторетто стать таковым.

Между прочим, я верю в историю про Джотто и овец.

А еще я вдруг, кажется, вспомнила, что у Рогира ван дер Вейдена был ученик по имени Ганс Мемлинг, хотя раньше я могла бы поклясться, что не знаю ничего такого о Рогире ван дер Вейдене.

В любом случае, почти каждый из них является таким учеником, от которого, я уверена, Виллем де Кунинг счел бы приятным происходить.

Ну, несомненно, что он также счел бы приятным происходить от Винсента Ван Гога, пусть даже и родился меньше чем через пятнадцать лет после того, как Ван Гог застрелился.

Я не совсем уверена, как вторая часть этого предложения связана с первой его частью.

Возможно, я лишь думала о том, что Ван Гог тоже был голландцем.

Одна из причин, по которой люди в общем и целом восхищались Ван Гогом, хотя и не всегда будучи в курсе этого, состоит в том, что он, похоже, мог заставить излучать тревогу даже стул. Или пару ботинок.

С другой стороны, Сезанн однажды сказал, что он рисовал как сумасшедший.

Тем не менее я, возможно, назову кота, который шуршит у моего разбитого окна, Ван Гогом.

Или Винсентом.

Однако нельзя дать имя куску липкой ленты.

Есть кусок ленты, шуршащий за моим окном. Есть Винсент, шуршащий за моим окном.

Ну, это не невозможно. Я подозреваю, что это маловероятно, но это не невозможно.

Доброе утро, Винсент.

Между прочим, Ван Гог продал только одну картину за всю свою жизнь.

Хотя это не помешало ему опередить, по крайней мере, Яна Вермеера.

В то же время я понятия не имею, сколько картин продал Ян Стен.

Я знаю, что Боттичелли к концу жизни охромел и ему приходилось жить за счет благотворительности.

Франс Халс тоже вынужден был жить за счет благотворительности.

Ну и Домье опять же.

А еще Паоло Уччелло умер в бедности и забвении.

Как и Пьеро, который не прятался под столами.

Многие списки продолжают пополняться, и это печально.

Хотя сама работа, конечно, остается.

Или же когда размышляешь о работе, зная подобные вещи, это печалит еще сильнее?

Даже Рембрандт обанкротился в конце концов.

Это случилось в Амстердаме, о чем я упоминаю, потому что это произошло буквально в нескольких кварталах от того места, где Спинозу отлучили от церкви, причем в том же самом месяце.

Я полагаю, подразумевается само собой, что вряд ли мне известно об этом, потому что я что-то знаю о Спинозе.

Разумеется, об этом я когда-то прочла в сноске.

Хотя что я осознаю только в этот момент, так это, конечно, почему Рембрандта всегда так легко было обмануть теми монетами.

Разумеется, если бы я сама была на грани банкротства, то все время нагибалась бы за каждой монетой, попадавшейся мне на глаза.

В таких обстоятельствах вы вряд ли бы вспомнили, что ваши ученики уже придумывали раньше подобные иллюзии.

Боже милосердный, вон золотая монета, наверняка бы подумали вы. Прямо на полу моей студии.

Только бы она не принадлежала какому-нибудь смутьяну, который кинется требовать ее назад, подумали бы вы в тот же момент.

Несомненно, учеников Рембрандта это не переставало забавлять.

Конечно же — ведь иначе они вряд ли продолжали бы разыгрывать одну и ту же шутку.

Определенно, ни один из них ни разу не задумался о проблемах Рембрандта, например, об упомянутом банкротстве.

Я нахожу это печальным, пусть даже помешать школьникам оставаться школьниками невозможно.

Очень вероятно, что Ван Дейк тоже разыгрывал Рубенса. А Джулио Романо — Рафаэля.

Хотя в случае Рембрандта это могло бы, по крайней мере, объяснить, почему его ученики, как правило, не становились знаменитыми или даже принимались за совсем другую работу, ведь многие из них были так бесчувственны.

Более того, с моей стороны было, несомненно, не менее бесчувственно предположить, что Виллем де Кунинг мог являться потомком кого-нибудь из подобной компании.

Я просто не подумала как следует, когда сделала такое предложение.

Ой.

Карел Фабрициус был учеником Рембрандта.

Допустим, Карел Фабрициус едва ли был так же знаменит, как сам Рембрандт. Тем не менее он был знаменит достаточно, чтобы Виллем де Кунинг все-таки не возражал быть его потомком.

По правде говоря, мне кажется, что я даже упоминала Карела Фабрициуса, по крайней мере один раз, в связи с чем-то.

Полагаю, теперь можно лишь надеяться, ради самого Виллема де Кунинга, что Карел Фабрициус не был в числе тех учеников, которые разыгрывали своего учителя.

Да и, пожалуй, он вообще не смог бы стать лучшим учеником Рембрандта, если бы тратил свое время таким образом.

С другой стороны, вполне возможно, что, являясь лучшим, он был единственным учеником, находившим на это время.

Вполне возможно, например, что всякий раз, когда Рембрандт давал им задание, первым всегда заканчивал Карел Фабрициус, который затем принимался проказничать, пока все остальные еще трудились, пытаясь за ним поспеть.

К сожалению, многие такие вопросы в истории искусства остаются без ответа.

На самом деле у Карела Фабрициуса, возможно, был свой ученик по имени Ян Вермеер, но никто не подтвердил этого наверняка.

Однако Карел Фабрициус умер в Делфте, что и дало повод для подобных измышлений.

Полагаю, что где-то выше я уже упоминала о связи самого Вермеера с Делфтом.

Но, как я также отмечала, должно было бы пройти почти двести лет, прежде чем кто-нибудь заинтересовался Вермеером настолько сильно, чтобы начать разбираться в подобных вопросах, и, таким образом, многое уже было бы утеряно.

Ну, я уже не раз говорила, как легко это может произойти.

Однако есть действительно хорошо известный факт, что Вермеер был еще одним живописцем, который разорился.

Хотя вообще-то разорилась его жена, вскоре после смерти Вермеера.

По правде говоря, она задолжала значительную сумму местному пекарю.

Этот пекарь, конечно, тоже жил в Делфте, поэтому следует предположить, что это не тот пекарь, который сам когда-то был учеником Рембрандта.

Хотя, с другой стороны, это, возможно, не такое уж бесспорное предположение.

Учитывая то, что Карел Фабрициус незадолго до этого переехал из одного города в другой, кто возьмется утверждать, что его бывший однокашник тоже не мог так поступить?

Вдобавок две картины Вермеера даже были переданы тому самому пекарю в качестве своего рода залога.

Разумеется, обычный пекарь не сильно бы обрадовался такому раскладу, особенно в случае с клиентом, который за всю свою жтизнь не продал ни одной картины.