Повесть о старых женщинах

Вслух она ничего не сказала. Она нисколько не нарушила безупречной вежливости хозяйки дома. Даже в тоне ее не было и намека на то, что она персона немаловажная. Однако мисс Четуинд внезапно почувствовала, что лучше бы поглубже спрятать свою гордость по поводу возможности стать свояченицей его преподобия Арчибальда Джонса. И она спросила о здоровье мистера Бейнса. После чего разговор как-то угас.

— Надеюсь, вас не удивило мое письмо? — спросила миссис Бейнс.

— И да и нет, — ответила мисс Четуинд на этот раз уже профессиональным тоном, а не тоном будущей свояченицы. — Мне, конечно, искренне жаль терять таких прилежных учениц, но нельзя же оставлять у себя учениц навечно. — Она улыбнулась; она не теряла мужества, хотя знала, что лишиться учениц проще, чем найти новых. — Однако, — последовала пауза, — ваше мнение о Софье совершенно справедливо. Она нисколько не отстает от Констанции. Софья, безусловно, девочка незаурядная.

— Надеюсь, она не очень огорчала вас?

— О нет! — воскликнула мисс Четуинд. — У нас были прекрасные отношения. Я всегда старалась взывать к ее разуму. Я никогда не принуждала ее. Ведь с иными девочками… Я считаю Софью, в известном смысле, самой незаурядной девушкой, не ученицей, а — как бы это сказать? — самой незаурядной личностью из всех, кого я знала. — И с достоинством добавила: — И заметьте, от меня такое не часто услышишь!

— Вот как! — сказала мисс Бейнс. А сама подумала: «Я ведь не из ваших обычных, глуповатых родителей. Я сужу о моих детях беспристрастно. Лестные слова о них на меня не действуют».

Однако она была польщена, и у нее возникла мысль, что Софья действительно девочка необычная.

— Она, вероятно, говорила вам, что хочет стать учительницей? — спросила мисс Четуинд, взяв кусочек бесподобного мармелада.

Ложку она держала большим и тремя последующими пальцами, к которым никогда не присоединялся мизинец, он, изящно изогнувшись, гордо отстранялся от них.

— Неужели она и вам сообщила об этом? — с тревогой спросила миссис Бейнс.

— Ну конечно! — подтвердила мисс Четуинд. — Она не раз мне говорила. Софья очень скрытная девочка, но, осмелюсь сказать, мне она всегда доверяла. Временами мы с Софьей очень сближались. На Элизабет она произвела огромное впечатление. Должна сказать вам, что в одном из последних писем ко мне она писала о Софье и о том, что как-то упомянула ее имя при мистере Джонсе, а он, оказывается, хорошо ее помнит.

Ни один из самых мудрых, незаурядных родителей не устоит перед таким известием!

— Ваша сестра теперь, вероятно, откажется от школы? — сказала миссис Бейнс, желая скрыть свое смущение.

— О нет! — На этот раз миссис Бейнс по-настоящему потрясла мисс Четуинд. — Ничто не заставит Элизабет покинуть ниву просвещения. Арчибальд питает величайший интерес к школе. Нет! Нет! Ни за что на свете.

— Значит, вы полагаете, что из Софьи получится хорошая учительница? — с явной непоследовательностью, улыбаясь, спросила миссис Бейнс. Но эти слова знаменовали решительный сдвиг в ее сознании. Все надежды рухнули.

— Мне кажется, она очень увлечена этим и…

— Это не окажет влияния на ее отца или на меня, — быстро проговорила миссис Бейнс.

— Конечно, нет! Я просто говорю, что она очень увлечена этим. Во всяком случае, из нее получится учительница значительно выше средней. («Эта девочка справилась со своей матерью без моей помощи!» — подумала она.) А вот и милая Констанция!

В комнату тихо проскользнула Констанция, доведенная до изнеможения тем, что не слышала беседы матери с гостьей.

— Мама, я оставила обе двери открытыми, — сказала она, дабы оправдаться, что покинула отца, и поцеловала мисс Четуинд.

Она покраснела от радости, что сыграла роль юной леди в обществе весьма удачно. Мать вознаградила ее, разрешив участвовать в беседе. Вскоре свершилось историческое событие: Софья стала ученицей мисс Алины Четуинд. Миссис Бейнс держалась стойко. Ведь это посоветовала мисс Четуинд, а ее уважение к мисс Четуинд… Кроме того, к этому делу имеет некоторое отношение его преподобие Арчибальд Джонс… Конечно, мысль о том, что Софья когда-нибудь уедет в Лондон, совершенно нелепа! (Миссис Бейнс в тайниках души боялась, что эта нелепость все же осуществится, но при участии его преподобия Арчибальда Джонса можно противостоять самому худшему.) Софья должна понять, что даже учение в Берсли всего лишь проба. Видно будет, как пойдут дела. Ей следует поблагодарить мисс Четуинд…

— Это я уговорила мисс Четуинд прийти к нам и поговорить с мамой, — высокомерно сообщила как-то вечером Софья простодушной Констанции, как бы давая понять: «Твоя мисс Четуинд у меня в руках».

Для Констанции затея Софьи, как таковая, была не менее ошеломительна, чем ее победа. Представить себе только, что Софья намеренно ушла из дому в то субботнее утро, когда мама уже приняла решение, чтобы заручиться помощью мисс Четуинд!

Нет необходимости особо подчеркивать, сколь трагичным и величественным было отречение миссис Бейнс, — отречение, из-за которого она вынуждена будет примириться с новым распределением власти внутри ее владений. Трагизм ее отречения осложнялся и тем, что никто, даже Констанция, не мог постичь всей глубины страданий миссис Бейнс. У нее не было наперсника, она не умела выставлять перед другими свои раны. Но лежа ночью без сна рядом с существом, которое некогда было ее мужем, она подолгу и в подробностях вспоминала свою мученическую жизнь. Чем она ее заслужила? Она всегда честно старалась быть доброй, справедливой, терпеливой. Она понимала, что благоразумна и предусмотрительна. За те ужасные и внезапные удары, которые она перенесла как жена, ей могло бы быть даровано утешение как матери! Но нет, этого не произошло. И она ощущала всю горечь столкновения зрелого возраста с юностью, с юностью эгоистичной, резкой, жестокой, непреклонной, с юностью, которая так неопытна, так несведуща в жизни, так непознаваема! Правда, у нее есть Констанция. Но ведь должно пройти двадцать лет, пока Констанция сможет оценить, сколь безмерно ее мать поступилась своими суждениями и гордостью, приняв внезапное решение во время этой бессвязной, натянутой беседы с жеманно улыбающейся мисс Алиной Четуинд. Возможно, Констанция считает, что она отступила перед необузданным нравом Софьи! Констанции не объяснишь, что она отступила лишь потому, что осознала полную неспособность Софьи прислушаться к голосу разума и мудрости. Иногда, лежа в темноте, она представляла себе, как вырвет сердце из груди, бросит его кровоточащим к ногам Софьи и воскликнет: «Посмотри, что происходит со мной из-за тебя!» Потом она поднимала сердце, возвращала его на место и утишала страдания голосом разума.

И все это только потому, что Софья понимала, что, останься она дома, ей придется помогать в лавке, и избрала благородное занятие, которое освобождало ее от грозящей опасности. О, сердце, как нелепо, чтобы ты из-за этого истекало кровью!

Глава IV. Слон