До встречи в Бомбее

— Оставьте ее в покое, пожалуйста, — попросил в конце концов Гай. Он произнес это с улыбкой, но обескураживающе твердо, чем напомнил Мэдди, что деликатный и благородный друг семьи и ее нынешний жених является одним из высокопоставленных офицеров военно-медицинского корпуса Британской Индийской армии. — Мне хотелось бы сопровождать ее и в следующий раз, но это произойдет только в одном случае — если вы позволите ей сейчас отдохнуть и расслабиться.

— Не стоит наживать себе врагов из-за меня, — сказала ему Мэдди, когда они снова остались вдвоем. Она была искренне тронута тем, как он ее оберегал.

— О чем ты говоришь, дорогая! — возразил Гай. — Им всем очень хочется прийти на нашу свадьбу, и потому свои обиды они спрячут глубоко-глубоко в душе. Кроме того, — он взял ее руку, — всё, что меня волнует, — это ты.

Тогда она в первый раз сама поцеловала его. Импульсивно наклонившись через стол, Мэдди прижалась губами к губам Гая. Страсть так и не пришла, да и ощущений было маловато. Но откинувшись назад, она увидела в его глазах радость и да, облегчение, и дала себе слово, что станет целовать его почаще.

Официант принес им серебряное блюдо с устрицами. Играл джаз-бэнд, на потолке панкхи[17] гоняли влажный воздух. В кои-то веки они не обсуждали свадьбу. Попивая хорошее вино в весьма немалом количестве, они весь вечер проговорили о работе Гая и о работе Мэдди, на которую она, конечно, вернется при его горячей поддержке, как только лодыжка восстановится и можно будет провести на ногах целый день. Гай поинтересовался, не собирается ли она бросить курить. У него была теория, что это может навредить здоровью.

— Ладно, если ты настаиваешь, — сказала Мэдди, погасив сигарету и улыбаясь почти с той же непринужденностью, с которой когда-то вела себя с ним и о которой почти забыла. Она подумала, что, возможно, ей нужно почаще пить вино.

— Похоже, тебе все-таки удалось осчастливить человека, который никогда не бывает доволен жизнью, — прокомментировал Питер, с которым Мэдди встретилась за чашкой кофе на следующее утро. — Как твоя голова?

— Нормально, — ответила она, хотя голова под шляпкой-клош жутко болела и кружилась.

— Мэдди, — начал Питер осторожно. — Вице-король уезжает из Дели меньше чем через неделю.

— Я знаю.

— Пока он здесь, было бы просто…

— Питер, — прервала его Мэдди несколько резче, чем рассчитывала. (Ох, уж эта голова.) — Я хочу выйти замуж за Гая.

— А тебе не кажется, что это происходит с кем-то другим?

Она помешала кофе с молоком и ничего не ответила.

Именно так ей и казалось.

В конце месяца она ездила с матерью, Деллой, Айрис и Люси (тоже подружкой невесты) забирать платья из отеля «Уотсонс». Свое она примерила в последний раз, выслушала восторги матери и Деллы, посмеялась над тем, как выразила свое восхищение Айрис, улыбнулась передразнившей дочку Люси, и все это с ощущением, будто она играет главную роль в каком-то спектакле.

Это же ощущение возникло и через неделю, когда Ахмед вместе с посыльным Гая перевезли их с Айрис вещи на виллу жениха. Мэдди стояла на дороге, оглушенная скрипучим визгом колес, и смотрела на удаляющуюся тележку. Хотя она уверяла Айрис, что та сможет возвращаться сюда, когда захочет — например, повидаться с Суйей и поваром, — но сама не могла, никак не могла примириться с тем, что они теперь будут жить в каком-то чужом, незнакомом месте.

— Тебе грустно? — спросил у Мэдди отец, когда Айрис убежала к бабушке, чтобы подбить ту прогуляться до их нового жилища. — Все-таки здесь прошло детство Айрис.

— Думаю, я в порядке, — ответила Мэдди, не зная на самом деле, правду она говорит или нет.

Это было не то и не другое.

Каждый день она проживала как обычно, но чувствовала себя… механической куклой, которой, дергая за незримые нити, управлял кто-то невидимый. Мэдди говорила то, что должна, смеялась, как должна, и, коль скоро никто не спрашивал, все ли у нее в порядке, и не бросал непонимающие взгляды, уверилась, что актриса из нее получилась неплохая. Она еще раз сходила с Гаем поужинать: ела, улыбалась и даже танцевала с ним. Он прижимал Мэдди к себе, и морщины, которые она впервые заметила на его лице у скамейки в Висячем саду, казались не такими явными — они разгладились от счастья, которым лучилось его лицо. Гай, похоже, и не догадывался, что Мэдди просто плыла по течению.

Хоть это было хорошо.

В начале марта вице-король прибыл в Бомбей из Дели. По этому случаю на залитых лунным светом лужайках виллы был устроен большой официальный ужин. Вице-король подкрутил бороду, качнулся вперед-назад на каблуках, подмигнул Гаю, потом поцеловал Мэдди в обе щеки и заметил, что его старый друг Гай — счастливчик.

— Скорее, это мне повезло, — ответила Мэдди, и у нее снова появилось это сумасшедшее чувство, будто она читает чей-то сценарий.

Она начала понимать, что всё это происходит наяву, только на следующее утро, за три дня до свадьбы. Очнуться от оцепенения ей помогла мать Люка, приславшая ответное письмо. Мэдди осознала, как сильно ждала его, только увидев на столике конверт. А потом вернулись чувства — тихая радость пополам с тревогой: Нина ответила, но что она написала? Когда Мэдди разрезала конверт, ее руки задрожали, а сердце со скрипом вернулось к жизни. Она читала полные непостижимого великодушия слова, и глаза ей застилали слезы: «Дорогая девочка, не нужно так волноваться — мы не усомнимся в твоей любви к нашему сыну. Мы от всей души желаем тебе счастья. И надеемся, что вы все же навестите нас когда-нибудь. Помни, что в Англии тебя всегда ждут и с радостью примут».

Пока она дочитывала письмо, с визгом прибежала Айрис.

— Еще три ночи!

Каким-то чудом Мэдди удалось быстро спрятать листок и унять слезы.

Но после этого она перестала чувствовать себя куклой. Прислушиваясь к себе, она стала еще молчаливее. И у нее напрочь пропал аппетит.

— Вам нехорошо? — спросил повар, когда она в очередной раз извинилась за недоеденную порцию.

— Наверное, нервы, — ответила она.

Она и впрямь постоянно была на взводе.

И в то же время будто окаменела.

Мэдди казалось, что с того момента, когда она согласилась выйти замуж за Гая, ею овладел парализующий чувства ужас, которого она не осознавала.

К ее облегчению, все были слишком заняты, чтобы заметить в ней внезапную перемену. Мать вместе с Деллой, по счастью, были всецело поглощены украшением церкви и бального зала. Отец с Питером перешли в распоряжение вице-короля и сопровождали его по городу: ездили по военным городкам, присутствовали на обедах и приемах в разных клубах и конторах вместе с главным индийским коммерсантом города. Гай дневал и ночевал в больнице, отрабатывал лишние часы в операционной перед двухдневным медовым месяцем, а Айрис думала только об обещанных пирожных, своей новой комнате и о том, кто будет нести шлейф свадебного платья невесты.

Усилием воли Мэдди держала себя в руках, с трудом проживая каждый знойный день и бесконечную ночь, минуту за минутой. Она мылась, одевалась, слушала, что говорит Айрис, пыталась уснуть. Ей почти удалось преодолеть этот путь и дожить до свадьбы, будучи уверенной, что после церемонии все наладится.

Она была так близка к цели.

А потом ночью за день до свадьбы, когда все уже улеглись в постели, она принялась собирать и складывать в чемодан вещи для медового месяца — Ахмед должен был отнести их в забронированный Гаем номер «Таджа». Открытые настежь ставни впускали в комнату звуки ночных джунглей: стрекот цикад, шепот листьев и шум моря вдалеке.

Из верхнего ящика Мэдди достала чулки — чистый шелк отливал золотом в свете лампы, — и вдруг из ниоткуда у нее появилась мысль: «Гай меня в них увидит».

Сморщив лоб, она постаралась отогнать наваждение.

Но потом она взяла неглиже, и он появился снова — этот голос, утверждавший: «Это он тоже увидит».

На этот раз пренебречь чувствами Мэдди не смогла. Она схватила тонюсенькую вещицу и представила, как Гай прикасается к ней, снимает ее. Еще толком не осознав, что происходит, она уже не могла думать ни о чем другом. Ее разум, находившийся в блаженной отрешенности на протяжении нескольких недель, обожгло пугающей догадкой, что ей неизбежно придется обнажиться перед Гаем. И с ним она будет заниматься тем же, чем занималась с Люком. Уже завтра.

Она прижала ладонь к горлу. Завтра.

Они будут заниматься этим каждую ночь всю оставшуюся жизнь.

Каждую. Чертову. Ночь.

— Боже мой, — вырвалось у нее. — О боже мой…

Мэдди не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. В ее легких не осталось ни капли воздуха.

Бросив свое занятие, она выбежала из комнаты так быстро, как позволяла едва сросшаяся лодыжка. Остановившись только, чтобы убедиться, что айя[18] Айрис на месте, Мэдди бросилась вниз по ступенькам, выскочила во двор и, пока родители не услышали, не остановили ее и не увидели ее страх, забралась в машину, которую еще только училась водить. Она запустила двигатель, отозвавшийся ровным гулом, и, разбрасывая колесами гравий, с ревом помчалась по дороге в единственное место, где ее могли бы выслушать, — в маленький домик Питера.

Мокрая от пота она, дрожа, стояла у его двери и ждала, пока он откроет.

Питер был уже в пижаме — собирался ложиться. Он в замешательстве выглянул в темноту, убирая рукой с лица слишком отросшие светлые волосы, узнал Мэдди и, оценив ее состояние, побледнел.

— Господи Иисусе!

— Питер, — быстро заговорила она, — я не знаю, что творю. Не знаю.

Глаза Питера полезли на лоб.

— Теперь уже слишком поздно, Мэдди, дорогая. Время, чтобы отыграть назад, ушло.

— Но…

— Уже завтра, — увещевал он. — Вице-король здесь. Всё решено. Ты не можешь так поступить с Гаем. Это его прикончит. Твой отец не сможет никому смотреть в глаза. Айрис…

— О господи, — выдавила из себя Мэдди. Ее горло сжалось при упоминании дочери, потому что она, конечно, не могла причинить вред ей или кому-то из близких. — Господи! Какая я дура…

Питер не стал спорить. Он распахнул объятия, прижал к себе Мэдди и долго не отпускал, уговаривая, что все как-нибудь образуется.

— У тебя ведь так много причин, чтобы выйти за Гая, — сказал он, все еще обнимая ее. — Давай поговорим о них.

И они принялись вспоминать.

Так они просидели всю ночь, выкурив слишком много сигарет, подливая в бокалы бренди и без конца обсуждая, какой Гай добрый и хороший, как с ним повезло Айрис, как он будет ее лелеять.

— Вас обеих будут лелеять, — убеждал Питер.

— Да, — соглашалась Мэдди, потягивая бренди. — Конечно.

Потихоньку, постепенно, заставляя себя вспомнить множество замечательных вещей, касавшихся Гая, и не в последнюю очередь то, каким он станет превосходным папой, Мэдди почувствовала, что необходимость ложиться с ним в постель (а также провести в его обществе остаток жизни) вызывает гораздо меньше отвращения.

А возможно, ее смятение заглушили усталость совместно с бренди. Мэдди не задавалась этим вопросом.

Идти на попятную на самом деле было уже поздно — в глубине души она и сама это понимала до того, как Питер урезонил ее. Вероятно, чтобы найти в себе силы двигаться дальше по этому скорбному пути, она, потеряв голову, и бросилась к нему за помощью.