Под маской, или Сила женщины

— Я рада, что вы за мной послали. Чем я вам могу помочь?

Он рассказал, в чем дело, и не успел он договорить, как мисс Мюир уже начала ослаблять повязку со сноровкой человека, который знает, что нужно делать, и доверяет своим познаниям.

— Ах, какое облегчение, как стало хорошо! — воскликнул Ковентри, когда она сняла последний тугой виток. — А Нед испугался, что я истеку кровью, если он ко мне хотя бы притронется. Но что нам скажет врач?

— Не знаю, да мне и все равно. Сообщу ему, что он неумелый хирург, нельзя так туго перевязывать, не отдав при этом распоряжения ослабить при необходимости. Ну, завяжу не так туго и помогу вам заснуть, ибо вы в этом нуждаетесь. Можно? Вы не против?

— Прошу вас, если получится.

Она ловко принялась за новую перевязку, молодой человек с любопытством за ней наблюдал. Через некоторое время он спросил:

— А откуда вы столько обо всем этом знаете?

— В больнице, где меня лечили, я видела много интересного, и, когда мне немного полегчало, я стала иногда петь пациентам.

— Вы собираетесь мне спеть? — спросил он тем послушным голосом, которым больные мужчины неосознанно начинают говорить со своими сиделками.

— Если вам это лучше поможет, чем убаюкивающее чтение, — ответила она, завязывая последний узел.

— Безусловно, лучше, — тут же подтвердил он.

— У вас лихорадка. Нужно смочить вам лоб, тогда станет легче.

Она двигалась по комнате бесшумно, так, что следить за ней было очень приятно, смешала одеколон с водой и обтерла Джеральду лицо без всякого смущения, как если бы он был ребенком. Ковентри все это не только утешило, но и позабавило — он мысленно сравнивал ее с дородной матроной, любительницей пива, которая ухаживала за ним во время предыдущей болезни.

«Умница, да еще и добрая душа», — подумал он и почувствовал себя совершенно спокойно, ибо и в мисс Мюир не было никакой скованности.

— Ну, вот, теперь вы больше на себя похожи, — произнесла она, одобрительно кивнув, когда все закончила, и мягкой прохладной рукой откинула темные кудри с его лба. А потом, сев с ним рядом в большое кресло, она запела, аккуратно сматывая свежие бинты, которые врач оставил на утро. Ковентри лежал, глядя на нее в неярком свете лампы, а она беспечно пела, как птичка, убаюкивающую негромкую колыбельную, похожую на умиротворяющее заклинание. Через некоторое время она подняла глаза — проверить, подействовало ли ее пение; оказалось, что молодой человек даже не пытается уснуть и смотрит на нее со странной смесью удовольствия, интереса и восхищения.

— Закройте глаза, мистер Ковентри, — произнесла она, с укором покачав головой и странно улыбнувшись.

Он со смехом повиновался, но устоять не мог и время от времени тайком бросал из-под ресниц взгляд на стройную фигурку в белом, утонувшую в бархатном кресле. Она заметила и нахмурилась.

— Вы не слушаетесь. Почему вы не спите?

— Не могу, мне хочется слушать. Люблю пение соловьев.

— Тогда я не буду больше петь, попробую по-другому — этот прием никогда еще не подводил. Дайте мне, пожалуйста, руку.

Он в изумлении протянул ей руку, она же, взяв его ладонь в свои, села за пологом, немая и неподвижная, как статуя. Поначалу Ковентри улыбался про себя, гадая, кто из них первым устанет. Но скоро из мягких рук, в которых лежала его ладонь, будто бы заструилось нежное тепло, сердце его забилось сильнее, дыхание стало прерывистым, и тысячи фантазий заплясали у него в голове. Он вздохнул и сонно произнес, повернувшись к ней:

— Мне нравится.

И пока звучали эти слова, он будто бы погрузился в мягкое облако, которое обволокло его неизбывным покоем. А далее он ничего не помнил, ибо провалился в глубокий сон без сновидений, а когда проснулся, сквозь шторы уже пробивался свет дня, рука его, покинутая, лежала на покрывале, и светловолосая чаровница исчезла.