Под маской, или Сила женщины

Глава VII. Последний шанс

«А ведь она все расскажет сэру Джону. Необходимо опередить ее и вообще поторопить события. Лучше закрепить свой успех до того, как возникнет хоть какая-то опасность. Бедная моя Дин, я для тебя и правда слишком изворотлива, но ты способна доставить мне лишних хлопот».

Такие мысли крутились у мисс Мюир в голове, пока она шагала по коридору, помедлив у дверей библиотеки, ибо оттуда долетал гул голосов. Она не разобрала ни слова, а задержаться подольше не смогла, ибо сзади раздались тяжелые шаги Дин. Джин, обернувшись, придвинула к дверям стул, поманила служанку и, все так же улыбаясь, предложила:

— Посидите здесь, на страже. Я иду к Белле, так что можете спокойно вздремнуть.

— Благодарю, мисс. Да, я дождусь свою юную госпожу. Могу ей понадобиться, когда самое тяжелое будет позади. — И Дин с решительным выражением на лице уселась на стул.

Джин, рассмеявшись, пошла дальше; впрочем, в глазах ее блеснула неожиданная злоба, и она оглянулась с выражением, не сулившим ничего хорошего старой верной служанке.

— Я получила от Неда письмо, там и для тебя есть записочка! — воскликнула Белла, едва Джин вошла в будуар. — Ко мне он пишет как-то странно, наспех, никаких новостей, кроме того, что он встречался с Сидни. Надеюсь, тебе он написал толковее, в противном случае и читать-то нечего.

Едва с губ Беллы слетело имя Сидни, вся краска отхлынула от лица мисс Мюир, а рука, державшая записку, задрожала. Даже губы ее побелели, однако она произнесла ровным голосом:

— Спасибо. Ты занята, так что я пойду почитаю на лужайке.

И, не дав Белле заговорить, она вышла.

Отыскав укромный уголок, Джин вскрыла записку и прочитала несколько сбивчивых строк:

«Я виделся с Сидни, он мне все рассказал, поверить трудно, но и отрицать невозможно, ибо он представил неопровержимые доказательства. Не стану упрекать, не стану требовать признаний и искупления, ибо не могу забыть, что когда-то тебя любил. Даю тебе три дня на поиски нового дома, а потом расскажу всю правду родным. Умоляю, уезжай немедленно, спаси меня от необходимости видеть твой позор».

Она медленно, бестрепетно прочитала письмо дважды, после чего осталась сидеть неподвижно, сдвинув брови в глубоком раздумье. Потом глубоко вздохнула, разорвала записку, поднялась и медленно зашагала в направлении Холла, бормоча себе под нос:

— Три дня, всего лишь три дня! Успею ли в столь короткий срок? Придется, если хватит смекалки и воли, ибо это мой последний шанс. Не выйдет — к прежней жизни не вернусь, покончу со всем сразу.

Сжав зубы и стиснув кулаки, будто уязвленная неким воспоминанием, она шагала сквозь сумерки, а в конце пути ее дожидался радушный сэр Джон.

— У вас утомленный вид, моя дорогая. Бог с ним нынче с чтением, отложите книгу, отдохните, — произнес он добродушно, взглянув на ее осунувшееся лицо.

— Благодарю вас, сэр. Я действительно устала, но все же предпочту почитать, ибо иначе мы не закончим книгу до моего отъезда.

— Отъезда, дитя мое? Куда вы собрались? — спросил сэр Джон, встревоженно наблюдая за тем, как она садится на свое место.

— Скажу в свое время, сэр. — С этими словами Джин открыла книгу и некоторое время читала.

Вот только в чтении не было привычного очарования, голос чтицы звучал невыразительно, лицо слушателя не оживлялось интересом, и вскоре он отрывисто произнес:

— Хватит, дорогая, прошу вас! Я не могу слушать вполуха. Что вас гнетет? Откройтесь другу и позвольте ему вас утешить.

Джин, будто бы сокрушенная этими участливыми словами, уронила книгу, закрыла лицо руками и заплакала так горько, что сэр Джон встревожился не на шутку, подобные проявления, безусловно, смущали человека, привыкшего к радости и улыбкам. Он стал ее утешать, употребляя слова все более нежные, заботливость его постепенно вышла за рамки отеческого участия, а его доброе сердце переполнилось жалостью и приязнью к заплаканной девушке. Она вскоре успокоилась, он вызвал ее на откровенность, пообещал помощь и совет, вне зависимости от того, в чем состояла ее беда или провинность.

— Ах, вы слишком добры, слишком великодушны! Каково мне будет уехать и покинуть единственного моего друга? — вздохнула Джин, утирая слезы и поднимая на него полный благодарности взгляд.

— Так вы не совсем равнодушны к старику? — спросил сэр Джон с нетерпением, невольно пожав ладонь, лежавшую в его руке.

Джин отвернулась и чуть слышно ответила:

— Никто никогда не проявлял ко мне такой доброты. Разумеется, я к вам неравнодушна!

Сэр Джон хотя и бывал глуховат, но эти слова услышал и очень обрадовался. Он в последнее время часто впадал в задумчивость, одевался с особой тщательностью, проявлял необычайную галантность и жизнерадостность, когда в гости приходили юные дамы, а кроме того, если Джин делала в чтении паузу, чтобы задать ему вопрос, ему нередко приходилось сознаваться в том, что он не слушал, хотя — это-то она прекрасно видела — ни на миг не сводил с нее глаз. С тех пор, как выяснилась правда о ее родословной, он стал к ней особенно благосклонен, постоянно ненавязчиво демонстрируя свой интерес и расположение. Так что, когда Джин заговорила о своем уходе, его охватила паника — казалось, что после этого старый Холл полностью опустеет. Кроме того, ее непривычное волнение показалось ему странным и разбередило любопытство. Никогда еще она не казалась ему такой интересной, как сейчас, когда сидела рядом с заплаканными глазами, тая в сердце невысказанную беду.

— Откройтесь мне, дитя мое, и позвольте верному другу оказать вам помощь. — Раньше он употреблял слова «отец» и «старик», но в последнее время неизменно назывался другом.

— Да, я откроюсь, ибо больше мне не к кому обратиться. Я вынуждена вас покинуть, потому что мистер Ковентри, по слабости душевной, в меня влюбился.

— Как, Джеральд? — изумленно воскликнул сэр Джон.

— Да. Он сегодня признался мне в своих чувствах и ушел, чтобы порвать с Люсией, вот я и кинулась к вам, чтобы помешать ему разрушить материнские надежды и планы.

Сэр Джон после первых же ее слов вскочил с места и зашагал по комнате, но едва Джин умолкла, он повернулся к ней и с изменившимся лицом произнес:

— Так вы его не любите? Возможно ли такое?

— Да, не люблю, — ответила она твердо.

— Однако в нем есть все, что привлекает женщин. Как же вы не поддались на это, Джин?

— Я люблю другого, — откликнулась она едва слышно.

— Несправедливо подвергать вас мучениям из-за глупости двух мальчишек, дитя мое. Нед уехал, и я был уверен, что с Джеральдом ничего не будет, однако настала его очередь, и я в недоумении — его же из дому не ушлешь.

— Именно так, поэтому уехать придется мне. Очень тяжело покидать надежное и счастливое пристанище и отправляться назад в холодный бесприютный мир. Вы все были ко мне очень добры, при мысли о разлуке у меня разрывается сердце.

Она снова зарыдала и уронила голову на руки. Сэр Джон посмотрел на нее, на его красивом зрелом лице отразилась целая буря чувств, и он медленно произнес:

— Джин, а вы согласитесь остаться и стать дочерью одинокому старику?

— Нет, сэр, — раздался неожиданный ответ.

— Но почему же? — спросил сэр Джон с изумлением, но скорее довольный, чем раздосадованный.

— Потому что я не в состоянии быть вам дочерью, а если бы и была, это неразумно — пойдут сплетни, что вы недостаточно стары, чтобы считаться моим приемным отцом. Сэр Джон, пусть я и молода, но многое успела повидать и совершенно убеждена, что предложение ваше непрактично, тем не менее благодарю вас от всей души.

— Куда же вы отправитесь, Джин? — осведомился сэр Джон, помолчав.

— В Лондон, поищу другое место, где никому не причиню вреда.

— А сложно будет вам его найти?

— Да. Я не могу попросить у миссис Ковентри рекомендацию, ибо, пусть и не по своей воле, доставила вам всем столько беспокойства, а леди Сидни уехала, так что у меня нет друзей.

— Один друг есть: Джон Ковентри. Я обо всем позабочусь. Когда вы намерены уехать, Джин?

— Завтра.

— Так скоро! — Тон пожилого джентльмена выдал волнение, которое он пытался скрыть.

Джин же совершенно успокоилась, но то было спокойствие отчаяния. Она-то рассчитывала на то, что первые же слезы подтолкнут его к признанию, которого она ждала. Этого не случилось, и ее охватил страх, что и последний шанс от нее ускользает. Любит ли ее старик? Если да, почему не говорит об этом вслух? Стремясь извлечь выгоду из каждой секунды, она ловила любой намек, любое благожелательное слово, взгляд, жест — нервы ее были натянуты до предела.

— Джин, могу я задать вам один вопрос? — заговорил сэр Джон.

— Любой, какой вам вздумается, сэр.

— Этот мужчина, которого вы любите… А он не захочет вам помочь?

— Помог бы, если бы все знал, но это невозможно.

— Если бы знал что? Что вы в беде?

— Нет. Что я его люблю.

— А он не знает?

— Хвала богу, нет! И не узнает никогда.

— Почему?

— Потому что я слишком горда, чтобы навязываться.

— А он вас любит, дитя мое?

— Не знаю… Не смею надеяться, — пробормотала Джин.

— А я не могу вам помочь? Поверьте, мне очень хочется видеть вас счастливой и спокойной. Я могу что-то сделать?

— О нет, ничего!

— Назовете мне его имя?

— Нет! Нет! Отпустите меня, эти расспросы мне не по силам! — Она глянула на него в исступлении, и он не стал допытываться.

— Простите и позвольте мне сделать то, что в моей власти. Отдохните здесь, в тишине. Я напишу письмо своему близкому другу — он найдет вам место, если вы нас покинете.

Сэр Джон направился к себе в кабинет, а Джин следила за ним отчаянным взглядом и ломала руки, восклицая про себя: «Куда же подевались все мои навыки — именно сейчас, когда они нужнее всего? Как мне его надоумить, не переступая за грань девичьей скромности? Он безнадежно слеп, или слишком робок, или слишком туп — ничего он не видит, а время бежит. Как раскрыть ему глаза?»

Ее взгляд блуждал по комнате в поисках помощи — и вскорости ее обнаружил. Прямо за софой, на которой она сидела, Джин увидела на стене дивный миниатюрный портрет сэра Джона. В первый момент она просто отметила контраст между безмятежным благодушием изображения и непривычной бледностью искаженного лица, которое она видела через открытую дверь, — старик сидел за письменным столом, пытался писать, но то и дело украдкой бросал взгляды на девичью фигуру вдалеке. Джин сделала вид, что не замечает этого, и принялась рассматривать миниатюру так, будто забыла обо всем на свете, а потом, как бы повинуясь неодолимому порыву, сняла ее со стены, окинула долгим любящим взглядом, после чего, завесив лицо локонами, якобы для скрытности, прижала изображение к губам и будто бы зарыдала над ним в приступе нежного горя. Ее спугнул неожиданный звук, и она, как бы осознав свою вину, повернулась, чтобы повесить миниатюру на место, но та выпала у нее из руки, девушка приглушенно вскрикнула и закрыла лицо, ибо перед ней стоял сэр Джон, причем чувства его она угадала безошибочно.

— Джин, зачем вы это сделали? — спросил он настойчиво, взволнованно.

Никакого ответа, девушка лишь отстранилась, будто сгорая со стыда. Опустив ладонь на склоненную голову и подавшись ближе, сэр Джон прошептал: