Под маской, или Сила женщины

Глава IV. Открытие

Ковентри несколько дней не выходил из своей комнаты, во многом против собственной воли, хотя все домочадцы старались по мере сил скрасить ему этот утомительный плен. Матушка его ласкала, Белла забавляла пением, Люсия — чтением, Эдвард помогал чем мог, — словом, все обитатели дома, за одним исключением, стремились порадовать молодого хозяина. А вот Джин Мюир и близко к нему не подходила, хотя одна лишь Джин Мюир обладала способностью его позабавить. Остальные быстро его утомили, ему хотелось чего-то новенького, он вспоминал девушку с пикантным характером — и в голову приходила мысль, что она разгонит его тоску. Некоторое время поколебавшись, он как бы между делом заговорил про нее с Беллой, но дело кончилось ничем — Белла ограничилась словами, что Джин в добром здравии и очень занята: готовит для маман прелестный сюрприз. Эдвард жаловался, что не видит ее вовсе, Люсия же держалась так, словно мисс Мюир просто не существует. Единственным источником сведений стали для несчастного больного сплетни двух служанок, которые сидели за работой в соседней комнате. От них он узнал, что мисс Бофор «разбранила» гувернантку за то, что она заходила в спальню к мистеру Ковентри, а гувернантка совсем не надулась, но стала обходить обоих молодых джентльменов стороной, хотя и было ясно, что мистер Нед уж так по ней томится.

Мистер Джеральд занялся обдумыванием этих сведений и сильно расстроил сестру своей рассеянностью.

— Джеральд, ты слышал, что Нед получил место в полку?

— Чрезвычайно занимательно. Читай дальше, Белла.

— Ах ты, негодник! Да ты меня совсем не слушаешь. — Она отложила книгу и повторила свою новость.

— Я очень рад, нужно отправить его отсюда поскорее. В смысле, полагаю, он захочет побыстрее отправиться в путь. — Тут Ковентри внезапно очнулся от грез.

— Можешь не юлить, я все знаю. И считаю, что Нед повел себя глупо, а мисс Мюир достойна восхищения. И, конечно, ничего такого быть не может, хотя это и обидно, мне так нравится наблюдать за влюбленными. Вы с Люсией холодные, на вас смотреть совсем не интересно.

— Сделай одолжение, перестань нести вздор про нас с Люсией. Мы не влюблены друг в друга, и вряд ли это изменится. В любом случае, мне надоела эта история, и я бы хотел, чтобы вы с маман прекратили эти разговоры хотя бы на какое-то время.

— Ах, Джеральд, но ты же знаешь, что маман эта мысль очень по душе, что этого хотел папа, что бедная Люсия тебя очень любит. Как же нам не говорить о том, что принесет нам всем столько радости?

— А мне не принесет, и я почему-то думаю, что в этом вопросе мое мнение немаловажно. Я не связал себя словом и не свяжу, пока не почувствую, что готов. Давай поговорим про Неда.

Белла, расстроенная и удивленная, повиновалась и заговорила про Эдварда, который, проявив здравомыслие, покорился своей судьбе и собрался на несколько месяцев уехать из родного гнезда. Целую неделю в доме не прекращался переполох, связанный с его отъездом. Подготовкой этого события занимались все, кроме Джин. Ее было почти не видно: по утрам она занималась с Беллой, днем выезжала на прогулку с миссис Ковентри, а почти каждый вечер уходила в Холл почитать сэру Джону — желание его исполнилось, а по какой причине, он так и не разузнал.

В день отъезда Эдвард пришел попрощаться с матерью — он был очень бледен, ибо пока позволяли приличия, сидел в комнате у сестры, рядом с мисс Мюир.

— Прощай, душа моя. Будь добра к Джин, — прошептал он, целуя сестру.

— Да, конечно! — ответила Белла, в глазах ее стояли слезы.

— Заботься о матушке и помни: Люсия, — добавил он, дотронувшись до прелестной щечки кузины.

— Ничего не бойся. Я их друг к другу не подпущу, — шепнула она в ответ, и Ковентри это услышал.

Эдвард протянул брату руку и многозначительно вымолвил, глядя ему в глаза:

— Джеральд, я тебе доверяю.

— Ты можешь, Нед.

Нед уехал, а Ковентри долго и мучительно гадал, что хотела сказать Люсия. Все прояснилось несколько дней спустя.

«Итак, Нед уехал, теперь эта наша Мюир обязательно появится», — решил он про себя, но «эта наша Мюир» не появилась и, похоже, избегала его даже старательнее, чем влюбленного в нее юношу раньше. Если Джеральд спускался вечером в гостиную в надежде послушать музыку, то заставал там лишь Люсию. Если стучал в дверь Беллиной комнаты, она всегда открывала не сразу, а Джин внутри не было, хотя, подходя к двери, он слышал ее голос. Если отправлялся в библиотеку — шелест платья и поспешный перестук каблучков сообщали, что к его приходу там будет пусто. Мисс Мюир старательно уклонялась от него и в саду, а если им доводилось случайно встретиться в коридоре или утренней столовой, то проходила мимо, потупив взор, приветствие же ее было отрывистее и холоднее некуда. Все это страшно его раздражало, и чем больше она его чуралась, тем сильнее его к ней тянуло — из чувства противоречия, не иначе, говорил он себе. Все это вызывало у него и досаду, и интерес, а необходимость отвечать хитростями на ее невинные маневры доставляла ему своего рода праздное удовольствие.

Впрочем, наконец его терпение иссякло, и он решил узнать всю подноготную ее необъяснимого поведения. Джеральд запер одну из дверей в библиотеку, забрал ключ себе и дождался, пока мисс Мюир войдет взять для дядюшки очередную книгу. Он слышал, как она говорила об этом с Беллой, и знал: она считает, что он у матери, — и, улыбаясь себе под нос, крадучись пошел за ней следом. Она стояла на стуле и тянулась вверх — ему как раз хватило времени рассмотреть тонкую талию и прелестную ступню, прежде чем заговорить:

— Вам помочь, мисс Мюир?

Она вздрогнула, уронила несколько книг, зарделась и поспешно произнесла:

— Нет, благодарю вас. Я могу взять лесенку.

— Мне проще, у меня длинные руки. Правда, сейчас рука одна, но ей надоело бездействие, так что она к вашим услугам. Что вы хотели взять?

— Я… я… вы меня напугали, и я забыла. — И Джин нервически рассмеялась, озираясь, будто собиралась сбежать.

— Прошу за это прощения. Не спешите, вспомните. А еще позвольте выразить вам свою признательность за то, в какой чарующий сон вы погрузили меня десять дней назад. Раньше мне возможности выразить вам свою признательность не представилось, ведь вы старательно меня избегаете.

— Я ни в коей мере не хочу показаться невежливой, но… — Она осеклась, отвернулась и добавила с ноткой боли в голосе. — Не моя в том вина, мистер Ковентри. Я следую чужим распоряжениям.

— Чьим именно? — осведомился он, продолжая перегораживать ей путь к побегу.

— Не спрашивайте, они исходят от человека, имеющего на вас безусловные права. Уверяю вас, я принимаю это безо всякой обиды, хотя нам с вами эти распоряжения и кажутся неразумными. О, прошу вас, не сердитесь, посмейтесь над ними, как и я. А теперь позвольте мне уйти.

Она обернулась и взглянула на него глазами, полными слез, с улыбкой на губах, с лукаво-опечаленным выражением лица, придавшим ей особое очарование. Лицо Ковентри разгладилось, но он сохранил прежний угрюмый вид и решительно произнес:

— Распоряжаться в этом доме вправе лишь два человека: моя мать и я. Это она велела вам меня избегать, точно сумасшедшего или прокаженного?

— Ах, не задавайте таких вопросов. Я обещала молчать и уверена, что вы не заставите меня нарушить слово.

И, все еще улыбаясь, она взглянула на него с веселой злокозненностью, после чего любые слова уже были излишними. Дело рук Люсии, догадался он, и в тот же миг почувствовал к кузине непреодолимое отвращение. Мисс Мюир пошевелилась, будто собираясь спрыгнуть на пол, но он остановил ее, произнеся серьезно, хотя и с улыбкой:

— Вы ведь считаете меня хозяином этого дома?

— Да. — Это слово она произнесла с оттенком нежной покорности, вложив в него тем самым уважение, почтение и доверие, — а мужчины так любят, когда женщины испытывают и выражают эти чувства. Лицо его помимо воли смягчилось, и он бросил на нее взгляд, какого не бросал еще никогда.

— В таком случае, согласитесь ли вы мне повиноваться, при условии, что в моих просьбах не будет ничего тиранического и неразумного?

— Постараюсь.

— Отлично! Тогда скажу со всей откровенностью, что нынешнее положение дел мне крайне неприятно. Мне претит стеснять чужую свободу, и я очень вас прошу никак не ограничивать своих передвижений и не обращать внимания на выходки Люсии. Побуждения у нее самые лучшие, но она начисто лишена прозорливости и такта. Обещаете мне это?

— Нет.

— Но почему?

— Мне представляется, что так оно лучше.

— Но вы сами только что назвали ее распоряжения неразумными.

— Да, так оно кажется на первый взгляд, и все же… — Она умолкла с видом растерянным и сокрушенным.

Ковентри потерял терпение и выпалил:

— Вы, женщины, все такие загадочные — никогда я вас не пойму! Ну, как знаете. Я позаботился о вашем удобстве, как мог, но если вы предпочитаете иной образ жизни, не буду вам мешать.

— Вовсе не предпочитаю, меня он гнетет. Мне нравится быть собой, пользоваться полной свободой, добиваться доверия окружающих. Но только недобрые люди нарушают чужой покой, вот я и пытаюсь подчиняться. Я обещала Белле, что останусь здесь, но мне легче вас покинуть, чем терпеть очередную сцену с мисс Бофор или с вами.

Последние слова мисс Мюир выпалила с неожиданной горячностью, в глазах ее вспыхнуло неожиданное пламя, на щеках — непривычный яркий румянец, в голосе зазвучало незнакомое неистовство; все это поразило Ковентри. Он видел, что она рассержена, обижена, оскорблена — и от этого сделалась лишь привлекательнее, ибо былое смирение исчезло без следа. Ковентри застыл на месте, а потом удивился еще больше, когда мисс Мюир властно добавила, движением руки как бы отодвинув его в сторону:

— Подайте мне книгу и уйдите. Я не хочу здесь оставаться.

Он повиновался и даже предложил ей руку, но она ее не приняла, легко спустилась и направилась к двери. А потом обернулась и тем же полным негодования голосом — глаза продолжали сверкать, щеки пылали — поспешно добавила:

— Я знаю, что не имею права так говорить. Сдерживаюсь, сколько могу, а когда силы иссякают, на поверхность вырывается моя истинная сущность и я впадаю в неистовство. Я очень устала быть холодной бесстрастной машиной, для пылкого человека вроде меня это почти невозможно, и более я не буду даже пытаться. Ничего я не могу сделать с тем, что люди меня любят. А мне не нужна их любовь. Я прошу одного: чтобы меня оставили в покое — и для меня непостижимо, почему меня так терзают. Жизнь не одарила меня ни красотой, ни богатством, ни знатностью, и тем не менее каждый глупый мальчишка принимает мой искренний к себе интерес за более теплое чувство и ранит мне душу. В этом и состоит мое несчастье. Думайте обо мне что хотите, но в будущем остерегайтесь, ибо я могу причинить вам вред вопреки собственной воле.

Она говорила с едва сдерживаемой яростью, а потом, сделав упреждающий жест, поспешным шагом вышла из комнаты, оставив молодого человека с ощущением, будто по дому только что прокатился раскат грома. Несколько минут просидел он на стуле, с которого она только что сошла, погруженный в свои мысли. А потом рывком поднялся, пошел к сестре и произнес обычным своим беспечно-добродушным тоном: