Под маской, или Сила женщины

— Отвечай же! — вскричал Эдвард в отчаянии. — Не смотри на него, скажи мне откровенно, скажи сама, Джин: ты меня любишь?

— Я вам один раз уже это сказала, зачем вы меня мучаете, заставляя еще раз давать суровый ответ? — произнесла она жалобно, еще дальше отпрянув от его простертых рук и будто бы взывая к его брату.

— Ты написала несколько строк, но я не могу этим удовлетвориться. Я требую, чтобы ты дала мне ответ: я видел любовь в твоих глазах, слышал в голосе, я знаю, что она таится в твоем сердце. Ты просто боишься это признать — но прочь колебания, никто не сможет нас разлучить! Говори, Джин, порадуй меня!

Она решительно отвела руку подальше, сделала шаг к Ковентри и сказала медленно, отчетливо, хотя губы ее дрожали и, очевидно, она боялась того, какой эффект возымеют ее слова:

— Да, заговорю и открою всю правду. Вы видели любовь у меня на лице, есть она и у меня в сердце, и я признаю это, не колеблясь, хотя вырывать у меня эти слова силой и жестоко. Любовь у меня в сердце есть, но не к вам. Вы довольны?

Нед бросил на мисс Мюир взгляд, полный отчаяния, и с мольбой вновь протянул к ней руку. Она же, видимо, испугалась, что он ее ударит, потому что, тихо вскрикнув, прижалась к Джеральду. Это движение, страх на лице, оберегающий жест, который невольно сделал Ковентри, — все это довело Эдварда, и так уже истерзанного противоречивыми чувствами, до полного исступления. Ослепленный гневом, он схватил большой нож для обрезания веток, который оставил садовник, и нанес бы брату смертоносный удар, если бы тот не защитился локтем. За промахом последовала бы и вторая попытка, вот только мисс Мюир с неожиданной отвагой и силой выхватила у Эдварда нож и швырнула в пруд. Ковентри осел на скамью — из глубокой раны на предплечье струилась кровь, причем обильно: явно была задета артерия. Эдвард застыл в ужасе — после удара ярость его утихла, его захлестнули угрызения совести и стыд. Джеральд посмотрел на брата и произнес с бледной улыбкой, но без тени упрека или гнева:

— Ничего страшного, Нед. Прости и забудь. Помоги мне дойти до дома и не устраивай переполоха. Рана, полагаю, несерьезная.

Впрочем, губы его побелели, он явно обессилел. Эдвард подбежал поддержать брата, а мисс Мюир, в миг позабыв все свои страхи, продемонстрировала недюжинную сноровку и отвагу.

— Живо! Уложите его. Дайте мне свой платок, а сами принесите воды, — скомандовала она сдержанно, но выразительно.

Бедный Нед повиновался и лишь наблюдал за ней в обморочном исступлении, она же плотно обвязала руку Ковентри платком, подсунула под него рукоять наездницкого хлыста, который был у Джеральда при себе, и потом накрепко перетянула рассеченную артерию, остановив кровотечение.

— Насколько мне известно, доктор Скотт сейчас у вашей матери. Ступайте приведите его. — Таков был следующий приказ, и Эдвард помчался его выполнять, в готовности совершить что угодно, только бы избавиться от охватившего его ужаса.

Он пропал на несколько минут, и в ожидании Ковентри смотрел на девушку, которая, стоя рядом с ним на коленях, одной рукой обтирала ему лицо, а другой крепко держала повязку, чтобы та не сдвигалась. Мисс Мюир была бледна, но не теряла собранности и самообладания, и смотревшие на него глаза сияли до странности ярко. Один раз, поймав его взгляд, исполненный изумления и признательности, она умиротворяюще улыбнулась, сразу похорошев от этой улыбки, и произнесла ласково и мило, как не говорила с ним еще никогда:

— Тихо, тихо. Опасности никакой. Я останусь здесь, пока не подоспеет помощь.

Помощь подоспела быстро, первые слова врача звучали так:

— Кто наложил жгут?

— Она, — пробормотал Ковентри.

— Можете ее поблагодарить: она спасла вам жизнь. Да уж! Мастерская работа! — похвалил пожилой врач, глядя на девушку со смесью восхищения и любопытства.

— Сейчас не до того. Пожалуйста, займитесь раной, а я принесу бинты, соли и вино.

Мисс Мюир тут же умчалась прочь, причем с таким проворством, что звать или нагонять казалось бессмысленно. За время ее отсутствия покаявшийся Нед поведал, что к чему, а доктор осмотрел рану.

— По счастью, инструменты у меня с собой, — сказал он, раскладывая на скамье тонкие блестящие орудия пытки. — Ну-ка, мистер Нед, подойдите и зафиксируйте руку вот так, а я перевяжу артерию. Эй! А вот это не дело. Не тряситесь так, юноша, смотрите в сторону и держите покрепче.

— Не могу! — И бедняга Нед побледнел до полуобморока: не от вида крови, а от страшной мысли, что замышлял убить собственного брата.

— Я подержу. — И тонкие белые пальчики обхватили окровавленное обнаженное предплечье так крепко и надежно, что Ковентри испустил вздох облегчения, а доктор Скотт одобрительно кивнул и приступил к работе.

Скоро все было готово, и, пока Эдвард бегал предупредить слуг, чтобы они ни в коем случае не пугали хозяйку, доктор Скотт сложил инструменты, а мисс Мюир так умело распорядилась солями, водой и вином, что Джеральд сам смог дойти до своей комнаты, опираясь на старика, девушка же поддерживала его раненое предплечье, поскольку сделать на месте перевязку им не удалось. Когда они вошли в спальню, Ковентри повернулся, вытянул левую руку и с большим чувством произнес без затей:

— Мисс Мюир, благодарю вас.

Ее бледные щеки дивно зарделись, она пожала ему руку и без единого слова выскользнула за дверь. Тут вбежали Люсия и экономка, и дальше больной уже не мог пожаловаться на недостаток внимания. Оно ему, собственно, быстро надоело, и он услал прочь всех, кроме Неда, который, терзаясь угрызениями совести, так и торчал у него в спальне, с виду — симпатичный юный Каин, а по ощущениям — изгой.

— Ну, дружище, подойди поближе и расскажи все как есть. Я был неправ, когда тобою командовал. Прости меня и поверь: мне твое счастье действительно важнее собственного.

Эти искренние слова разом залатали брешь между братьями и полностью прогнали обиды Неда. Он охотно поведал всю историю своей любви, ибо для юного влюбленного нет времяпрепровождения милее, чем получить расположенного к нему слушателя, а Джеральд именно таким и оказался. Целый час он лежал, терпеливо выслушивая историю развития страсти брата. Эмоции придали рассказчику красноречия, и портрет Джин Мюир он нарисовал в ослепительных красках. Была подробно описана ее несказанная доброта ко всем окружающим, ее забота о Белле и сестринский к ней интерес, ее нежное беспокойство об их матери, ее мягкость в отношении Люсии, которая явно демонстрировала неприязнь, а главное — дружеские советы Джин, сочувствие и уважение к самому Неду.

— Она способна сделать из меня мужчину. Под ее влиянием я сам себе кажусь сильным и отважным. Я в жизни не видел другой такой девушки: она совершенно не сентиментальна, зато мудра, добра и ласкова. Говорит то, что думает, смотрит прямо в глаза и никогда не предаст. Я ее испытывал, я ее изучил, и — ах, Джеральд! — я так ее люблю!

Тут бедолага уронил голову на руки и вздохнул столь тяжко, что у брата его сжалось сердце.

— Нед, говорю совершенно честно: я очень тебе сочувствую. И не будь тому препятствий с ее стороны, я бы помог тебе всем, что в моих силах. Но она любит Сидни, так что тебе остается одно: покориться судьбе, как подобает мужчине.

— А ты уверен по поводу Сидни? Не может это быть кто-то другой? — Нед бросил на брата подозрительный взгляд.

Ковентри выложил ему все, что знал, и поделился умозаключениями касательно друга, не умолчав и про письмо. Эдвард задумался, а потом сказал, откровенно и с явным облегчением:

— Я рад, что это Сидни, а не ты. Это мне проще вынести.

— Я! — со смехом воскликнул Джеральд.

— Да, ты. В последнее время меня терзал страх, что ты к ней неравнодушен, а точнее — она к тебе.

— Ах ты, ревнивый дурачок! Да мы с ней почти не видимся и не разговариваем, как у нас могло дойти до нежных чувств?

— А почему ты тогда каждый вечер прохлаждаешься на террасе? Почему ее охватывает трепет, когда у окна начинает мелькать твоя тень?

— Мне нравится музыка, при этом общество певицы мне безразлично, вот я и прохаживаюсь. А трепет — твоя выдумка, мисс Мюир не из тех женщин, которые трепещут, увидев мужскую тень. — Тут Ковентри бросил взгляд на свою обездвиженную руку.

— Спасибо, что ты назвал ее так, а не «эта наша Мюир», как ты обычно говоришь. Наверное, я все это придумал. Но в последнее время она перестала над тобой подшучивать, вот я и решил, что сердце ее склоняется к молодому хозяину. С женщинами, знаешь ли, часто такое бывает.

— А раньше, значит, она надо мной насмехалась? — спросил Ковентри, явно пропустив мимо ушей вторую часть реплики брата, которая не утратила от этого своей правдивости.

— Этого я бы не сказал, она слишком хорошо воспитана. Просто иногда, если мы с Беллой над тобой подтруниваем, она вставляет что-то такое остроумное, что нам просто не удержаться. Но ты ведь давно привык, что над тобой смеются, особенно в семейном кругу, так что вряд ли ты против.

— Безусловно. Смейтесь сколько душе угодно, — ответил Джеральд. При этом на самом деле он был очень даже против, и ему, разумеется, хотелось узнать, что именно говорила о нем мисс Мюир, вот только спросить не позволяла гордость. Он беспокойно зашевелился и охнул от боли.

— Я слишком много болтаю, тебе это вредно. Доктор Скотт сказал, что тебе нужен покой. Ну, давай, попробуй уснуть.

Эдвард отошел от кровати, но остался в комнате — никому бы он не уступил свое место. Ковентри попытался уснуть, но быстро понял, что ничего не получится, промучившись с час, подозвал брата.

— Если немного ослабить повязку, руке будет легче, и я усну. Справишься, Нед?

— Я к ней даже прикасаться боюсь. Доктор не велел ее трогать, пока он не придет утром. Если я попробую, только наврежу.

— Говорю же: повязка слишком тугая. Рука опухает и сильно болит. Вряд ли стоит так это оставлять. Доктор Скотт торопился, когда делал перевязку, и затянул ее слишком сильно. Логика простого здравого смысла, — досадливо произнес Ковентри.

— Я позову миссис Моррис; она знает, как лучше поступить.

Встревоженный Эдвард ринулся к двери.

— Только не ее, она устроит переполох и замучает меня своей болтовней. Ладно, потерплю, сколько могу, вдруг доктор Скотт придет прямо сегодня. Он этого не исключал. Ступай ужинать, Нед. Если мне что-то понадобится, я позвоню и вызову Нила. Может, одному мне удастся заснуть.

Эдвард неохотно повиновался, брат его остался в одиночестве. Но это не принесло тому облегчения: покалеченная рука болела невыносимо и, внезапно решившись, он звонком вызвал лакея.

— Нил, сходи к мисс Ковентри в комнату для занятий и, если мисс Мюир там, спроси, не будет ли она так любезна ко мне зайти. Меня мучает боль, а она понимает в ранах больше, чем кто-либо в этом доме.

Удивленный слуга вышел, и почти сразу же дверь беззвучно отворилась и вошла мисс Мюир. День выдался очень теплый, и она впервые отказалась от своего простого черного платья. Вся в белом, без единого украшения, кроме своих светлых волос и букетика душистых фиалок у пояса, она совсем не походила на ту смиренную, похожую на монашку женщину, которую Джеральд привык видеть в доме. Изменилось не только платье, но и лицо: щеки заливал легкий румянец, глаза застенчиво улыбались, складка губ была не как у человека, который усилием подавляет все свои чувства. Сейчас гувернантка предстала свежей, нежной, очаровательной женщиной, и Ковентри показалось, что от ее присутствия в унылой комнате стало светлей. Она подошла к нему и проговорила безыскусно, сопроводив слова услужливым взглядом, от которого невольно делалось спокойно: