Человек в черном

Отказавшись от дарственной записи при жизни Ромейна из боязни, что это приведет к публичному скандалу, он приобрел Венжское поместье для церкви более надежным путем наследия, что было – особенно за неимением наследника – неопровержимым доказательством преданности завещателя католической вере. Но предстояла еще одна последняя необходимость: следовало создать серьезное препятствие на тот случай, если б в будущем в намерениях самого Ромейна могла возникнуть перемена. Такое препятствие отец Бенвель придумал уже давно.

Несколько минут он ходил взад и вперед по комнате, не глядя на своего гостя.

– Что это я хотел вам сказать? – начал он. – Я, кажется, говорил о вашей будущей жизни и правильном применении вашей энергии?

– Вы очень добры, отец Бенвель, но этот вопрос очень мало меня интересует. Моя будущая жизнь определилась: домашнее уединение, наполненное религиозными обязанностями.

Отец Бенвель, ходивший до сих пор по комнате, при этом ответе остановился и ласково положил руку на плечо Ромейна.

– Мы не позволим доброму католику, достойному лучшей участи, удаляться в домашнее уединение, – сказал он, – церковь желает извлечь из вас пользу, Ромейн. Я никогда в жизни никому не льстил, но могу сказать вам прямо в лицо, как говорил за глаза, мы не можем позволить растратить попусту свои качества человеку с вашим строгим понятием о чести, с вашим умом, с вашими высокими стремлениями при вашей личной обаятельности. Откройте мне вашу душу, а я открою вам свою. Я прямо говорю вам: перед вами завидная будущность.

Бледные щеки Ромейна вспыхнули от волнения.

– Какая будущность? – спросил он поспешно. – Разве я волен выбирать? Должен ли я напоминать вам, что женатый человек не может думать только о себе?

– Предположите, что вы не женаты.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ромейн, я попытаюсь проложить мою дорогу через ту закоренелую скрытность, которая составляет один из недостатков вашего характера. Если вы не в состоянии решиться высказать мне те тайные мысли, те невыраженные сожаления, которые не можете доверить никому другому, то этот разговор должен прекратиться. Нет ли в глубине вашей души сильного стремления к чему-нибудь более высокому, чем то положение, которое вы занимаете теперь?

Наступила пауза, румянец исчез с лица Ромейна, он молчал.

– Вы не в исповедальне, – напомнил ему отец Бенвель с грустной покорностью обстоятельствам, – вы не обязаны отвечать мне.

Ромейн встрепенулся и сказал тихо и неохотно:

– Я боюсь отвечать вам.

Этот, по-видимому, обескураживающий ответ внушил отцу Бенвелю полную уверенность в успехе, на который он почти и не рассчитывал. Он все глубже и глубже проникал в душу Ромейна с той тонкой и ловкой проницательностью, которую дала ему многолетняя практика.

– Может быть, я высказался недостаточно ясно? – сказал он. – Постараюсь выразиться ясней: вы человек не малодушный, Ромейн, если вы верите, то верите горячо. Впечатления не смутно и мимолетно проходят через вашу душу. Раз ваше обращение совершилось, необходимым следствием было то, что ваша душа всецело предалась вере. Верно я понимаю ваш характер?

– Насколько я знаю – да.

Отец Бенвель продолжал:

– Вспомните, что я вам сейчас сказал, и поймете, почему я считал своей обязанностью настаивать на вопросе, оставленном вами без ответа. В католической вере вы нашли душевное спокойствие, которое не могли обрести другими способами. Если бы я имел дело с обыкновенным человеком, то не ожидал бы от этой перемены более счастливого результата, но я спрашиваю вас: не произвело ли на вас это благодатное влияние более глубокого и возвышенного действия? Можете ли вы искренне сказать мне: «Я доволен тем, что приобрел, и больше ничего не желаю?»

– Говоря откровенно, я не могу этого сказать, – отвечал Ромейн.

Теперь настало время говорить прямо. Отец Бенвель приближался к цели, уже не прикрываясь многословием.

– Некоторое время назад вы говорили, – произнес он, – что желали бы разделить жребий Пенроза. Его вступление в индейскую миссию соответствует, как я вам уже говорил, особенностям характера его дарований. Но выбранный им путь, приведший его в священные ряды духовенства, открыт каждому, кто чувствует божественное призвание, сделавшее Пенроза одним из нас.

– Нет, отец Бенвель! Не для всякого это возможно!

– А я говорю, да.

– Это невозможно для меня!

– А я говорю, что это возможно для вас, более того, я прошу вас, я приказываю вам изгнать из ваших мыслей уныние и все мнимые препятствия. Они недостойны внимания человека, чувствующего себя призванным к духовному сану. Дайте мне вашу руку, Ромейн! Говорит ли вам ваша совесть, что вы такой человек?

Ромейн вскочил, потрясенный до глубины души торжественностью этого воззвания.

– Я не могу устранить препятствия, окружающие меня! – вскричал он страстно. – Человеку в моем положении ваш совет положительно бесполезен. Узы, связывающие меня, делают духовный сан для меня недоступным.

– Ничто не может преградить вам доступ в духовный сан.

– Я женат, отец Бенвель!

Отец Бенвель сложил руки на груди, посмотрел с непоколебимой решимостью прямо в лицо Ромейну и нанес удар, который готовил уже несколько месяцев.

– Соберитесь с мужеством, – сказал он мрачно, – вы такой же холостой человек, как и я.