Рождественское чудо герцога

Приступ кашля Маркуса заставил ее замолчать. Его большое тело прижалось к ней, его рука сжалась вокруг нее. Она крепко вцепилась в эту руку, встревоженная, взглянув на него снизу вверх. Его лицо было таким же красным, как ее волосы, из глаз текли слезы.

“Маркус! Ты в порядке?”

“Да”, - прохрипел он между приступами кашля. “Просто подавился, вот и все”.

“Но чем, воздухом?”

Он выдавил из себя смешок. Но это был грубый, почти дикий смех. Однако, прежде чем она успела еще раз расспросить его о его знакомстве с герцогом, он заговорил.

“Но я не сказал тебе, почему мы возвращаемся в такой спешке. Мисс Линли стало плохо во время послеобеденного чая. Совершенно плохо”.

Она моргнула. Ах да, мисс Линли. В последние минуты она совсем забыла о юной леди. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, но ее смущение было недолгим. “Что ты имеешь в виду под "совсем плохо”?"

К ее растущей тревоге, выражение его лица стало неловким. “Давай просто скажем, что ее красивое бархатное платье, вероятно, придется выбросить. А также мой сюртук”, - сказал он в сторону.

“О нет”, - простонала Поппи, слишком хорошо представляя себе все это. “Я знала, что ей следовало остаться в своей комнате, чтобы прийти в себя после путешествия”. Она нахмурилась. “Но как она умудрилась испачкать твой сюртук? Ты тогда сидел так близко к ней?” Странная вещь. Мисс Линли никогда бы не стала тратить свое время на простого мистера; она стремилась к высокому титулу и не делала из этого секрета. И с герцогом в резиденции, высшим титулом, который она могла получить, не прибегая к королевской власти, девушка была бы весьма сосредоточена.

“Можно сказать, мы сидели рядом”, - пробормотал он.

Как раз в этот момент они галопом въехали на широкую подъездную аллею. Хотя Поппи знала, что ей следует сосредоточиться на возвращении к мисс Линли, она не могла избавиться от внезапной мысли, что Маркус что-то скрывает от нее.

Они всегда были необычайно близки, умели читать эмоции и мысли друг друга с пугающей точностью. И за десять лет, прошедших с тех пор, как она видела его, казалось, что их понимание друг друга не ослабло, что подтверждало ее осознание напряжения, сотрясающего его тело.

“Маркус, ” медленно произнесла она, поворачиваясь в его объятиях, чтобы лучше видеть его лицо, “ почему мисс Линли сидела так близко к тебе?”

Взгляд, которым он одарил ее, можно было описать только как страдальческий. И все же он не ответил ей. Однако, прежде чем она успела задать ему еще один вопрос, они подъехали к крыльцу, и он остановил лошадь. Немедленно подбежал лакей, чтобы взять поводья.

“Спасибо тебе, Билл”, - сказал Маркус.

“Конечно, ваша светлость”.

Слова поразили Поппи со всей силой мчащегося экипажа. Ваша светлость? Наверняка лакей принял Маркуса за кого-то другого. Ее друг спешился и обнял ее за талию, чтобы помочь спуститься. Но она не пошевелилась, чтобы соскользнуть с лошади. Она не могла пошевелиться, застыв от мрачного взгляда его глаз.

“Маркус?” - выдавила она слабым голосом.

Он вздохнул, его пальцы сжались на ее талии. “Полагаю, рано или поздно ты узнаешь”, - сказал он. “Я герцог, Поппи. Герцог Холлитон”.

Глава третья

Маркус был герцогом. Поппи ничего не могла поделать, кроме как недоверчиво уставиться на своего старого друга. Конечно же, он шутил. Такое не могло быть правдой.

Но он просто смотрел на нее в ответ серьезными, настороженными глазами. И она знала, что он сказал правду. Если раньше между ними была пропасть, то теперь их разделял целый океан. Затем она соскользнула с лошади, хотя и не из желания стоять на твердой земле. У нее было четкое представление, что ноги подогнутся под ней, если предоставить их самим себе. Но она была совершенно не в состоянии дольше оставаться на своем месте. К счастью, Маркус крепко держал ее за талию, пристально глядя на нее, словно ожидая вопросов, которые, несомненно, последуют. Например, как? И Почему? И Что за чертовщина?

Однако, прежде чем слова успели оформиться в холодном зимнем воздухе, к ним широкими шагами подошел сэр Реджинальд. “Боже милостивый, девочка. Тебе потребовалось достаточно времени. Перестань лапать герцога, как обычная шлюха; моя Арабелла отчаянно нуждается в тебе ”.

В одно мгновение его мясистая ладонь оказалась на ее руке. Губы Маркуса сжались. Он отпустил ее талию, но только для того, чтобы встать между ней и сэром Реджинальдом. Поппи, все еще ошеломленная его признанием, могла только в ужасе наблюдать.

“Она не шлюха, сэр. Никогда больше не называйте ее так”.

Рука баронета отпустила ее руку, как будто она была раскаленным углем. Иронично, учитывая, что, поскольку Маркус больше не обнимал ее — и ее потрясенное оцепенение прошло, — она не могла вспомнить, когда ей было так холодно.

“Мои извинения, ваша светлость”, - сказал сэр Реджинальд с елейным подобострастием.

На мгновение Поппи показалось, что обмен мнениями пройдет для нее без последствий. Она не могла позволить себе потерять этот пост. Пока баронет не бросил на нее яростный взгляд.

“Тогда пойдем, Пруденс. Мы не должны заставлять Арабеллу ждать”.

Тяжело сглотнув, Поппи плотнее запахнула плащ на плечах, как щит, и нырнула за Маркуса. Пожалуйста, не говори ничего, что могло бы усугубить ситуацию, безмолвно взмолилась она, бросив на него предупреждающий взгляд, который, как она молилась, выражал все, о чем она думала.

К счастью, он, казалось, понял, хотя, судя по грозному выражению его глаз и яростно выпяченной челюсти, он был совсем не рад этому. Вздохнув с облегчением, Поппи опустила голову и последовала за своим работодателем в дом.

* * *

Маркус с бессильной яростью наблюдал, как сэр Реджинальд утаскивал Поппи. Не мое дело вмешиваться, строго сказал он себе. Умоляющий взгляд, которым она одарила его, был для него так же ясен, как если бы она произнесла эти слова вслух: она боялась за свое положение, и любое вмешательство с его стороны только ухудшило бы ситуацию.

Но это никак не погасило жгучего желания немедленно разлучить ее с баронетом. Призвав на помощь каждую унцию своей немалой силы воли — и чуть не выбив при этом задние зубы, - он каким-то образом сумел удержаться от того, чтобы броситься за ними, делая большие глотки ледяного воздуха, чтобы прочистить голову и остудить свой нрав.

То, что он все еще не оправился от потрясения, увидев ее снова, было преуменьшением. Клянусь Богом, все это время он думал, что она мертва. Когда все это время Хаустерны, эти злые демоны из ада, заставляли его поверить в жестокую ложь. Сколько ночей он лежал без сна, ненавидя себя за то, что не вернулся к ней раньше? Как часто он тосковал по ней?

И она была здесь, на его домашней вечеринке? Тем не менее, он мог бы вообще не знать, что она здесь, если бы не отчаянная попытка сбежать из дома после несчастного случая с мисс Линли, побудившая его добровольно позвать горничную этой женщины. Если бы он был человеком с богатым воображением, он бы счел это рождественским чудом.

Но рождественские чудеса были чем-то таким, что происходило, по крайней мере, не с ним.

Он медленно вздохнул, прогоняя старое горе, столько лет боли было связано с этим временем года. Но он не хотел думать об этом сейчас. К нему вернулась Поппи, единственный человек, который когда-либо дарил ему хоть каплю радости во время праздников. И она была в безопасности и здорова — настолько, насколько это возможно на службе у сэра Реджинальда.

Гнев снова вскипел, когда он отряхнул снег с ботинок и вошел в прихожую, воспоминание о мужчине, схватившем Поппи, вспыхнуло в его голове. Он передал свою верхнюю одежду дворецкому с рассеянным кивком благодарности, хотя его мысли были заняты другим. Поппи была лучшим, что было в его детстве; когда так много времени он проводил, погрязнув в чувстве вины и печали, готовясь к будущему, полному суровой ответственности и долга, она дала ему единственное, чего ему так не хватало: свободу быть ребенком.

Но что он мог сделать? Как он мог помочь ей?

Когда он слепо шагал к величественной широкой лестнице, две сутулые фигуры, прихрамывая, преградили ему путь.

Он, вздрогнув, остановился и посмотрел вниз на пару очень любопытных — пугающе любопытных, если быть честным, — пожилых женских лиц: вдовствующую герцогиню Холлитон, которая настаивала на том, чтобы к ней обращались как к его двоюродной бабушке, хотя на самом деле она была очень дальней кузиной; и ее дорогую подругу, вспыльчивую вдовствующую виконтессу Теш, великую патронессу острова Синн.

“Ваша светлость, миледи”, - обратился к ним Маркус, кланяясь. Эта формальность заслужила ласково-раздраженный взгляд вдовствующей герцогини и закатывание глаз ее спутницы. Хотя вдовствующая герцогиня дала ему понять, что ему не нужно церемониться с ней, он все еще совершенно не привык к своему новому положению и имел тенденцию возвращаться к условностям, когда был взволнован или нервничал и был простым мастером. Первое, которым он, безусловно, был именно тогда.

“То есть, ” поправил он с извиняющейся улыбкой, “ тетя Джинни”.

Когда изборожденное морщинами лицо вдовствующей герцогини сморщилось от удовольствия, леди Теш нетерпеливо фыркнула. Она посмотрела на него с тем, что, как он теперь понял, было типичной для нее суровостью. “Ты чуть не растоптал мою дорогую Фрейю, ты знаешь”.

Он посмотрел вниз и поморщился, заметив крошечную белую собачку у ног леди Теш. Это существо было самой странной собакой, которую он когда-либо видел, невероятно маленькой и тощей, с тонкой шерстью, которая стояла хаотичной короной на голове. Однако это было не самое необычное в нем; для животного у него было невероятно человеческое выражение лица. Как это было доказано сейчас, его два маленьких черных глаза смотрели на него с праведным гневом.

“Прошу прощения”, - пробормотал он леди Теш.

Опять это закатывание глаз. “Не передо мной надо извиняйся, мой мальчик”.

Не уверенный, хочет ли он зарычать или рассмеяться над нелепостью происходящего, он посмотрел на собаку сверху вниз и сказал с впечатляющей, по его мнению, серьезностью, все время чувствуя себя полной задницей: “Мои извинения, Фрейя”.

Глаза обманули его, или собака действительно царственно кивнула? Прежде чем он успел осознать это, леди Теш заговорила снова.

“Это была горничная мисс Линли, Пруденс?”

“Поппи”, - поправил он, не задумываясь, инстинктивно отреагировав на данное ей имя при рождении, а Поппи дали в попытке не сокрушить ее дух.

Тревожный блеск удовлетворения появился в проницательных глазах вдовствующей виконтессы. “Мне показалось, что вы двое должны знать друг друга”.

Почему он вдруг почувствовал, что ему нужно взять щит и меч, чтобы защитить Поппи от любопытства этой женщины? Не то чтобы его подруга когда-либо хотела, чтобы он защищал ее. Она всегда настаивала на том, чтобы не бояться ничего, делать все по-своему. Точно так же, как в тот последний день, когда она навсегда положила конец их дружбе. На мгновение он вспомнил ту ссору, ее холодность к нему, которая казалась такой чуждой, но он не мог понять, что это было, пока не стало слишком поздно. Он подозревал, что она порвала с ним, чтобы защитить его; она всегда была гордячкой с невероятно низкой самооценкой. Но он, в своем юношеском гневе и гордыне, позволил ей оттолкнуть себя, к его нескончаемому горю. К тому времени, когда он, наконец, преодолел это и вернулся к ней, она сбежала из дома, и Хаустерны, очевидно, списали ее со счетов как мертвую, без сомнения, чтобы сохранить лицо перед своими соседями, возможно из-за откровенной жестокости.