Рождественское чудо герцога

Она покачнулась на ногах. Он не нуждался в дальнейших уговорах.

“Подойди и сядь, пока я разжигаю огонь”, - приказал он. “А потом мы сможем поговорить, сколько душе угодно”.

“Я не могу”, - слабо возразила она, даже когда позволила ему провести ее через тень к креслу лицом к камину. “Пока мы разговариваем, для меня вызывают экипаж, который отвезет меня в местную гостиницу, чтобы я могла сесть на почтовую карету обратно в Лондон. Кроме того, я служанка. Это неприлично. А тебе нужно позаботиться о гостях.”

“Правильно, это мои обязанности ”. Он улыбнулся, чтобы поднять настроение, затем опустился на корточки перед камином, чтобы начать разводить огонь. Он взглянул на нее через плечо. “Это мой дом, я тебя не нанимал, и я могу делать все, что пожелаю”.

Ее губы изогнулись в легкой улыбке. Однако к тому времени, когда камин наконец разгорелся и он повернулся к ней, ее улыбка исчезла, а лицо было напряжено от беспокойства. Она съежилась на своем месте, выглядя разбитой.

“Я так старалась, Маркус”, - прошептала она, не сводя с него глаз, словно умоляя понять. “Я думала, что это будет лучше, чем быть проданной замуж за мистера Кимбала”.

“Кимбал?” Он в шоке уставился на нее. Он слишком хорошо помнил этого человека, его сальные волосы и еще более сальную улыбку, то, как он щипал молодых девушек, когда они осмеливались подходить к нему слишком близко. “Ты же не хочешь сказать, что они хотели, чтобы ты вышла замуж за этого развратника?”

Она кивнула. “Но, может быть, это все, чего я заслуживаю”.

В одно мгновение он оказался рядом с ней, опустился на колени у ее ног, наклонившись так близко, что их глаза оказались лицом к лицу. “Это не все, чего ты заслуживаешь, Поппи”, - сказал он, и его слова были яростными, наполняя каждую частичку уверенности в его сердце. “Ты заслуживаешь обрести счастье, быть любимой”.

Она лишь печально покачала головой, отводя от него взгляд.

Он разочарованно вздохнул. Как только она приняла решение, мало кто мог ее разубедить. Без сомнения, именно эта черта характера была причиной ее бегства из дома и решимости устроить собственную жизнь, и поэтому он мог быть только благодарен за это.

Однако времена, подобные нынешним, когда ее мнение о себе было таким низким, были душераздирающими. Ему придется действовать осторожно; было слишком очевидно, что она не чувствует себя достойной любой помощи, которую он мог бы ей предложить, и откажется от нее, независимо от того, какую пользу это могло бы принести ей.

“Что ж, ” сказал он как ни в чем не бывало, вставая и занимая место рядом с ней, - полагаю, тебе интересно, как все это получилось”. Он обвел рукой вокруг себя, указывая не только на комнату, которая была погружена в тень, за исключением их маленького, интимного, светящегося круга, но также на дом и титул.

Как он и ожидал, отвлекающий маневр сработал. Она выпрямилась и повернулась к нему, страдание исчезло из ее глаз, его место заняло яркое любопытство. “Я очень хорошо знаю, что ты пытаешься отвлечь меня, но я обнаружила, что мне все равно. Что, черт возьми, произошло, Маркус, что сделало тебя герцогом всего на свете?”

Он тихо рассмеялся, больше от облегчения, чем от чего-либо еще, прежде чем быстро протрезвел. “Кажется, мой отец, который, как ты помнишь умер, когда я был младенцем, оказывается был дальним родственником герцога Холлитона. Он не мог ожидать наследования. Однако, по счастливой случайности — или, скорее, по несчастью, — герцоги не были особенно плодовиты на своих наследников. Последний герцог Холлитон умер чуть больше года назад, не оставив потомства. Меня нашли и сделали герцогом. ”

Она уставилась на него широко раскрытыми глазами. “Ты говоришь так просто, как будто такие вещи случаются каждый день”.

Его губы скривились, его хорошее настроение сохранялось по чистой волей. “Это самый простой способ увидеть это, не так ли?”

Ему удалось произнести эти слова непринужденно. Поппи, конечно, почувствовала скрытый вес их слов. Когда она потянулась к его руке, крепко сжав ее в своей, он не смог больше притворяться ни мгновением. Он переплел свои пальцы с ее, как они делали в детстве, изучая ее тонкую, огрубевшую от работы руку на фоне своей более темной, гораздо большей руки. Он слишком давно ни от кого не получал такого утешения. Ему казалось чуждым проявлять даже такую маленькую слабость. И все же с Поппи это казалось правильным.

Она хранила молчание, позволяя ему собраться с мыслями. Как всегда, она была для него тихой силой. Наконец он выдохнул, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ее руки.

“Все в моей жизни было связано с долгом, ответственностью, выполнением того, что должно быть сделано. Несмотря на это, я плохо подготовлен к такой жизни, Поппи”, - прохрипел он. “Вдовствующая герцогиня, конечно, сделала все, что могла, чтобы облегчить мне путь. Я не мог бы просить более терпеливого родственника, который помог бы мне выполнять мои новые обязанности. Ей нелегко далось это, особенно после того, как она потеряла всех, кого любила. И все же она никогда не заставляла меня чувствовать себя незваным гостем, никогда не проявляла ко мне ни капли недоброжелательности. Я бы сделал для нее все, что угодно ”.

“Даже устраиваешь рождественскую вечеринку дома?”

Ее вопрос был тихим, она ясно понимала ситуацию. Его губы юмористически скривились, когда он поднял на нее взгляд. Ее ясные голубые глаза были бесконечно печальны. Она поняла, почему он ненавидел это время года, как оно напоминало ему о брошенности и смерти матери и о том, что после этого все изменилось.

“Даже устраиваю рождественскую вечеринку в доме”, - сказал он. Он тихо рассмеялся. “Хотя, я полагаю, это удача, поскольку она привела меня к тебе. И учитывая вмешательство судьбы таким образом, включая потерю твоего поста, ты не можешь отказаться остаться здесь. ”

Она уставилась на него, выдернув свою руку из его. “ Остаться здесь?

“Конечно”.

Но она хмурилась. “ Ты имеешь в виду, как горничная, не так ли?

“Как семья”, - мягко ответил он.

У нее перехватило дыхание. “Семья”.

“Да”.

Она покачала головой. “Нет, я не могу”.

“Конечно, ты можешь”.

Но она, казалось, почти не слышала его. “Я горничная, обездоленная сирота, ничего не значащая”. Что-то болезненное промелькнуло в ее глазах. “Я не могу жить в доме герцога. Мне даже не следовало быть сейчас здесь с тобой.”

И тут проявилось упрямство, которого он ожидал. Чего он, однако, не ожидал, так это того, как разорвется его сердце, когда она в процессе разоблачит саму себя.

Он поерзал на стуле, наклонился к ней и снова взял ее за руку. Ее пальцы были холодными.

“Поппи, ” сказал он медленно и яростно, - ты важна для меня и достойна всего того хорошего, что может дать тебе жизнь. И, кроме того, — выражение его лица смягчилось от улыбки“ — сегодня Рождество. Ты не можешь быть одна в Рождество.

Но, хотя ее глаза наполнились непролитыми слезами, она покачала головой с мрачной уверенностью. “ Я не могу, Маркус.

Он разочарованно вздохнул. Ее ответ, конечно, был ожидаемым. От этого слушать было ничуть не легче. Зная, что это его последний шанс удержать ее здесь, что она упорхнет, как испуганная птичка, если он не подойдет к ней должным образом, он посмотрел ей прямо в глаза и сказал, вложив в эти слова все свое сердце: “Тогда останься ради меня, Поппи”.

Она резко втянула воздух, прикусив зубами полную нижнюю губу. При виде этого зрелища его охватил жар, наряду с желанием быть тем, кто прикусит эти губы.

Ошеломленный тревожным поворотом, который приняли его мысли, он сказал гораздо громче, чем следовало: “Чтобы помочь мне, я имею в виду. Я бы нормально не поздравил вдовствующую герцогиню с Рождеством. Ты же меня знаешь; у меня никогда не было таланта к такого рода празднествам.”

Она оставалась спокойной, пристально глядя на него, ища. Чего?

Наконец она заговорила. “Очень хорошо, Маркус. Я остаюсь”.

Однако, прежде чем он успел осознать, что ему это удалось, она продолжила.

“Но я не приму милостыню, даже от тебя. Я останусь, только если смогу зарабатывать себе на жизнь, и рекомендацию в конце. А потом, после ”Двенадцатой ночи", я отправлюсь в путь. Она посмотрела на сверток у себя на коленях, ее руки сжались сильнее. “Я не приму милостыню”, - повторила она шепотом.

Конечно, это было не то, чего он хотел. И уж точно не то, чего она заслуживала. Нет, Поппи заслуживала любви и заботы.

Но он воспринял бы это как маленькую победу. И, если повезет, он мог бы использовать двенадцать дней Рождества, чтобы убедить ее остаться навсегда.

Теперь нужно придумать, как позволить ей зарабатывать на жизнь и при этом держать ее рядом с ним.

На мгновение он вспомнил слова леди Теш, сказанные тете Джинни сегодня днем, о том, как она предложила нанять компаньонку.

“Очень хорошо, ” сказал он нейтральным тоном, чтобы не спугнуть ее, “ я согласен на твои требования. И я найму тебя. В качестве компаньонки вдовствующей герцогини”.

Она посмотрела на него долгим взглядом, одновременно полным надежды и подозрительности. Он затаил дыхание, ожидая ее ответа.

“Место компаньонки на 12 дней?”

“Да”, - подтвердил он, все это время горячо надеясь, что ему никогда не придется еще что нибудь придумывать, чтобы она осталась дольше.

“Очень хорошо. Но только до двенадцатой ночи”.

Он кивнул. “Только до двенадцатой ночи”. Надеюсь, к тому времени я уговорю тебя остаться навсегда.

Глава шестая

Ей следовало отказаться. Она и близко не подходила для этой должности. Компаньонками обычно были бедные родственницы или женщины из хороших семей, от которым отвернулась судьба.

И все же…

И все же ей нужна была эта рекомендация, если она собиралась когда-нибудь найти другую должность. Но даже когда она думала об этом, она знала, что это был всего лишь последний толчок, который ей был нужен, чтобы согласиться. Нет, единственное, что заставляло ее до боли хотеть остаться и чуть не разбило ей сердце в процессе, была идея о том, что Маркус проведет Рождество с людьми, которые не понимают горя, о котором ему напомнило это время года.

Она никогда не забудет то первое Рождество, которое он провел в доме своего дяди. Чем ближе были праздники, тем печальнее и замкнутее он становился. Она, конечно, знала, что его мать сбежала со своим любовником на Рождество, и что в двенадцатую ночь они получили известие о ее гибели в дорожной аварии. Но Поппи не знала, насколько глубоки раны Маркуса.

Надеясь принести ему немного счастья, ей пришла в голову идея снова сделать праздники для него радостными. Хотя она никогда не испытывала, на что похоже счастливое Рождество — Хоустерны и в лучшие дни были недовольны ее вынужденным присутствием в их доме, — за время уроков у викария она узнала достаточно, чтобы жить дальше.

И так они начали свои собственные частные празднования, тайком уходя с уроков пораньше, когда только могли, танцуя, рассказывая истории о привидениях и объедаясь выпечкой, которую Маркус упросил повара своего дяди испечь для них. Это была традиция, которой они придерживались всю свою юность, способ забыть свои печали.