Рождественское чудо герцога

Но сейчас он об этом не думал. “Она старый друг детства”, - ответил он, надеясь, что это удовлетворит вдовствующую виконтессу.

Реакция его тети, однако, была резкой и неожиданной. Она прижала руку ко рту. “Боже мой, Холлитон. Поппи? Та бедная девочка, о которой ты мне рассказывал? Но она мертва!”

“Похоже, мне солгали”.

“О боже”. Она посмотрела вверх по лестнице в том направлении, куда сэр Реджинальд тащил Поппи. “Но она здесь? Как чудесно!”

Это было чудесно. Тепло разлилось в его груди, вытесняя гнев и разочарование. Такого чувства у него не было с тех пор, как он потерял ее много лет назад. С тех пор его дни были наполнены суровым долгом, он делал все, что от него требовали, но без особого энтузиазма, выполнял все действия, но почти ничего не чувствовал. Даже после того, как он получил неожиданное известие о том, что унаследовал герцогство от какого-то ранее неизвестного кузена, даже после того, как тетя Джинни приняла его с открытым сердцем, он просто опустил голову и продолжал, как делал всю свою жизнь, принимая на себя эту новую мантию ответственности и делая все возможное, хотя внутри чувствовал оцепенение.

Однако сейчас он чувствовал себя растением, оттаивающим после суровой зимы, когда солнце, согревающее его, возвращает к жизни. И все потому, что они с Поппи нашли друг друга.

И будь он проклят, если потеряет ее снова.

Мысль была настолько неожиданной, что на мгновение он замер, ошеломленный. Прежде чем он успел осознать это — или насколько правильным это казалось, — тетя Джинни заговорила снова.

“Боюсь, бедняжке сегодня придется нелегко”, - сказала она, в беспокойстве сдвинув серебристые брови. “Мисс Линли была совсем не счастлива после своего маленького несчастного случая”.

Леди Теш издала грубый звук. “И неудивительно. Не каждый день кто-то перекладывает свой обед на герцога. И это только первый день; одному богу известно, что принесет остальная часть этой домашней вечеринки.”

Маркус плотно сжал губы, пока они продолжали свое хождение взад-вперед. Рождественская вечеринка в доме была последним, чего он хотел. Не считая того факта, что он был новичком в герцогстве и все еще не привык к своему новому статусу, праздники были для него источником боли на протяжении большей части его жизни.

За исключением тех лет, что он провел с Поппи. На него нахлынули воспоминания о маленьких веселых праздниках, о сосновых ветках и розмарине, которые она прятала в его комнатах, о простых подарках, которые она приготовила для него. Величайшим подарком, который она сделала ему, была радость, которую она принесла в его жизнь, прогнав на короткое время печаль, которая сопровождала его, как призрак, в это время года. Только в те короткие дни, когда они проводили все свободное от уроков время вместе с викарием, распевая песни, играя в игры и рассказывая друг другу истории о привидениях, он смог забыть мать, которая бросила его, а затем умерла на Рождество.

После потери Поппи он больше никогда не отмечал праздники. И он бы продолжал отказываться праздновать, если бы тетя Джинни не попросила его отпраздновать Рождество пышно и радостно, как она привыкла. И после того, как она приняла его, помогая выполнять его новые обязанности и поддерживая во всех начинаниях, он сделает для нее все. Даже устроит рождественскую вечеринку в доме для группы буквально незнакомых людей.

Но хотя он боялся этого, поскольку оно принесло ему Поппи, он обнаружил, что может быть только благодарен за это.

Теперь, когда шок от новой встречи с ней прошел, он не мог не задуматься о произошедших в ней переменах. Когда он впервые встретил ее много лет назад, она была перепачканным грязью сорванцом, в юбках, высоко поднятых над ободранными коленями, и в ореоле огненных спутанных волос. Это был первый раз в его жизни, когда он был вдали от дома, его дедушка и дядя решили разделить время Маркуса между своими двумя домами после того, как его мать сбежала со своим любовником.

Столько горя и потерь на его узких девятилетних плечах. Стоит ли удивляться, что он был напуган и убит горем, потеряв единственного любящего человека, которого он когда-либо знал, оказавшись в строгой, холодной атмосфере с дядей, которого он едва знал? В течение дня тяжесть этого места изматывала его, пока он не почувствовал, что тонет. Он сбежал из дома, спрятался в лесу и плакал до тех пор, пока в нем не иссякли слезы. Тогда он молился так, как никогда раньше, о друге, компаньоне, о ком-то, кому он мог довериться и на кого можно было положиться.

А потом перед ним оказался Поппи. И, как говорится, так оно и было.

Так много лет прошло с того рокового дня, осень и зиму они провели с Поппи в маленькой гостиной викария, заучивая уроки, прежде чем сбежать играть и исследовать окрестности, весну и лето - у его дедушки, так одинокого из-за того, что ее не было с ним.

Бесцветные годы, когда он думал, что потерял ее навсегда.

Но теперь она вернулась в его жизнь. И хотя у нее был тот же независимый дух, что и всегда, внешне она была совсем другой. О, у нее все еще были те огненные волосы, те большие голубые глаза, та россыпь веснушек на носу. Теперь, однако, ее лицо повзрослело, подбородок заострился, щеки стали высокими и изящными. А шея стала такой длинной, как у лебедя. Ее фигура тоже повзрослела, это уже не узкое, угловатое тело девушки. Нет, когда он держал ее в своих объятиях, она была мягкой и теплой, с соблазнительными изгибами…

Он побледнел. Что, черт возьми, он делал? Он думал о Поппи. Да, теперь она выросла и заполнила все нужные места, — он громко откашлялся, чтобы прогнать непрошеное желание, которое настойчиво поднималось в нем, — но она была прежде всего его самым дорогим другом. Она была для него как семья. Он не стал бы пачкать их отношения подобными мыслями.

К счастью, он был в компании леди Теш, которая была не из тех, кто позволяет людям долго барахтаться в своих мыслях. “Поскольку ты не обращаешь внимания ни на что из того, о чем мы говорим, Холлитон”, - протянула она, бросив на него лукавый взгляд за его невнимательность, “возможно, будет лучше, если ты уйдешь в свои апартаменты и переоденешься. И искупаешься. Она оглядела его с ног до головы, ее ноздри раздулись. “Пока ты избавился только от суртука, который испачкала мисс Линли, но нужно быть осторожным теперь при общении с ней. А теперь забери мою дорогую Фрейю и проводи нас в наши комнаты.”

Он сделал, как ему было велено, подняв маленькую собачку на руки, последовал за двумя женщинами, когда они поднимались по лестнице, краем уха слушая, как леди Теш выражает свое разочарование по поводу того, что дала своей спутнице выходной на праздники, и предлагает вдовствующей герцогине подумать о том, чтобы найти компаньонку для себя. Все это время он беспокоился о Поппи, как собака о кости.

Он не мог потерять ее снова. На этот раз шока от этой мысли не было, только чувство правоты. Он чертовски многим обязан Поппи. Независимо от ее мнения о статусе и собственной неполноценности — представления, в котором он не мог ее разубедить раньше, и которое, как он опасался, теперь вдвойне укрепилось в ее сознании, — он должен был как-то убедить ее остаться у него постоянной гостьей. Всей семьей.

Конечно, это был значительный подвиг; Поппи была известна своим упрямством, и у нее была глубокая гордость. Будет нелегко преодолеть чувство незначительности, которое культивировалось в ней, как заросли сорняков, с самого ее рождения. Он поморщился. Особенно теперь, когда он имел гораздо более высокий статус, чем внук землевладельца.

Но однажды он потерял ее из виду; будь он проклят, если это случится снова.

Глава четвертая

Звук чего-то хрупкого, бьющегося о другую сторону двери, был первым, с чем столкнулась Поппи, добравшись до верхнего коридора. Факт, который должен был вызвать у нее страх.

Но в тот момент она была вне страха. Во всяком случае, после событий последнего часа она оцепенела. Гнев сэра Реджинальда действительно достиг предела, как только они оказались вне пределов слышимости Маркуса — нет, он больше не был просто Маркусом, а проклятым герцогом Холлитоном. У нее скрутило живот, но она не могла позволить себе роскошь думать об этом. Она надеялась сохранить работу. Прижимая к груди ветки остролиста — как она не уронила их раньше, она никогда не узнает — она с усталым смирением смотрела на закрытую дверь спальни мисс Линли, не обращая внимания на уколы острых листьев. На одно безумное мгновение она подумала, не выбежать ли обратно в снег. Она скорее подумала, что предпочла бы холод на улице тому огню, который бушевал по другую сторону этой тяжелой деревянной панели.

В конце концов она расправила плечи и прошла вперед, слегка постучав, прежде чем войти в комнату. Бог свидетель, если она задержится, лучше не станет.

Но зрелище, открывшееся ей, было намного хуже, чем она могла себе представить.

Мисс Линли выглядела как дикое создание, когда расхаживала по комнате в нижнем белье. Ее темные кудри ниспадали на лицо, кожа больше не была бледной, а покрылась пятнами от гнева, или слез, или того и другого вместе. Прекрасное зеленое бархатное платье, которое она надела на ленч, валялось кучей на полу, испачканное темным веществом, на которое Поппи не хотела смотреть слишком пристально. Осколки того, что казалось фарфоровой статуэткой и лампой из дутого стекла, усеивали пол прямо перед дверью.

Когда молодая женщина, наконец, осознала, что она больше не одна, она устремила пылающий взгляд в сторону Поппи.

“Ты”, - прорычала она.

Поппи не думала, что способна испытывать еще большее потрясение. Но горячая ярость, исходящая от мисс Линли, с ревом вернулась к жизни. Когда Поппи отступила на шаг, ее каблук наткнулся на осколок чего-то, без сомнения, когда-то очень дорогого предмета интерьера. Но она едва ли заметила это, настолько сосредоточена была на молодой женщине. Она чувствовала себя, в буквальном смысле, как лиса, загнанная на землю злобной гончей.

“Это все твоя вина”, - бушевала мисс Линли.

Молчи, осторожный голос прошептал в ее голове. Но, запутавшись в мыслях, она могла прислушаться к нему не больше, чем могла бы долететь до Луны.

“В чем это моя вина?”

В одно мгновение она поняла, что сказала не то. Не то чтобы что-то в тот момент было правильным. Но, по-видимому, это была особенно непродуманная мысль. Рот мисс Линли открылся и закрылся, как у рыбы, прежде чем, повернувшись к столу, она схватила статуэтку и швырнула ее в сторону Поппи. Он ударился о стену где-то справа. Ошеломленная Поппи могла только радоваться, что у молодой женщины была такая ужасная координация.

“Ты должна была помешать мне присоединиться к остальным”, - взвизгнула женщина. “Если бы вы высказались, я бы сейчас не была посмешищем”.

Поппи медленно вдохнула через нос, решив сохранять хладнокровие, хотя гнев закипал в ней быстро и горячо. “Если вы помните, мисс Линли, я упоминала об этом ...”

“Лгунья!” Девушка в ярости топнула маленькой ножкой в туфельке, ее изящные руки сжались в кулаки с побелевшими костяшками. “Из-за тебя мне теперь придется бежать обратно в Лондон, как собаке, поджавшей хвост. Из-за тебя я упущу отличный шанс заполучить герцога”.