Улица Вокзальная, 120

Глава VII. ЭЛЕН

Если верить найденным при ней документам, имя пострадавшей было Элен Пармантье. Она родилась 18 июня 1921 года. Проживала в Лионе, на улице Арфо, 44. В настоящее время снимала комнату в отеле на улице Деламбра, о чем свидетельствовал фирменный пропуск этой гостиницы.

Мы сразу же почувствовали себя в привычной обстановке, обнаружив среди разного рода бумаг три впечатляющих фотографии. На одной из них была изображена группа людей, среди которых фигурировал и Робер Коломер; на другой — обеспамятевший из концлагеря, по-видимому еще до ареста, гладко выбритый, в очках и без шрама на лице; наконец, на третьей были запечатлены черты Жоржа Парри, такого, каким он выглядел до своего преображения.

Малиново-красный от любопытства, Фару жадно перебирал лежавшие в сумке бумаги. Минуту спустя он передал мне телеграмму.

В ней, отправленной из Лиона на мыс Антиб и адресованной месье и мадам Фроман для мадемуазель Пармантье, датированной днем моего возвращения во Францию, то есть днем гибели Коломера, было сказано: «Поскольку возвращаетесь сегодня вечером, оставайтесь на Перрашском вокзале. Ждите меня на платформе. Вам сюрприз. Целую. Боб».

Неплохая находка. Но следующее письмо было и того лучше. Оно проливало яркий и неожиданный свет на личность так называемой Элен Пармантье. Без даты, оно было следующего содержания:

«Дитя мое!

Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет среди живых. Я знаю, ты не рассердишься на меня за то, что я сообщаю тебе об этом без предварительной подготовки; ведь все эти годы, с тех пор как ты узнала о моей «профессии», мы так мало были друг для друга дочерью и отцом... Каждый раз я пишу тебе с ведома одного моего весьма надежного друга. Ему предстоит переслать тебе и этот конверт, если в течение полугода от меня не поступит на его имя никаких известий. Вот почему настоящее послание является в каком-то смысле и моим завещанием. Ты найдешь средства для обеспеченного существования до конца своих дней на вилле, где ты никогда не была, но местонахождение которой тебе известно и ключи от которой у тебя есть. Ты знаешь, о какой вилле идет речь: «Если ехать от Льва, то после встречи с божественным и инфернальным маркизом это будет самая изумительная книга из всего им написанного». (Даже после смерти я не в силах избавиться от своего пристрастия к ребусам...) »

— Совершенно верно, — заметил я. — Просто ты хочешь сказать, что тебя не оставляет свойственная всем преступникам подозрительность.

Я продолжил чтение:

«Долго и нежно целую тебя».

Следовала вычурная роспись, в которой можно было различить буквы Ж. и П. Затем шел постскриптум:

«Как бы жестоко и иронично это ни прозвучало... — я посмотрел на обороте —

...мне сладостно сознавать, что получение этого письма явится для тебя своего рода символом освобождения.

Нежно и в последний раз целую тебя, милое мое дитя. Отныне ничего оскорбительного уже не будет больше исходить от твоего отца».

Фару теребил ус.

— Она дочь Джо Эйфелевой Башни, — произнес он.

— Похоже, что так. Та самая Элен, имя которой он назвал перед смертью.

— С радостью констатирую, что вся эта история ставит вашу секретаршу вне подозрений.

— Я тоже. Готов запастись целым мешком извинений...

— Ничего, выкрутитесь. Вы, как никто, умеете выходить из затруднительных положений. А что это за сюрприз, который ваш сотрудник уготовил этой девушке? Его собственная насильственная смерть?

— Не думаю. Очень скоро мы сможем задать этот вопрос ей самой. Дайте-ка мне конверт.

Он был квадратной формы, склеенный из дешевой желтой бумаги. Почерк и чернила, которыми был написан адрес, отличались от тех, какими было написано «завещание» гангстера. Я взял письмо, осмотрел через лупу обе стороны листка, сложил его и вложил в конверт.

— Не иначе как убийца был крив на одни глаз? — осклабился Фару.

— Нет, он был левшой. Вы не замечаете ничего необычного?

— В чем?

— В том, как сложено это письмо. Ведь это листок обычного формата, сложенный почему-то не вчетверо, как того, казалось бы, требовал конверт, а сначала на одну треть и затем вдвое. И вот он фактически болтается а этом конверте. Странно.

— Бросьте подражать Жоржу Парри и изъясняться шарадами. У меня нет времени на размышления. Выкладывайте все начистоту.

— Первоначально это письмо было вложено в продолговатый конверт, запечатанный красным воском. Через крошечное отверстие воск проник внутрь. Видите это красноватое пятнышко па обороте письма? Можете отправлять его на экспертизу к вашим алхимикам. Ставлю сто против одного, что это воск. Похоже, что весьма «надежный» друг, на которого ссылается Парри, совеем не так надежен, а его преданность интересам гангстера далеко не безгранична. Получив запечатанное письмо, значение которого было ему хорошо известно, этот надежный (sic.) человек не считает нужным ждать полгода. Он вскрывает печать и знакомится с завещанием. А затем решает завладеть кубышкой, содержимое которой, если вспомнить о подвигах этого гангстера, равняется целому состоянию. Разумеется, он, не теряя времени, пытается разгадать ребус. (Для непосвященного — задача практически неразрешимая. Лишь благодаря феноменальному стечению обстоятельств она оказалась Бобу по плечу.) И вот он навещает Парри и весьма любезно — при романтическом отблеске дров, пылающих в камине, — требует указать местонахождение тайника. Затем разворачиваются уже известные вам события: наш друг возвращается несолоно хлебавши, выжидает эти роковые полгода и, будучи не в состоянии использовать старый конверт — потому ли, что изорвал его, потому ли, что привел в негодность, — вкладывает письмо в первый попавшийся и отправляет его Элен Пармантье...

— То есть этому человеку известен как ее адрес, так и истинный статус?

— Дудки! Он посылает ей завещание с твердым намерением следить за всеми ее перемещениями, в полной уверенности, что рано или поздно она выведет его на кубышку...

— Похоже, что именно так оно и случилось. И он отблагодарил ее за любезность, продырявив внутренности. А как, по-вашему, удалось Коломеру снять копию с ребуса?

— Мы можем сразу же исключить гипотезу, согласно которой дочь Джо попросила Боба взяться за эту работу.

— Она и в самом деле не нуждалась ни в чьей помощи. Письмо ее отца позволяет предположить, что ей были понятны все его намеки, причем понятны с полуслова.

Он помолчал, затем:

— Понятны с полуслова? Послушайте-ка, в этом письме речь идет о доме, где спрятаны сокровища, но ни словом не упоминается о их местонахождении...

Вместо ответа я возобновил осмотр письма. В левом верхнем углу я заметил два булавочных отверстия.

— Здесь не хватает приложения, — сказал я. — Плана или чего-то в этом роде...

— Гм... Если бы он здесь был, задача, стоявшая перед тем человеком, невероятно упростилась бы и...

— Он никогда не держал его в руках. Постскриптум, если можно так выразиться, моложе основного текста. Решив, что его послание чересчур лаконично, Парри попытался смягчить его, прибавив несколько нежных слов. А так как прихваченное булавкой приложение мешало ему, он открепил его... а обратно не приколол.

— Все это не более чем гипотезы...

— Основанные на фактах. Если бы у этого человека был план или схема, разве стал бы он подвергать такому разгрому виллу в Шатийоне?

— Конечно, нет. Я как раз собирался выдвинуть это возражение.

— Короче, вы сами видите, что...

— Так вот, раз уж вы впали в состояние ясновидения, господин Всезнайка, выпалите-ка мне скороговоркой, как удалось Коломеру снять эту пресловутую копию?

Он подтрунивал надо мной. Я отложил письмо и вновь завладел конвертом. И вдруг усмехнулся

— А если я вам скажу, что по иронии судьбы назначение этого послания, задуманного как секретное, состояло в том, чтобы быть прочитанным множеством самых разных лиц? Второй конверт подвергся той же участи, что и предыдущий. Его тоже вскрывали. Несмотря на тщательность обработки, он сохранил на себе некоторые следы этой операции. Плутишка Боб!.. Теперь я не сомневаюсь, что это его рук дело.

— Что за нравы! — проворчал Фару. — Эта манера обращаться с частной перепиской не пошла ему на пользу.

— Вы правы. Но она не пойдет на пользу и нашему доверенному лицу, который по-прежнему бродит неприкаянный.

— Да, он все еще на свободе, — вздохнул Фару. — И, разумеется, с кубышкой.

В дверь постучали, и появился Юбер Дорсьер.

— Операция прошла на редкость удачно, — сообщил он. — Девушка непременно выкарабкается.

— Можно ее допросить? — спросил я.

— Только не сейчас. По правилам...

— Между прочим, вы встретили полицейского, нацелив на его усы дуло револьвера. Мы сможем забыть об этом инциденте лишь в компании этой девушки. Мы оба — ее пылкие воздыхатели.

— Как хотите, — отступил он. — Но в настоящий момент это исключено. Дайте ей отдохнуть хотя бы несколько часов.

Я обратился к Флоримону:

— Ну как?

— Ладно. Займусь пока кое-какими делами. И начну с того, что реквизирую ваш телефон... гм... доктор.

Я рассмеялся. Этот славный подозрительный Флоримон Фару ставил под сомнение даже его профессию.

— Как вам будет угодно, — склонился Дорсьер.

Он направился к двери, но на мгновение задержался: — Да, инспектор. Вот пуля, которую мы извлекли... Фару положил ее в карман и принялся названивать по телефону, приказывая невидимым абонентам сменить Антуана на его посту и тщательно осмотреть комнату Элен Парри на улице Деламбра.

— У меня еще есть время съездить в комиссариат, — сказал он, вешая трубку.

— Это еще зачем?

— Собрать сведения об этом доке из 14-го округа и о доме на улице Вокзальной в Монруже. Можно было бы, конечно, посидеть и здесь, но лучше уж с пользой провести время, отделяющее нас от разговора с мадемуазель Парри.

— Я еду с вами?

— Нет. Лучше не оставлять этого дока в одиночестве. Составьте ему компанию.

Я засмеялся.

— Ладно. Поговорим с ним о концлагере.

— О! Но тогда станет известно, что вы были военнопленным...

И удалился.

— Воистину, — рассуждал я некоторое время спустя, наливая себе пятую чашку превосходного кофейного эрзаца, — воистину, дорогой Дорсьер, нам на роду написано встречаться при весьма щекотливых обстоятельствах. Мы познакомились с вами в связи с шантажом, которому подверглась ваша сестра, затем вновь увиделись в концлагере, и вот теперь, стоило нам доставить вам прекрасное тело мадемуазель Элен Парри, чтобы вы его хорошенько искромсали, как вы чуть было нас не продырявили.

— В очередной раз приношу вам свои извинения, — вздрогнув, проговорил Дорсьер.

— Э-э-э! Довольно об этом, — снисходительно сказал я. — Я дал инспектору Фару слово детектива, что та байка, которой вы нас сегодня угостили, соответствует действительности. И не будем больше к этому возвращаться.

Он помрачнел.

— Байка? Вы что же, хотите сказать...

— Что вы наглый лгунишка, так-то. Но в данной ситуации ваша скрытность более неуместна. Ведь нас двое. Карты на стол.