Улица Вокзальная, 120

Глава III. ГРАБИТЕЛЬ

Одним прыжком я очутился на ногах. Стул отлетел в сторону. Трубка вывалилась у меня изо рта и покатилась по полу. Всем своим видом я должен был являть собою аллегорию величайшего изумления.

— Джо Эйфелева Башня? — пролепетал я. — Жорж Парри?

Я схватил его за лацканы мундира.

— Немедленно несите сюда альбом с фотографиями, — закричал я. — Жорж Парри умер не в 38-м году. Месяц назад он был еще жив.

Ошеломленный этим новым известием, не требуя дополнительных разъяснений, он побежал за достопримечательной коллекцией фотографий преступников.

— Сравните это с вашей фотографией Парри, — сказал я, вручая ему фото обеспамятевшего, — есть ли между ними какое-нибудь сходство?

— Но ведь вы же мне сами говорили...

— Не обращайте внимания на то, что я вам говорил. Человек на этой фотографии и парень, с которого я снял отпечатки, — одно и то же лицо.

Он схватился за голову.

— Боже мой, — запричитал он едва ли не сломленный. — Боже мой, это другой человек...

Он растерянно смотрел на меня.

— Возможно ли, чтобы впервые за всю историю уголовного розыска и научной экспертизы отпечатки пальцев...

— Не будьте ребенком, Фару. Вы же тщательно сверили их, не так ли? И обнаружили какое количество совпадений?

— Семнадцать. Максимальное.

— На каждом пальце?

— На каждом.

— Значит, ошибка исключена, — подытожил я. — Наш гангстер — «регистрационный номер 60202».

— Это другой человек... — твердил Фару, оторвавшись от фотографий.

— Напротив, как раз тот самый. Тот самый именно потому, что другой. Не смотрите на меня так... Я не сошел с ума. Просто наделен чуть более пылким воображением. Успокойтесь и сравнивайте. Овал лица тот же, хотя само лицо, если отвлечься от шрама, претерпело известные изменения. Рот стал меньше, подбородок украсился искусственной ямочкой. У Жоржа Парри нос курносый; у моего товарища по заключению — прямой, с тонкими крыльями. Что касается ушей, то у Джо Эйфелевой Башни они оттопырены, тогда как здесь — приплюснуты, почти прижаты, отчетливо выступающий висок выровнялся и т. д.

— Пожалуй... вы правы, — согласился он после минутного размышления.

Наконец, осознав, что кроется за констатацией этого факта, разразился гневной тирадой в адрес хирурга, до неузнаваемости изменившего облик преступника.

— А ведь его официально опознали в 1938 году в трупе, найденном на побережье Корнуэлла, — заметил я.

— Да! Тело было наполовину изъедено крабами. Однако Скотленд-Ярд его и в самом деле опознал... хм...

— Понимаю. Вы не решились произнести, хотя явно подумали об этом, что английская полиция выдала желаемое за действительное.

— Во всяком случае, после его смерти — действительной или мнимой — Скотленд-Ярд никогда уже больше о нем не упоминал.

— Еще бы! Парри решил отойти от дел и спокойно пожить на свою ренту. Ради этого он и отважился на смелую инсценировку и до или после нее — эдакий Элвин Кэрпи, американский преступник номер один, только более удачливый — воспользовался услугами искусного хирурга.

Фару вылил очередной ушат проклятий и угроз на голову этого неразборчивого в средствах хирурга. И остановился только для того, чтобы потребовать от меня более подробных разъяснений, ибо, по его мнению (он вдруг перешел на агрессивный тон), я давно уже обязан был их ему представить. Подняв с пола, вытерев, набив и раскурив трубку, я подробно изложил ему эту запутанную историю, ни словом не обмолвившись, однако, об эпизоде с двойником Мишель Оган. Я явно страдал недугом умолчания.

— Итак, подведем итоги, — проговорил инспектор, задумчиво покручивая серый ус. — В немецком концлагере для военнопленных вы встречаете Жоржа Парри с диагнозом амнезия... Это не симуляция?

— Ни в коем случае.

— Незадолго до смерти к нему чудесным образом возвращается память, и он обращается к вам со словами: «Элен, улица Вокзальная, 120».

— Я спрашиваю у него: «Париж?» Ему кажется, что я называю его по имени 5, и он утвердительно кивает. Короче, на улице Вокзальной в 19-м округе нам ничего не светит; к тому же, там нет дома 120...

— Отлично. Оказавшись в Лионе, вы становитесь свидетелем убийства Коломера, который перед смертью сообщает вам тот же таинственный адрес. Вы полагаете, ему удалось установить, что Жорж Парри жив?

— Да, таково единственное объяснение, логически увязывающее два эти события.

— Я тоже так думаю. Затем вы приходите к заключению, что улица Вокзальная, 120 вполне может оказаться Лионской улицей, 60. Допустим. Чтобы собрать дополнительные сведения о жизни вашего сотрудника в Лионе, вы обращаетесь за услугами к частному детективу. Его словоохотливая секретарша и бывший сообщник Жоржа Парри пытаются отправить вас на тот свет. Согласно версии комиссара Бернье, убийца Коломера — Жалом, но... но вы эту версию не разделяете?

— Нет.

— Почему?

— По причине прямо-таки противоестественной осмотрительности этого типа. Упоминая об этом его качестве, я имею в виду даже не столько опрятность его жилища — сейчас объясню почему, — сколько скудное содержимое его карманов. Невозможно удовлетворительно объяснить, почему такой осмотрительный субъект не захватил с собой револьвер... Поэтому я и убежден, что между двенадцатью и половиной четвертого ночи — временем нашего посещения квартиры Жалома — в ней побывал кто-то еще.

— Как?!

Я повторил.

— У вас есть доказательства?

— Одни предположения.

— Кто, по-вашему, этот таинственный визитер?

— Убийца Коломера, он же — человек, натравивший на меня Жалома. Весьма вероятно, что он ждал неподалеку от Арочного моста исхода нашего поединка и, видя, что его подручный не возвращается... Нет, скорее всего, он услышал всплеск, после чего, находясь поблизости, увидел, что мы возвращаемся целые и невредимые, несмотря на подстроенную нам ловушку. Испугавшись, неясно представляя себе степень моей осведомленности, понимая, что в результате неминуемого обыска на квартире Жалома в мои руки попадут, компрометирующие его документы, он прямиком устремляется к дому своего сообщника, открывает своим ключом дверь и... наводит порядок. Демонстративно прячет оружие, которым совершено преступление в Перраше, в надежде убедить нас, что убийца Коломера — Жалом. Ведь этот револьвер не позволяет установить настоящего владельца. Иностранного производства, незаконно переправленный и таким же способом приобретенный. Очень скоро к нему уже нельзя будет раздобыть патронов. Поэтому не жалко и расстаться.

— Тысяча чертей, — выругался Фару, — так какого ж дьявола вы торчите в Париже? Если ваши доводы построены не на песке, убийца — в Лионе, это ясно слепому.

— Меня, если можно так выразиться, выдворили оттуда. Правда, я оставил кое-какие инструкции Жерару Лафалезу. Во всяком случае, я полагаю, что разгадку тайны следует искать в оккупационной зоне, в Париже или где-то еще...

— На чем основываются ваши предположения?

— На интуиции. Э-э-э! Не смейтесь. Если всякие там Бернье, Фару и им подобные самым жалким образом блуждают в потемках, то именно потому, что не наделены ею в достаточной мере. Между прочим, не что иное, как интуиция побудила меня снять отпечатки пальцев с умершего, загадочного больного амнезией. Я обратил внимание, что он прижимал палец к карточке военнопленного с той уверенностью и, если хотите, знанием дела, какими не обладали другие заключенные. Деталь, скажете вы? Но ведь как раз из таких деталей и состоит мой метод...

— Включая давление на свидетелей.

— А почему бы и нет? Это подручные средства. Так на чем я остановился?

— На перечислении причин, по которым вы рассчитываете найти разгадку в этой зоне.

— Ах, да! Моя интуиция. Затем эта история, будто бы Коломер собирался пересечь демаркационную линию. Считаю долгом заметить, что я никогда, ни одной секунды не верил в то, что Коломер хотел бежать. Это была идея комиссара Бернье. Если даже Коломер и установил, что Карэ — это Жалом, то есть бывший сообщник Джо Эйфелевой Башни и Виллебрюна, — совершенно непонятно только, почему все это должно было его интересовать, ему вполне достаточно было бы в целях самозащиты заявить об этом в полицию. Во-вторых, я считаю, что все-таки не зря потратил время, возвратившись в Париж, эту добрую старую деревушку, ибо установил здесь личность обеспамятевшего и заглянул в глаза Элен Шатлен.

— А какова ее роль во всем этом деле?

— Я заходил к ней сегодня утром. У меня такое впечатление, что она абсолютно не причастна к этой историй. Впрочем, могу ошибаться, поэтому и не считаю нужным снимать наблюдение, однако весьма опасаюсь, что перемудрил, приписав адресу больше того, что он в действительности означает. Видите ли, как это ни прискорбно признавать, не исключено, что мое гениальное уравнение: улица Вокзальная, 120 есть Лионская улица, 60 — никуда не годится. Улица Вокзальная, 120 не означает ничего иного, кроме улицы Вокзальной, 120. Скорее всего, это умозаключение показалось мне слишком простым, чтобы я мог отнестись к нему со всей серьезностью. Чего-чего, а уж Вокзальных улиц во Франции предостаточно. Как минимум по одной на каждый населенный пункт. Да и с именем Элен, произнесенным умирающим Парри, я тоже нагородил невесть что.

— И все-таки я не сниму пока за ней наблюдение, — мрачно изрек инспектор.

Я не удержался от усмешки. До чего же они похожи друг на друга, все эти полицейские. Чем безнадежнее версия, тем решительнее они ее разрабатывают.

Мы помолчали. Казалось, Фару забыл, что собирался уделить мне всего несколько минут. Я нарушил молчание:

— Не могли бы вы раздобыть мне карту района Шато-дю-Луар? Географический отдел военного министерства закрыт, и я понапрасну проискал ее весь этот день.

— Завтра постараюсь достать. А для чего она вам?

— Для реализации проекта, который давно уже тревожит меня и ради которого я не стал продлевать свое пребывание в Лионе. Провести рекогносцировку местности, где подобрали Жоржа Парри. Может, что-нибудь и обнаружу. Какую-нибудь вокзальную улицу... Как бы то ни было, это неизбежный этап, и пора мне к нему приступать...

— Согласен с вами. Могу оказать содействие. Хотите — переговорю с шефом?

— Пока не надо. Съезжу один. Нужно еще установить место, где был задержан Парри. Насколько это реально, вот в чем вопрос.

— Да, ваших сведений явно недостаточно.

— Рассчитываю на фотографию.

— Ну, если вы всерьез полагаете, что селяне, попрятавшиеся во время заварушки по погребам, смогут узнать в лицо всех солдат, проходивших через их дыру...

— Парри не был солдатом. Солдат, думающий, как бы переодеться, стремится в первую очередь избавиться от формы, а не от исподнего. Это элементарно. Я склоняюсь к мысли, что Парри — не знаю, с какой целью — насильно облачили в форму. И вообще, все это дело прозрачно, как мутная вода, не правда ли? Давненько не занимался я такой головоломкой. Впрочем, рыская в окрестностях Шато-дю-Луар, я ухвачусь, если только у меня хватит терпения, за кончик нити Ариадны.