Образ Беатриче

Глава четвертая. Пир

Итак, Дама Окна названа проводником самой благородной Любви. Ну что же, вполне может быть. Любовь к Беатриче обрушилась на Данте горным обвалом, с Дамой Окна все было иначе. Чувства поэта росли постепенно, он шел к признанию новой любви три года. Возможно, это намек на то, что при определенном терпении и добродетельности природа Любви открыта всегда. Вполне возможно, что Данте извлек еще один урок из новой привязанности, и он помог ему глубже проникнуть в природу Беатриче. После ее смерти, после утраты свойственного ей качества, наступает время утверждать смирение и милосердие. И начинается этот путь здесь же, во Флоренции. Возникновение второго образа больше похоже на второе пришествие Любви, на ее второе посещение. Возможно, за этим кроется нечто большее, чем мы можем вычитать из трактата, многое зависит от того, как относиться к словам. Любовь не отказывается вернуться в сердце, которое однажды уже посетила. Она не откажется вернуться даже в аду.

Но в эти годы поэта посещали и другие мысли. Записывая их, Данте неизбежно должен был дать повод для баррикад, возведенных поколениями его комментаторов. Он говорит (II, XII), что после смерти Беатриче обратился к различным книгам, особенное внимание уделяя «Утешению Философией» Боэция[52]. Римлянин Боэций писал эту книгу в тюрьме, под смертным приговором, и труд его стал благородной попыткой реализации тех принципов, которыми он руководствовался в жизни. Книга Боэция оказала на Данте сильное влияние. Безутешная Любовь принесла ему новое понимание; его отчаяние проросло неожиданным утешением, а в утешении он сумел обрести силу. «Я, пытаясь себя утешить, нашел не только лекарство от моих слез, но также списки авторов, наук и книг. Изучив их, я правильно рассудил, что философия, госпожа этих авторов, повелительница этих наук и книг, — некое высшее существо. И я вообразил ее в облике благородной жены и не мог представить ее себе иначе как милосердной».

«Провидческая сила, — писал Вордсворт, —

правит ход ветров,
Что воплощаются в загадку слов!
Там мгла живет и целый сонм теней
Вершат свою работу, словно в доме,
Где безраздельно царствуют они.
Но свет божественный сквозь эту мглу
Прозрачную проходит, прикасаясь
Ко всем вещам и формам, и тогда,
Подхвачены течением стиха,
Они пред нами предстают как будто
В мгновенной вспышке молнии и в славе
Такой, что им не снилась никогда[53].

Нечто подобное случилось с Данте; но там, где Вордсворт говорил главным образом о великих поэтах, Данте говорил о великих философах. Оба они, однако, ощущали «возрастание непреходящей радости». «Свет божественный» особенно подходит Данте, поскольку для него это был не просто божественный свет; это был процесс постижения божественности. Его новое и расширенное понимание Философии заставило его «ходить туда, где она истинно проявляла себя, а именно в монастырские школы и на диспуты философствующих. В короткий срок, примерно в течение тридцати месяцев, я стал настолько воспринимать ее сладость, что любовь к ней изгоняла и уничтожала всякую иную мысль» («Пир», II, XII). Поэтому Данте почувствовал, как от мысли о первой любви он возносится «к добродетели новой». Через три года после смерти Беатриче он праздновал в канцоне победу «новой мысли» Дамы Окна; через тридцать месяцев он праздновал — в той же канцоне — триумф Дамы Философии. Выходит, Дама Окна и Дама Философия — одно и то же? Иначе не получается. «Итак, я в конце второго трактата говорю и утверждаю, что дама, в которую я влюбился после первой моей любви, была прекраснейшая и достойнейшая дочь Повелителя Вселенной, которую Пифагор именовал Философией» (II, XV).

Более определенно нельзя было выразиться. Когда великие поэты делают столь ясные заявления, мы должны просто верить им. Тем не менее, целое критическое направление последовательно отказывалось верить, что Дама Окна была вовсе не Дамой, а именно Философией. Они считают, что слова Данте надо воспринимать буквально, и Дама Окна была очередной девушкой из Флоренции, сочувственно посмотревшей из окна на поэта. Возможно, они допускают, что в некотором смысле образ Дамы Окна в сознании Данте претворился в философию. Но они забывают о комментарии самого Данте к этой канцоне, где он говорит, что опасается, не будет ли канцона истолкована неправильно и не поймут ли его так, будто в нем живет одна только «страсть». «Я намереваюсь также показать истинный смысл этих канцон, который иной может и не заметить, если я его не перескажу, поскольку он скрыт под фигурой иносказания» (I, II), и тогда каждый узнает, о чем он действительно пишет. Так о чем же? О любви к смертной женщине? Ни в коем случае! Читатель ошибается, но теперь ему станет ясно, что поэт любил одну только Даму Философию.

Конечно, всем было бы легче, если бы Данте совсем не упоминал в «Пире» о Даме Окна, если бы не попытался включить в это новое объяснение эпизод из окончания «Новой жизни». Тогда нам следовало бы поверить, что после смерти Беатриче и отказа от любви к другой Донне, он полностью обратился к философии. Но он не собирается облегчать нам восприятие. Он говорит, что другая дама была, что зовут ее Философия, и он встречает ее повсюду. Очевидно, это единственная причина, по которой Дама из «Новой жизни» вообще попала в «Пир». Но что бы ни говорил Данте, очень трудно поверить, что Дама из «Новой жизни» была только Философией (там нет даже намека на это). Так где же истина?

Давайте сначала спросим: а какая, собственно, разница? Мы же не анализируем здесь биографию Данте, мы рассматриваем его работу. Суть этой работы станет яснее, если допустить, что вторая дама и в «Новой жизни» и в «Пире» все-таки была настоящей живой женщиной, а задачей Данте и в «Новой жизни», и в «Пире» было исследования качества любви, но в «Пире» поэт повзрослел и ко многому стал относиться более философски. Но разница все же есть, и заключается она в том, что в одном случае Данте интересует исключительно философия, а в другом — и женщина, и философия. Можно возразить, что не такая уж это и большая разница, но нам это важно. Представляя философию в образе женщины, Данте следует за великими поэтами прошлого: облекает проблемы, с которыми сталкивается сознание человека, в поэтическую форму. А еще, открыв для себя философию, поэт подает нам пример, если мы, конечно, нуждаемся в подобных примерах. Одна категория читателей говорит: «Как красиво!»; вторая — «Как верно!» Восприятие второй категории глубже. Оно больше соответствует образу Беатриче и в «Новой жизни», и в «Комедии». Отрицая реальность Дамы Окна, мы, по сути дела, ставим под сомнение и реальность Беатриче, поскольку «Пир» — это рассказ о многообразии процесса развития души, о ее стремлении к совершенству. В задачу Данте входило описание пути к тому самому центру круга, в котором находится любовь. Скорее всего, Данте был бы весьма раздражен последующими интерпретациями его канцон. Если автор серьезно озабочен попытками анализа женщины как философии, а философии — как женщины, его не могут не раздражать подозрения в плотском вожделении. Образ Дамы Окна, молодой, сострадательной, благородной, вспыхивает на мгновение и исчезает. Она нужна лишь как субъект удивительного философского эксперимента по проникновению в глубинную сущность любви. Возможно, ее разочаровала такая реакция поэта на ее сочувствие. Возможно, для нее осталась незамеченной та напряженная умственная работа, которую она вызвала к жизни. А может, Дамы Окна и вовсе не было. А вот то, что есть, так это шестая канцона «Новой жизни», в которой Данте сокрушается о том, что мог прогневать свою госпожу и просит прощенья за якобы неверность Беатриче. В канцоне как-то не усматриваются жалобы на трудность научных штудий, на сложность философских построений или несогласие с Фомой Аквинским. С другой стороны, он говорит, что мужчинам дана добродетель, а женщинам — красота, а сила Любви объединяет их. «Пир» можно истолковать как попытку, по крайней мере интеллектуально, выразить этот союз. Трактат был заброшен, возможно, из-за трудности объяснения некоторых стихов, возможно, потому что Данте нашел более совершенный метод выражения. Мы не знаем, что случилось с Дамой Окна. В первый момент своего явления она запустила прекрасный процесс в уме гениального человека. И довольно о ней.

Требуется немалое усилие, чтобы создать союз добродетели и красоты. Мне представляется, что в конце концов добродетель сбежит с книгой подмышкой. В этом смысле Данте был совершенно прав. Философия — будь она дамой или научной дисциплиной — тема куда более обширная. Но для описания и объяснения философских построений Данте часто использует термины, применимые к женщине. В «Пире» дамы — Беатриче или Дама Окна — важны как функции (те, для которых они были созданы, а не функции их самих). Они более похожи на схемы, чем на живых женщин, правда, эти схемы питаются, говорят и перемещаются по Флоренции.

В начале второго трактата, непосредственно перед тем, как затронуть тему Дамы Окна, Данте объяснил, что писания «должны с величайшим напряжением толковаться в четырех смыслах»: буквальном, аллегорическом, моральном и анагогическом. «Первый называется буквальным и не простирается дальше буквального значения вымышленных слов, — таковы басни поэтов. Второй называется аллегорическим; он таится под покровом этих басен и является истиной, скрытой под прекрасной ложью. ... Третий смысл называется моральным, и это тот смысл, который читатели должны внимательно отыскивать в писаниях на пользу себе и своим ученикам. ... Четвертый смысл называется анагогическим, то есть сверхсмыслом, или духовным объяснением писания» (II, I). Данте приводит примеры, но было бы куда лучше, если бы он показал разные значения одной и той же фразы. Он сделал это позже, в письме к Кан Гранде делла Скала[54], которому посвятил «Рай». Там он рассматривает псалом 114: «Когда Израиль вышел из Египта, дома Иакова из народа странного языка, Иуда стал его убежищем, Израиль — его владычеством». Данте говорит: «Если мы примем во внимание только буквальный смысл, то это означает выход детей Израиля из Египта во времена Моисея; если аллегорический — это означает наше искупление через Христа; если моральный, — это означает переход души от горя и страданий во грехе в состояние благодати; если же брать анагогический смысл, то это означает путь освященной души из рабства разложения этого мира к свободе вечной славы»[55].

Эти четыре значения, из которых только одно является буквальным, а все остальные в некотором роде «аллегоричны», определяют толкование канцон с точки зрения «Комедии». Но я предлагаю пойти немного дальше. «Ясно, что предмет, — говорит Данте в вышеупомянутом письме — по отношению к которому эти альтернативные значения имеют свой смысл, должен быть двойственным». Женская форма, о которой говорит «Пир», также двойственна. Разница между двумя школами дантовских исследований в конечном счете сводится к вопросу: содержит ли женская форма двойственность или не содержит?

В последнем сонете «Новой жизни» Данте говорит:

За сферою предельного движенья
Мой вздох летит в сияющий чертог.
И в сердце скорбь любви лелеет Бог
Для нового Вселенной разуменья,
И, достигая область вожделенья,
Дух-пилигрим во славе видеть мог
Покинувшую плен земных тревог,
Достойную похвал и удивленья.
Не понял я, что он тогда сказал,
Столь утонченны, скрытны были речи...