Лето без милосердия

ГЛАВА 20, в которой за победами военными следуют дипломатические, экономические и любовные

— Мой король вынужден был подчиниться грубой силе, — посол Одара, прибывший обговаривать окончательные условия мирного договора, всячески демонстрировал оскорбленное достоинство, поруганную честь, и что там ещё должны выпячивать на погляд те, кого победили путём бесчестного обмана.

— А чего же вы хотели? Подчиняться силе — удел любого побеждённого, — его величество Дионн-Горрент Мореплаватель смотрел на графа дель Фарагатто с откровенной насмешкой: право же, кому бы и намекать на бесчестные пути, но не ему. — Ваш сюзерен слишком понадеялся на своих магов, не так ли? Вы надеялись оставить нас без флота и без, так скажем, некоторых столичных служб, и ждали в итоге лёгкой победы. Но вдруг оказалось, что у Андара тоже есть неплохие маги.

— Не смею спорить, — пробормотал одарский посол.

— А я ведь предлагал решить дело миром к выгоде обеих сторон.

Одарец чуть заметно поморщился:

— Мой сюзерен не посчитал ваше предложение выгодным. Увы.

Король Дионн-Горрент слегка развёл руками, словно говоря: кто же в том виноват? Желали получить все — с кем не бывает. Но не зря ведь говорят, что в любом рискованном деле будьте готовы потерять не меньше, чем надеетесь приобрести.

— Каковы же теперь будут ваши требования, ваше величество?

Король прошёлся по кабинету, словно раздумывая, хотя на самом деле строил разговор по давно и тщательно проработанному сценарию. «Сценарий» — хорошее слово, в театре любят драматические паузы. Отчего-то в голову пришло, что дель Фарагатто, наверное, не возвращался после той их встречи в Делла-Виниту, а держал связь по ментальному амулету. Потому и подосланный Вальдихом убийца до сих пор до него не добрался. И это к лучшему: проще обсуждать условия разгромной капитуляции с тем, кому ранее предлагал куда более почётный выход из войны.

— Наши маги внесли большой вклад в победу, а потому прежде всего я хочу компенсировать их затраты и урон. Андарская Гильдия магов получает доступ к Источникам на территории Одара. Неограниченный, сроком… скажем, на двадцать лет.

Одарец не сразу совладал с лицом, на котором мелькнуло явственное изумление столь небывалым условием. Впрочем, он тут же взял себя в руки и даже усмехнулся:

— Наши маги перешли дозволенные границы в поисках дармовой силы. Не боитесь, что вашим дармовщинка тоже не пойдёт на пользу?

— Побаиваюсь, — легко согласился Дионн-Горрент. — Поэтому мы вдвоём с верховным магистром разработаем жёсткий порядок доступа и контроля. Полагаю, тем из ваших магов, кто предпочёл искать не силу, а изящество решений, ограничения не помешают. К слову, магистр Вальдих предлагал варианты совместной деятельности нашей и вашей Гильдий, я думаю, это было бы неплохо. Но окончательно решать магам.

Как сказал тот же Вальдих, всегда лучше оставить иллюзию свободного выбора. Конечно же, одарские маги предпочтут работать под контролем Гильдии Андара, чем оказаться вовсе отрезанными от своих Источников, но, если дать им возможность не потерять при этом лицо, от совместной работы будет куда больше проку.

— Что ж, ваше величество, я не стану защищать ни наших магов, ни, тем более, ваших. Вы правы, пусть этот вопрос решат между собой Гильдии. Каковы требования к королевскому дому Одара?

Дионн-Горрент остановился напротив дель Фарагатто, зацепил его взгляд и сказал максимально жёстко:

— Его величество Сайлинн согласовывает со мной свою внешнюю политику. Его наследник воспитывается вместе с моим вторым внуком, благо что мальчики почти ровесники. Я обязуюсь воспитать из принца Эльяниса достойного и умелого правителя. Взамен Одар получит нашу защиту, а мы получим доброго соседа и союзника в будущем.

— Вы предлагаете очень тесное сближение, почти вассалитет, — задумчиво сказал дель Фарагатто. — А скажите, ваше величество, ваш старший внук все же возьмёт в жены нашу принцессу?

— Разумеется, нет.

— Но принцесса… Мне сказали, что её высочество сейчас находится на андарском флагмане вместе со своим женихом, и я полагал…

Одарец смешался, впервые непритворно, искренне смешался на памяти короля Дионна-Горрента. Похоже, дель Фарагатто был вполне уверен, что его принцесса сейчас на «Отважном» с Ларком. Наверное, и спросил о них лишь для того, чтобы повернуть торг в более приятное русло.

— Ах, граф, — вздох короля тоже был от чистого сердца, — поверьте, мы слишком стары, чтобы указывать детям в их сердечных делах. Мой внук решительно отказался добиваться руки девушки, которую я полагал наилучшей партией для него. Что же касается её высочества Эстельины, она выбрала себе мужа сама, вопреки традициям, политической выгоде и доводам разума. Вы не находите, что это весьма показательная тенденция? Да, она сейчас на нашем флагмане со своим женихом, и, поверьте, для меня это известие стало полнейшей неожиданностью.

— И кто же он?

— Всего лишь граф, хотя из старой аристократии, — впрочем, кто-кто, а представитель семейства дель Фарагатто не должен кривиться при мыслях о мезальянсе. — Зато молод, хорош собой, храбр, с заслугами перед короной и, как мне рассказывали, довольно-таки романтичен в отношении девиц. К тому же он её спас от верной смерти, в последний миг и буквально чудом, так что вы, я полагаю, можете представить, что за любовный дурман сейчас у них в головах. И знаете что? Я даже не намерен включать эту парочку в наши с вами мирные договорённости. Пусть их история так и останется полной юношеских глупостей и романтики, а политика обойдётся без них.

— Итак, вы добиваетесь того, чтобы Одар стал, фактически, вашим вассалом.

— Нет, — резко ответил король. — Я намерен сделать так, чтобы наши страны из давних соперников стали надёжными партнёрами, и я это сделаю. Я прожил долгую жизнь, граф, я видел немало войн и точно знаю, что даже самая победоносная война приносит больше убытков, чем прибыли. Если, конечно, вы не поставщик залежавшегося на складах оружия, прелого фуража и гнилой древесины. И ещё… — он помедлил, но все же решил быть откровенным: для умного человека его слова не станут новостью, а возникшую вдруг атмосферу искренности имело смысл поддержать. — Мой внук умеет воевать, но, когда он станет королём, ему будет не до сражений. И в интересах всех наших соседей будет сделать так, чтобы королю Ларку не пришлось подтверждать делом победы своей молодости.

— Это верно, — дель Фарагатто едва заметно усмехнулся. — А когда королём станет принц Эльянис?..

— Он научится править так, чтобы страна богатела, а подданные жили в мире.

— Это достойное умение. Я доложу о ваших требованиях, ваше величество, — дель Фарагатто поклонился. Он ничего не обещал, но король чувствовал его одобрение. Отлично: только что он приобрёл первого союзника среди тех, у кого есть право голоса в Делла-Вините.

Нужно связаться с Вальдихом, пусть отзовёт своего убийцу. Сейчас дель Фарагатто пригодится живым.

— Его величество любит повторять, что даже самая победоносная война приносит больше убытков, чем прибыли, но он не знает вас, друг мой Шоррент, — граф ди Скавалль усмехнулся и наполнил бокалы вином. — Баланс вашего пребывания в Линде заставляет усомниться в словах нашего короля.

— Нет правил без исключений, — серьезно ответил Шоррент. — Полагаю, в целом его величество прав. Если, конечно, не брать в расчёт поставщиков залежавшегося на складах оружия, прелого фуража и гнилой древесины. Но этих мы с вами неплохо приструнили.

— Что тоже можно отнести к прибыли. Не все исчерпывается деньгами, в конце концов.

Посол Андара в Тириссе и его помощник подняли бокалы: последняя сентенция стоила того, чтобы за неё выпить.

Впрочем, в словах графа ди Скавалля было, как обычно, второе дно. Не все исчерпывается деньгами, но многое с них начинается. И та встряска, которую устроил Шоррент на Линденской бирже, запомнится тирисским финансистам надолго, а половине из них долго будет приходить в ночных кошмарах. Кто бы мог подумать, что плоды победы так обильно произрастут на почве нейтрального государства.

— Между прочим, Шоррент, я оставляю вас одного на некоторое время.

— Что-то серьёзное? Или его величество желает видеть вас на торжествах?

— Дважды не угадали. Семейный праздник. С этой войной мы пропустили свадьбу графа и виконтессы фор Циррент. Пусть с запозданием, но все же хочется поздравить молодых лично.

— Это приятный повод, — Шоррент наполнил опустевшие бокалы. — За счастье молодых!

— За счастье молодых! — звенели бокалы, звенел смех, звенел в снастях фрегата ветер, а Эстельине казалось, что это счастье её звенит серебряными колокольцами, хрустальными ловцами ветра, звенит и смеётся. Могла ли она думать, что все так сложится?

В первый миг, открыв глаза и обнаружив себя на узкой жёсткой койке в тесной незнакомой комнатке, она только удивилась, что жива. Не испугалась, не обрадовалась, как будто вообще не могла испытать такие яркие чувства, как страх или радость. Даже удивление было неправильным, не ярким. Как будто Эстель не взаправду удивилась, а просто знала, что должна испытывать именно это чувство.

Она села на койке, увидела небо за круглым, как на корабле, окном, и даже не захотела подойти и посмотреть, что там ещё, кроме неба, где она вообще оказалась. Ей было хорошо сидеть вот так, с твёрдой опорой, в тишине, вдали от рушащихся башен и галерей. Никуда не бежать, не спешить, вообще не шевелиться.

Эстель не знала, сколько так просидела. Одиночество и неизвестность не тяготили её, она и времени не замечала, как будто время вовсе остановилось. Лишь когда снаружи прозвучали быстрые шаги, и дверь отворилась, тревога кольнула её.

— Кто вы? — так получилось, что этот вопрос они с вошедшим мужчиной задали друг другу одновременно. И так же одновременно начали отвечать:

— Я…

— Ах, простите…

И тут же замолчали — оба.

Молчание длилось. Эстель понимала, что вошедший разглядывает её, и сама разглядывала. Молодой, черноволосый, с щегольски закрученными усами и живым, выразительным лицом, он ей понравился. В нем не было чопорности и надменности отцовских приближённых, не было и пугавшей юную принцессу развязности. Хотелось бы знать, какой он видит её? Наверное, не слишком похожей на принцессу: в домашнем платье, с простыми косами, без подобающих её положению драгоценностей.

Мужчина, рассмеявшись, покачал головой:

— Простите, я должен был представиться первым. Граф Никодес фор Виттенц. Вы оказались на борту нашего корабля совершенно случайно, и я, собственно, всего лишь собирался узнать, куда и кому должен вернуть столь прекрасную девушку.

— Я падала! — вспомнила Эстель. — Галерея обрушилась, и я… я должна была разбиться. Это вы меня спасли? Но как?

— Иногда случаются чудеса, — коротко ответил мужчина.

«Граф Никодес фор Виттенц», — мысленно повторила Эстель, запоминая непривычное имя. Они говорили на андарском; Эстель перешла на чужой язык почти неосознанно, подстроившись под собеседника, но теперь, услышав имя, осознала. Андарец. Граф. Корабль. Рушащийся дворец.