Беглая

48

Казалось, меня вышвырнули в открытый космос. И я дрейфовала, не имея возможности выбирать траекторию. Полное бессилие, подпитываемое почти паническим страхом, который замораживал все внутри.

Я по-прежнему сидела на табурете, не находя в себе сил подняться. Слушала какую-то неестественную тишину. Абсолютную. И она пугала. Я отвыкла от тишины. Я почти забыла, что такое уединение, потому что там, в том проклятом доме, просто не имела возможности побыть одной. Вокруг всегда кто-то был, даже если я не видела чужого присутствия — я его ощущала. А теперь пространство будто сужалось до размеров стеклянной банки, закупоривалось крышкой. И я была внутри. Даже казалось, что начинаю задыхаться.

Я невольно подняла руку, поглаживая горло, подсовывала пальцы под ошейник, словно хотела удостовериться, что он не уменьшился в размере и не стал душить. Шея болела. Если нет какой-то царапины, то, как минимум, наверняка назавтра появятся синяки. Я огляделась, надеясь заметить зеркало. Увидела мутный проблеск на стене у шторы. Подошла, стараясь ступать как можно тише. Заглянула, и сердце кольнуло. Я невольно отшатнулась от неожиданности, но снова приблизилась. Мое лицо было в черных ошметках пленки, я едва узнала себя. Волосы спутаны. Я провела рукой по шее — царапин не было, лишь краснота. Плевать.

Я заметила за перегородкой раковину, открыла кран и умывалась, нещадно натирая лицо, но прилипшая гадость не смывалась. Я вернулась к зеркалу и принялась ковырять ногтями, собирая мусор в ладонь. Неудивительно, что на меня так смотрели на улице. Это чудо, что я вообще смогла добраться до старухи, а не оказалась схваченной первым же встречным.

Я старалась не думать о том, что услышала от ганорки. Потом. Не сейчас. И то лишь после того, как уверюсь в правдивости ее слов. Гихалья тоже ошибалась — я прекрасно знала это. Много ошибалась. Может ошибиться и старуха. Наверняка ошиблась.

Старуха… Сейчас важна была только она. Но я снова и снова видела перед собой малиновые волосы суки Нимаины, которая проявляла ко мне такое участие… Для того, чтобы выждать, когда за меня поднимут цену, чтобы продать подороже. Внутри зудела лишь одна единственная мысль, раскаленная, ядовитая: ждать ли подобного от старухи?

Ответа не было… Возможно, было бы разумнее выйти из этой конуры и подождать где-то неподалеку? Чтобы видеть, как Исатихалья возвращается. Убедиться, что она одна, а не привела асторскую охрану. Снаружи опасно, но не опаснее ли сидеть здесь, словно в мышеловке?

Я отлепила от лица последний кусок пленки, скатала ошметки в шарик и бросила в грязную тарелку на столе. Пошла к тому месту, где находилась дверь. Уже почти привычно обшаривала стену, но проход не открывался. Заперто. Ганорка и говорила, что заперто. Значит, я в ловушке. Или в убежище?

Эти сомнения буквально раздирали меня на части. Я молилась ганорским богам теми обрывками фраз, которые успела невольно запомнить из слов Гихальи. Очень хотела, чтобы они существовали, эти самые боги. Чтобы страх перед верой не позволил Исатихалье совершить подлость. Но, вопреки желанию, я снова и снова думала о том, что стану делать, если за мной придут. Теперь я не могу вернуться к Саркару, не могу малодушно сдаться. Иначе все, все было напрасно. Все положенные жертвы, загубленная жизнь Климнеры. Ее удел станет бессмысленным.

Вдруг показалось, что проем двери едва заметно дрогнул. Накрученная собственными мыслями, я инстинктивно метнулась в самый укромный угол — за старую занавеску. Боялась даже дышать. Напряглась, превратившись в слух. Различила осторожные тяжелые шаги. Исатихалья вернулась? Так быстро? Тогда почему не окликает? Я даже зажала рот ладонью, одновременно прикрывая и нос, чтобы заглушить, казалось, невозможно громкое дыхание. От напряжения тело задеревенело. Впрочем, напрашивался вполне рациональный ответ: старуха могла счесть, что я сплю… будто можно уснуть в подобной ситуации… А если не старуха?

Я живо вспомнила асторца там, под навесом. Я не могла с уверенностью утверждать, что он преследовал меня, но исключать подобное было глупо. Мог… И не только он… У меня так и не находилось ответа, что это был за второй катер. И время… Я похолодела, и отвратительный озноб поднялся вдоль позвоночника, заколол в корнях волос, заставляя поежиться. Тарвин уже наверняка обнаружил мое отсутствие. И что теперь? Я даже не сомневалась — он не остановится ни перед чем. Мог ли быть этот второй катер его охраной? И стали бы они стрелять, зная, что я нахожусь на борту?

Шаги за занавеской казались осторожными. Более чем следовало. Время от времени они затихали, словно этот кто-то настороженно замирал. И повисала плотная тишина. Мучительно хотелось выглянуть в прореху между занавеской и простенком, но я не решалась — не знала, как залегают тени. Я могла выдать себя малейшим движением. Впрочем, как и этот кто-то. Видимо, подходили ближе, и в свете скупых ламп я заметила, как по занавеске пробежала огромная бесформенная тень. Старуха? Или нет?

Я, вдруг, изо всех сил зажала рот ладонями, осознав очевидное: я не слышала звона серег. Знакомое до боли бряцание сопровождало каждый шаг ганорки, каждый жест. Сейчас же я различала лишь тяжелую поступь — и больше ничего. Ни-че-го. Это не старуха. Не Исатихалья.

Перед глазами едва не плыло. Мозг, помимо моего желания, молниеносно начал накидывать варианты. Первый и самый очевидный — старуха доложила обо мне. Сдала, несмотря на все свои хваленые ганорские клятвы. Второй — ее в чем-то заподозрили, когда она попыталась продать эти проклятые камни. Третий — ее обокрали и залезли в дом, в надежде еще чем-то поживиться. Слишком очевидно, что драгоценности в руках почти нищей старухи вызвали очень много вопросов. Но, ни одно из предположений не давало точного ответа. Наверняка существовали варианты, которые просто не пришли мне в голову. Так кто это? Впрочем, я с ужасом понимала одно — друзей здесь не было.

Тень на занавеске сделалась гуще — этот кто-то приближался. Я лихорадочно осматривалась, намереваясь схватить хоть что-то, чем можно было бы защищаться, но за занавеской размещалась лишь старая кровать и покосившийся открытый шкаф, полный всякого ганорского барахла. Маленьких баночек, каких-то ракушек, перьев, веточек, мотков разнообразных ниток. Мне даже не нужно было смотреть, чтобы понимать, что находилось в этом шкафу. Содержимое едва ли отличалось от содержимого подобного шкафа Гихальи. Я жалела, что не схватила со стола шило или отвертку. Я лихорадочно прикидывала, сколько шагов нужно сделать до стола, но очевидная мысль могла прийти в голову и тому, другому.

Тень вдруг замерла. Я с ужасом заметила, что ее очертания стали четкими и густыми. Кто-то широкий, крепкий, явно выше старухи. Я невольно подалась назад. В тот же миг занавеску резко отдернули, и я вскрикнула.