Кровавая любовь

Но, может быть, это неважно. Может быть, все, что действительно имеет значение, это то, что Аметист меня не боится. Как и Солон, или Вульф, или Ивонн, или Эзра. Возможно, все, что мне когда-либо будет нужно, находится в этом доме. Может, этого более чем достаточно.

Когда она заканчивает собирать мои волосы в искусно растрепанную прическу, я готова идти. На мне уже вечернее платье от Alexander McQueen из черной кожи длиной до икр, с топом-бюстье и поясом на талии, который подчеркивает каждый изгиб моего тела. Это, безусловно, круто, и когда я надеваю свои черные туфли на шпильках, чувствую себя намного увереннее, чем раньше. Помогает то, что каблуки делают меня очень высокой, и с тех пор, как я стала вампиром, сверхъестественная грация, которая приходит вместе с этим, облегчает ходьбу на каблуках. Я люблю свои берцы, но и секси-туфли на каблуках тоже приятно носить.

— Хорошо, — говорит она мне. — Готово.

Встаю на ноги и смотрю на себя в зеркало в полный рост. Несмотря на то, что я не тренировалась около двух месяцев, мои мышцы плотные. И если и выгляжу чертовски сильной, то это потому, что я такая и есть.

Аметист игриво кладет подбородок мне на плечо и смотрит в зеркало, ее черные волосы контрастируют с моими мелированными локонами.

— Должна признаться, я немного завидую, — задумчиво говорит она.

— Почему? Ты тоже так будешь.

— Работать, — упрекает она. — Всегда работать. И в любом случае, никто не смотрит на меня так, словно я какое-то всемогущее существо. На меня вообще никто не смотрит.

Я искоса гляжу на нее в отражении.

— Ты человек в комнате, полной вампиров, уверена, что все тебя чувствуют.

— Ты чувствуешь сейчас во мне человека? — спрашивает она. — Запах моей крови? У тебя появляется жажда?

— Ну, нет.

— Потому что ты привыкла ко мне. Как и все вампиры.

Я смеюсь над тем, как разочарованно звучит ее голос.

— Хочешь быть в меню сегодня вечером?

Аметист ничего не отвечает, и тогда я понимаю, что на самом деле она говорит не о других вампирах. Ей хочется быть на радаре одного конкретного вампира — Вульфа. Я начинаю думать, что Аметист лелеет надежду на то, что Вульф однажды случайно укусит ее.

— Вот, — говорит Аметист, протягивая мне шкатулку с драгоценностями, в которой лежат серьги с бирманскими рубинами, подаренные мне Солоном. Вздрагиваю, когда стержни сережек пробивают новые отверстия в моих ушах (благодаря быстрому излечению, они зарастают в тот же момент, когда я вынимаю серьги). Затем, когда Аметист дает мне последнее одобрение, я выхожу из комнаты и иду по коридору к лестнице, проходя мимо роз, которые Ивонн расставляет на каждом этаже.

Как обычно, красные розы засохли, поэтому я тычу в них пальцами и думаю о том, как они цветут, а затем с ликованием наблюдаю, как цветы начинают подниматься, оживая и истекая кровью. Они уже не совсем такие, какими были раньше (уверена, нельзя купить залитые кровью розы в цветочном отделе «Whole Foods»), но мне приятно осознавать, что не все должно умирать рядом с вампирами. Хотя клянусь, что один из вампиров в этом доме целенаправленно убивает их, чтобы позлить меня. Каждый раз, когда я заставляю их цвести снова, вспоминаю тот фрагмент из мультика «Спящей красавицы», где феечки кричали по очереди: «Розовый! Голубой!».

Поднимаюсь на самый верх башни как раз в тот момент, когда Солон выходит из нашей спальни, одетый в смокинг. Он выглядит чертовски сексуально, впрочем как обычно. Ни на ком так потрясающе не сидит костюм, что хочется сразу стянуть его.

Солон скользит взглядом по моим плечам, груди, бедрам, интенсивность возрастает на ступеньку, его зрачки расширяются, пока глаза не становятся почти черными.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он низким голосом, гладким, как сливки, от которого у меня по спине пробегают мурашки. — Ничего себе, какие туфли, — добавляет он, задерживая на них свой жгучий взгляд.

Конечно, я ухмыляюсь, потому что именно такую реакцию хотела.

— Рада, что они тебе нравятся.

Он прищуривается на меня.

— Надо было зайти пораньше, — говорит он, скользя рукой вниз по своей промежности в чрезмерно вызывающей манере, прикусывая нижнюю губу, показывая клыки, как будто он одновременно возбужден и голоден. — Мой член будет занят мыслями о тебе всю ночь.

Чёрт побери.

— Неужели все так плохо? — дразню я, хотя тот же самый жар в его взгляде теперь разгорается во мне.

Он подходит ближе, окутывая меня своим естественным ароматом роз, табака и кедра, и моя кровь горячим потоком бежит по венам, гудя в ответ. Солон протягивает руку и обхватывает меня сзади за шею, собственнически удерживая.

— Думать о тебе никогда неплохо, — бормочет он, его взгляд прикован к моим губам, которые уже покалывает при мысли о поцелуе. — Но когда я не могу получить то, что хочу, становлюсь раздражительным.

Я лениво улыбаюсь ему.

— Ты? Раздражительный?

Солон издает низкое рычание в ответ, прежде чем поцеловать меня, горячо, влажно и глубоко, его хватка на моей шее становится все крепче и крепче. Если он продолжит так трахать мой рот своим языком, думаю, мы сильно опоздаем на вечеринку.

Я прижимаю руку к его груди, умудряясь отодвинуть его на пару сантиметров, достаточно, чтобы наши губы оторвались друг от друга.

— Не изводи меня. Я должна произвести впечатление на гостей.

— К черту их, — рычит он, касаясь своими губами моих, тяжело дыша. — Единственное важное впечатление — мое о тебе. — И с этими словами он берет меня за руку и прижимает мою ладонь к горячей, твердой длине своего члена.

Боже, мне нравится держать его вот так в хватке — в прямом и переносном смысле.

Сжимаю его до тех пор, пока он не издает тихое шипение, его глаза закрываются, и, боже мой, я бы сделала для него все, что угодно.

Но если мы не пойдем на вечеринку, то у меня никогда не хватит духу.

— Позже, — шепчу ему в губы, убирая руку.

Он ворчит, сверкая глазами.

— Тебя нужно связать и пытать языком, без малейшего намека на освобождение.

— Обещаешь?

Я быстро целую его, а затем поворачиваюсь, проводя руками по волосам. Мы идем по коридорам и лестницам. Каждый кровоточащий цветок поникает, увядает и умирает, когда он проходит мимо них, а затем расцветает снова, когда я молча прошу об этом. Лица на картинах наблюдают за нами, пока мы идем, возможно, их забавляет наша маленькая игра.

— Знаешь, — говорю Солону, когда мы достигаем главного уровня, направляясь к последнему лестничному пролету, который приведет нас вниз, к «Темным глазам», — я думала о твоих словах, когда рассказывала тебе о тени в комнате, о чувстве, будто что-то происходит. Что-то плохое. И как ты сказал, это может быть проявлением моих чувств. — Он взглядом просит меня продолжать. — Ну, у вас есть психотерапевт или что-то в этом роде?

Он останавливается на лестничной площадке и моргает мне.

— У нас?

— Да. У вампиров. Вы вампиры. У вас есть вампиротерапевт? Потому что это крайне необходимо. Не только для тех, кто только превращается, вы живете уже много веков, и ты лично прожил большую часть этого времени будучи настоящим зверем, возможно, вампирам полезно поговорить о своих проблемах.

Он хмурится.

— Кто сказал, что у меня проблемы?

Я смеюсь и хлопаю его по руке.

— Ох, серьезно? Мистер, Я Храню Череп Каждого Убитого Мной Человека, чтобы Они Напоминали О Моей Человечности.

Он пристально смотрит на меня, ему явно не до смеха.

— Ленор, психотерапевт предназначен для людей. Для решения человеческих проблем. У людей есть всего несколько лет, чтобы взять себя в руки. Им нужна терапия. Лечение. За короткий промежуток времени им нужно сделать свою жизнь сносной. Вампиры, с другой стороны… — Солон пожимает одним плечом. — У нас есть все время в мире, чтобы разобраться в себе. Ты скоро разберешься. Обещаю.

— Да, но как скоро «скоро» по вампирскому времени? — бормочу себе под нос.

Он просто быстро улыбается мне, наклоняется и целует в лоб, отчего бабочки порхают у меня в животе, затем обхватывает меня рукой и ведет вниз остаток пути.

— Нервничаешь? — спрашивает Солон, когда мы останавливаемся перед позолоченными дверями с тиснением в виде роз. Как только открываем двери, проходим через защитное заклинание, окутывающее весь дом. И становимся в некой степени уязвимыми.

— Как ты догадался?

— Ты выражаешь все эмоции, которые испытываешь, лунный свет, — ласково говорит он. — Тебе не из-за чего нервничать. Честно говоря, я был удивлен, что ты захотела прийти сегодня вечером.

— Решила, что пришло время, — признаюсь ему. — Я не могу прятаться в доме и притворяться, что этой части твоего мира, моего мира, не существует. Мне хочется быть среди вампиров, даже если они не хотят, даже если они боятся меня. И нужно чувствовать, что… мне нужно привыкнуть к этому. К тому, кто я есть.

— И ты принадлежишь мне, — говорит он.

Затем Солон толкает двери, и мы входим в клуб. Это все равно, что попасть в живую, дышащую декорацию из какого-нибудь фильма нуар сороковых годов. Сплошь бокалы и хрусталь, полированное красное дерево, кожа, ковры, гобелены и предметы изобразительного искусства.

Мой нос атакуют миллионы ароматов, мозг быстро пытается распознать их все. Из гостиной доносится запах сигар, несмотря на то, что дверь всегда закрыта и помещение герметично. Резкий запах выпивки из бара, где Эзра смешивает напиток для кого-то, сегодня вечером он дежурит барменом. Старая кожа кресел, дерево полов, слабый намек на цветок фрезию, который говорит, что Аметист была здесь раньше. Время от времени доносится легкий аромат ванили, и инстинктивно обшариваю глазами толпу, гадая, кто бы это мог быть. Как правило, вампиры не пользуются духами, потому что это слишком сильно для нашего обоняния, но иногда вампиры говорят «к черту», и все равно душатся с головы до ног.

С другой стороны, духи могли принадлежать человеку. Даже если я знаю, что в данный момент в клубе никого нет, это не значит, что их нет за стальными дверями Темной комнаты, где происходит кормление. Потому что улавливаю очень слабый намек на кровь. Человеческую кровь. Стальные двери отлично справляются с тем, чтобы запах не проникал в гостиную (иначе все вампиры сошли бы с ума от жажды крови), но иногда он вырывается наружу.

Тем не менее, не думаю, что кто-то заметил, потому что все взгляды устремлены на нас. На меня, если быть точнее. В клубе около тридцати вампиров, не так уж много, но это тридцать пар ненавидящих, любопытных, смертоносных глаз, и от этого у моей человеческой стороны, кровь стынет в жилах.

«Выше нос», — голос Солона звучит в моей голове. — «Ты королева ночи».

Он крепче сжимает мою руку, и я вздергиваю подбородок, изображая уверенность, которой не чувствую.

Мы входим в клуб, вампиры в своих костюмах, смокингах и коктейльных платьях расступаются перед нами, как будто подхватят заразу, если мы подойдем слишком близко. Обычно даже те, кто недолюбливает Солона, подходили к нему, выражая свое почтение, но на этот раз держатся подальше. И все из-за меня.

— Я чувствую себя нарушительницей спокойствия, — шепчу я, пока Солон ведет меня к бару. Эзра для меня единственное дружелюбное лицо, а это о многом говорит.