Мать Сумерек

* * *

Иттая смотрела в закрытую дверь с брачного ложа. Теперь, когда Гистасп вышел, она вся померкла, подобралась на кровати и ссутулилась, обхватив одеяло. Её снова заколотило — сначала просто, потом до сокрушающих слез. Гистасп сегодня не провел ночь с женой, он показал роли. Его «А должна?» до сих пор стояло в ушах. Что же он, совершенно не смыслит в отношениях мужчин и женщин?! Или это она ничего не смыслит?!

Иттая зарыдала горше.

Что она сделала не так? Где?! Когда?! Почему Бансабира не сказала, насколько он непредсказуем?!

Гистасп! — сдавленно, сквозь всхлипы, пробормотала женщина в сжимаемое одеяло. И от его имени в сердце опять против воли сладко замерло. Он показал ей роли, и как минимум одна из них совершенно удивительная — та, о которой она мечтала из ночи в ночь, представляя перед сном их близость, их жизнь. Жаль, он не показал, как добиться того, чтобы перед ней всегда было именно это, желаемое обличие Гистаспа!

О, она очень хотела его понять! Ей было жизненно необходимо разобраться в душе Гистаспа, но сейчас Иттая и в своей бы не нашла ни одного знакомого очертания. И эти его маски… Она надеялась, что, оставшись наедине, увидит Гистаспа таким, каков он на самом деле, а он…

Иттая содрогнулась: а что, если вот этот мужчина, неуправляемый, не допускающий возражений своей воле, и есть настоящий Гистасп? Он же был самым великодушным человеком, самым мягким и деликатным в окружении Бансабиры! И никто, как бы Иттая ни пыталась узнавать, не мог сказать о Гистаспе ни одного плохого слова. Даже братец Тал, мнению которого Иттая верила безоговорочно, был высокого мнения об альбиносе. Прощаясь в их последнюю встречу, он, первым узнавший о тайне сестры, заявил, что, несмотря ни на что, Гистасп по-настоящему достоин и восхищения, и женской любви.

Братец Тал… Если бы он только был сейчас здесь, подсказал бы, как быть.

Гистасп — совсем не Тал. Он никогда не будет заботиться о чувствах Иттаи. Гистасп — генерал, и он выполняет приказы. Как, например, этой ночью, с ужасом осознала женщина. А раз так, идти жаловаться к Бану — бессмысленно. Да и на что жаловаться? На то, что Гистасп оказался не таким, каким Иттая мечтала его видеть? Или каким он заставлял её видеть до этого? Иттая не могла даже себе объяснить внятно.

И потом, Бану ведь сразу сказала, что этот брак — уступка, и нечего потом ныть.

Терзаясь безрезультатными раздумьями и душившими слезами, Иттая завались сначала набок, ни на миг не отпуская одеяла. Поплакала еще и незаметно провалилась в спасительное беспамятство сна.