Мать Сумерек

— Казните всех, кто позволяет себе командовать стражей в вашем дворце, если только это не происходит по вашему разрешению. И всех, кто подчиняется таким приказам, казните тоже.

Он улыбнулся и кивнул:

— Я тоже подумал об этом. И не только сегодня, — Кхассав снова расслабился, откинувшись в кресле правителя и предложив Бану и Хабуру сесть. — Аамут всерьез верит, что он тут хозяин, а мать и в ус не дует.

Бану села, подтянув на бедрах штаны, по-воински, как в шатре.

— Аамут обмочился, когда в свое время я явилась по его голову, а у вашей матери, как у всех женщин, нет усов.

Кхассав усмехнулся:

— Нет, иногда встречаются.

Бану улыбнулась, но было видно, что ей не очень комфортно здесь.

— Государь, я соскучилась по детям и хочу домой. Вы прекрасно понимаете, что я все еще здесь только потому, что династию теперь возглавляет здравомыслящий человек, и вы неповинны в грехах матери. Говорите, что собирались скорее, и я поеду.

Кхассав деловито кивнул. Хороший подход.

— Я не пойду в Ласбарн.

— ЧТО?! — Джайя взвилась тут же. — Но договор…

— Плевал я на договор, заключенный без моего участия.

— Твоя мать…

— Раман я, — осек Кхассав. — И я не имел никакого отношения к этому договору.

— По этому договору, — Джайя подошла к мужу ближе, — ты получил меня, царевну династии Далхор. Если бы я только знала…

Нытья Кхассав не выносил совершенно. И поскольку здесь была именно Мать лагерей, напрямую участвовавшая в заключении альянса Яса и Орса, раман не сдерживался.

— Можно подумать, ты не сама согласилась выйти за меня!

Бану засмеялась.

— Что вы, раман! В стране, где выросла раманин у женщин не принято спрашивать согласия.

Кхассав вытаращился с неверящим ужасом. Потому перевел взор на Джайю, которая стояла, высоко задрав голову в необъяснимой гордости.

— Неужели вы слышите об этом впервые? — изумилась Бану.

— Вы что, вообще ничем не занимаетесь, кроме… — Хабур заткнулся, когда понял, что в отличие от Бану он не тан и лучше не заноситься.

— Прекратите обсуждать меня, будто меня тут нет! — рявкнула Джайя.

— Давайте к делу, государь, — спокойно позвала Бансабира. Тот кивнул. На вопрос Хабура предпочел не отвечать.

— Ласбарн, может, и не нищ, но мне откровенно не нужен.

Джайя сцепила зубы и села обратно: черта с два она уйдет!

— Тогда зачем этот фарс? — спросил Хабур.

— Чтобы убедить мою мать, что я всячески намерен, пусть и в ссорах с ней, следовать наследию, которое они с отцом мне оставили.

— И чтобы узнать, что и кому из нас надо на самом деле, не так ли? — улыбнулась Бану. — Поручи своим людям выполнить дело строго в срок, и узнаешь, на кого и до какой степени можно положиться.

На этой фразе Кхассав взметнул бровь: даже если это дело — просто визит. Она правильно все увидела. Бану продолжила:

— Спроси у них о правильном и неверном, и узнаешь их взгляды. Попроси привести доводы и увидишь, как они изменятся.

Сегодня на совете он и попросил, прикинул в уме Кхассав, сказать о причинах идти или не идти в военный поход на пустыню.

— Напои их, как это было вчера на торжестве, чтобы наблюдать за их поведением.

Кхассав заулыбался до ушей.

— Соблазни их будущей выгодой, и увидишь, насколько они скромны.

Кхассав, не отводя взор от танши, засиял почти влюбленными глазами.

— Классическое искусство стратегии, — подытожила Бансабира.

— Классическое и непреложное, сколько бы времени ни прошло, — Кхассав одним взглядом подтвердил каждое сказанное таншей слово.

Джайю, наблюдавшую этот взгляд, передернуло. Хоть она и поклялась себе остаться до конца этой встречи, наблюдать за восхищением Кхассава к танше, которую он всегда ставил Джайе в пример, утверждая, что та поняла бы его абсолютно в любой ситуации правильно и сразу, стало невыносимо. Изобразив рвотный позыв, раманин стрелой кинулась к двери, и больше о ней не вспоминали.

— Если все так, — обронил Хабур глядя в закрывшуюся дверь, — стоило ли её отпускать сейчас.

— Разумеется, — улыбнулся Кхассав. — Теперь она знает часть правды и будет метаться между верностью семье, к которой принадлежит её дочь, и верностью отцу.

— Так почему вы отказываетесь от Ласбарна, государь? — спросил Хабур.

— По многим причинам. Этот пресловутый «ласбарнский договор» — прошлое. Моя мать умрет рано или поздно, отец Джайи тоже. И договор тогда не будет иметь никакого значения. К тому же, по сравнению с Мирассом, Ласбарн действительно нищ. А вот взять Мирасс было бы по-настоящему достойной задачей. Поскольку я прожил там почти десять лет, у меня осталось связи. К тому же там у нас не будет сложностей с проводниками и погодой, как в пустыне.

— Но такой поход требует колоссальной подготовки, — заметила Бану.

— Как любой другой. Но этот — особенно, да. Поэтому я и буду настраивать всех, что мы идем в Ласбарн, сколько потребуется.

— Очень разумно, — вдумчиво протянула Бану. — Таны станут снаряжать войска и тренировать их. Выяснив слабости и сильные стороны каждого в этом собрании, вы, государь, сможете, руководить подготовкой сборной армии так долго, как потребуется, исходя из того, что помните о военных характеристиках Мирассийской державы. И если раману Тахивран будет угасать довольно медленно, в день её кончины, вы получите разрушительной силы орду, которую в один миг развернете от Ласбарна на цветущий Мирасс. Пуф! — Бансабира сделала жест, выпростав пальцы из кулачков. — Сначала все вражеские шпионы думают, что Яс готовиться к войне с Ласбарном, а потом одномоментно ничего не подозревающий Мирасс подвержен штурму со всех берегов.

Кхассав спрятал лицо в ладонях.

— Почему, тану? Почему, когда я два года назад позвал вас замуж, вы отказались, а?

Бансабира застыла с удивлением на лице. Это тут причем?

— Если бы вы говорили всерьез тогда, — попыталась она отшутиться.

— Я говорил, — подтвердил он, и Хабур, как мужчина, мгновенно понял, что так и есть. Бану изумилась сильней и одновременно напряглась: такие разговоры всегда смущали.

— Бану? — обратился Хабур недоверчиво. Раман махнул рукой.

— Ничего, о чем следовало волноваться, — это заявление бдительность Хабура не усыпило. — Просто твой молочный брат, Хабур, женат на лучшем из всех союзников, которых можно иметь.

— Мой молочный брат, — Хабур непроизвольно повторил интонацию, — едва ли не костьми лег, чтобы получить этого союзника, — закончил он так, чтобы было понятно, что связь Бану и Маатхаса намного глубже, и нечего тут принижать достоинства Сагромаха до банальной погони за выгодой, которую мог принести такой брак.

Кхассав кивнул, продолжая над чем-то размышлять. Потом спросил:

— То, что вы сказали, тану, ну, насчет того, что в Орсе женщин не спрашивают о согласии в замужестве, это правда?

Хабур не удержался.

— Да серьезно! Простите, ваше величество, но вы женаты два года! Вы что, сами не могли спросить раманин межд…

— Я не тебя спросил, — резко осек Кхассав, и Хабур изумленно застыл. Что за мальчишка такой?

— Да, как можно понять, у нас с Джайей мало общего, и мы крайне мало разговариваем. Она без конца трындит мне про долг, который должна была исполнить, но я никогда не воспринимал всерьез. Думал, она прибедняется, примеряет роль жертвы. А похоже, не врет?

— Нет, — Бансабира просто пожала плечами. — Но варварскими считает наши обычаи.

Кхассав усмехнулся:

— Я заметил.

— Их учение гласит, что Бог создал женщину из ребра мужчины. Вроде как обрат от сливок. Поэтому мужчина и распоряжается своими ребрами, как вздумается. Говоря откровенно, — Бану перешла на философский тон, — если бы я росла с таким учением на устах, я бы тоже не удивлялась обычаю не спрашивать женщин. Разговаривать с ребрами как-то негоже.

Хабур расхохотался, а Кхассав, улыбнувшись, сохранил серьезный взгляд.

— В Мирассе я слышал старые астахирские песни. И во всех почти говорилось, что северные женщины происходят от Богов. Не знаю, байки или нет…

— В смысле, байки? — уточнил Хабур.

Теперь настал черед удивляться Бансабире. Она обернулась к мужчине всем туловищем.

— Подожди, то есть …? — в зеленых глазах застыл вопрос. А в глазах Хабура практически сразу читался ответ. — Я думала, Сагромах без конца повторяет мне это, чтобы … ну как… из любви.

Хабур загоготал.

— Нет, ну в чувствах Сагромаха и впрямь нет надобности сомневаться. Но он зовет тебя так не для того, чтобы приласкать твою гордость. У Астахирского хребта до сих пор, если ударить законную жену или изнасиловать, можно потерять голову. А если за неё не вступится родня…

— Им отрубают руки? — наконец, до Бану дошел смысл этой фразы. Хабур, видя её удивление, засмеялся с каким-то теплом в сердце. Все-таки прав Сагромах: имея выдающийся талант стратега, в деле обычных человеческих отношений Бансабира смыслит очень мало. Особенно в тех, в которые вовлечена лично.

— Да, таков закон северян. Тебе надо думать о себе получше, чем ты привыкла, Бану, — посоветовал Хабур, словно они были наедине. — Поэтому, — он перевел глаза на рамана, — я попрошу вас, государь, не делать очевидных жестов в сторону тану Яввуз.

Кхассав, улыбаясь, вскинул руки.

— И в мыслях не бы…

— Тогда чего ради вы выставили всех, чтобы пооткровенничать с ней?

— Всех, да не всех, Хабур. Ты — здесь. Хорошо, — уступил Кхассав. — Давайте на чистоту. Я разослал своих хронистов по всей стране, собирать сведения о Бойне из первых рук, и знаю о вас немало, чтобы не доверять вашему мнению относительно опасностей Ласбарна. Уже этого достаточно, чтобы не желать никак с ним связываться. Но главное, я могу сказать вам, что я был гостем в Храме Даг девять дней. И я бывал в ранговой комнате.

У Бансабиры захватило дыхание. Глаза расширились и застыли, не мигая.

— И этот знак, — он кивнул в сторону разложенных на столе женских рук, на одной из которых по неизменной традиции сидело храмовое кольцо с вензелем, — это ведь узор первого ранга? Так?

Бансабира не находила, что ответить. Да и не то, чтобы раман сейчас в самом деле спрашивал.

— Когда мы впервые встретились, узор соответствовал тому, который я видел под вашим именем в Храме Даг. А теперь у вас такой же, как под именем Ирэн Безликой.

— Ты знал Ирэн?

— Одним из моих охранников был её давний ученик. Так что мастера Ирэн Безликую и её последователей я точно успел узнать.

Бансабира отвела лицо в сторону. Слишком неожиданно.

— Я не просто видел ваше имя, тану. Я слышал о вас рассказы. От неё, от мастера Ишли. От парня по имени Астароше. От Шавны Трехрукой, такой выразитель…

— Замолчите, — вдруг осекла танша.

Кхассав замер: кажется, беседа приобрела непринужденный тон. Что произошло?

— Простите, государь, — Бану поджала губы. — Шавна Трехрукая очень мне дорога, — посмотрела Кхассаву прямо в глаза. — Она погибла.

— Мне жаль, — только и нашелся Кхассав.

— Давайте больше не будем о храме. Я поняла, все, что вы хотели сказать. Мирасс, так Мирасс. Я поразмышляю об этом разговоре, но, честно сказать, едва ли без видимой причины ввяжусь в войну так далеко. Вы и сами знаете, что чем дольше путь до снабжения, тем меньше шансов победить. Едва ли это лучше, чем Ласбарн.