Пепел и пыль

Никак не получается. Спускаю курок, но каждый раз рука дрожит, и пуля пронзает воздух в сантиметрах выше лба химеры. Причину такого поведения собственного тела долго искать не надо: в каждой своей цели я вижу её истощённую копию из церкви, с глазами, полными отчаяния, и губами, шепчущими молитвы.

Поэтому я прячу пистолеты обратно за блузон, отламываю ножку от уже до меня перевёрнутого стола и использую её, как оружие. Не убивает, но наносит увечья — то, что нужно.

— Христоф Рождественский! — ревёт Авель.

Его бас эхом распространяется по помещению, он заставляет вжать голову в плечи. Авель бросается к своему внуку, который, в свою очередь, спокойно вышагивает ему навстречу. Каждый, кто встаёт у Авеля на пути, тут же получает своё: первый хранитель обращается со своим оружием (мечом, похожим на тот, который, в своём времени, принадлежит мне) не хуже любого защитника. Я понимаю, Риса ждёт смерть. Что-то внутри меня хочет кричать ему, чтобы он бежал прочь, но другая часть, та, что осознаёт всю ситуацию до конца, понимает — это мой шанс не запачкать руки кровью хорошего человека, не по своей вине ступившего на плохую дорожку.

Если его убьёт Авель, он избавит меня от этой чести.

Я даже задерживаю дыхание, когда меч Авель прочерчивает дугу в воздухе и отрубает голову Рису… Но вместо этого лишь разрезает пустоту. Авель удивлён не меньше моего, только вот моё удивление проходит вместе с тем, как я вижу ещё одного Христофа точно за Авелевой спиной.

Кажется, всё здание, каждая стена, каждый кирпичик и сантиметр пола взрываются плачем, когда тонкий клинок пронзает спину Авеля, выходя кончиком из груди.

Первый страж падает замертво.

Рис не может создавать пустышек — на такое способна лишь мрачная гончая. И тогда недалеко от него я замечаю Асю. Она одна, без Богдана. По её предплечью тонкой струйкой бежит кровь.

Кто-то выкрикивает моё имя. Раньше, чем я оборачиваюсь, ладонь ложится мне на плечо.

— Нормально? — спрашивает Нина.

Я киваю. Она кивает в ответ и мы возвращаемся к бою.

Химер пятнадцать, но они — везде. Ася постаралась на славу. Ради Христофа? Или ему удалось убедить её другим способом, нежели ссылаясь на их родственную связь?

Нужно найти Бена. Конечно, некоторое время назад я сказала, что верю в него, но если быть честной хотя бы перед собой, то стоит заметить — он сейчас едва ли сильнее Роди.

Моё внимание привлекают чужеродные, даже в какой-то мере дикие звуки струн. Верчусь на месте, пока не нахожу источник: Бена, отбивающегося тем, что осталось от скрипки, от химеры-волка, того самого паренька, который показался мне совсем ещё ребёнком на фоне остальных.

Сейчас у него на лице и капли невинности не осталось. Передо мной тот, кто хочет добраться до своей жертвы и до сих пор не прикончил её лишь по собственному желанию.

Химера играет с Беном. И эта партия заранее проигрышная для моего друга.

Я вскидываю руку с пистолетом, спускаю курок. Звук выстрела гремит ещё несколько мгновений после того, как в затылке химеры образуется дыра. Я бегу к Бену и на ходу понимаю, что что-то не так. Бен выпускает черенок от скрипки. Вторую руку он держит у живота. Что-то блестит между его покрытых кровью пальцев.

Рукоять ножа. Того самого, который должен был защитить его.

Только сейчас я чувствую фантомную боль в животе. Острая, колющая и слишком реальная для той, которая мучает другого.

Бен падает на колени. Наши взгляды находят друг друга. Его губы раскрываются, но с них не слетает и звука.

— Андрей! — кричу я, но голос словно не мой.

Возобновляю бег. Отталкиваю попадающихся на пути. У меня одна цель — не дать Бену окончательно свалиться на пол. Упадёт — не факт, что встанет. Последнее препятствие — один из ещё оставшихся стоять фуршетных столов. Его я перелетаю неаккуратно. Кажется, тыкаюсь в одно из блюд коленкой. Про количество пищи, теперь украшающей пол, и вовсе лучше умолчать.

Я успеваю подхватить Бена раньше, чем он падает на спину. С трудом, но мне удаётся поднять его на ноги. Весь Бенов вес теперь на мне, и я благодарю Вселенную, что тело Алексея весит меньше тела Андрея.

— Ты только не отключайся, ладно? — говорю я.

— Отключаться? — со смешком переспрашивает Бен. Моргает он, вопреки своим словам, медленно. — Коротышка, это всего лишь царапина.

Его «царапина» кровью насквозь пропитала рубашку, жилет и уже добралась до пиджака. Я не миротворец, чтобы разбираться в медицине, и не хранитель, чтобы знать хотя бы теоретические основы, но понимаю — дело плохо.

— Знаешь, кого бы сейчас сюда? — спрашивает Бен.

— Кого?

— Ваню с его швейным набором.

Мне не сдержать горького смешка. По крайней мере, он помогает запихнуть подальше непрошеные слёзы.

— Я в порядке, — Бен пытается остановить меня, цепляясь за всё, что попадётся на пути. — Справлюсь сам. В твоей помощи нуждаются другие.

— Перестань быть таким упрямым.

Краем глаза улавливаю какое-то движение совсем близко. Но с Беном на плечах диапазон моих манёвров ничтожно мал. Я готовлюсь к нападению, напрягаясь всем телом, но вместо этого чувствую облегчение, когда под другую Бенову руку подныривает Нина.

— Я думала, что первой опять перепадёт Славе, — говорит она.

Я фыркаю. Больше никто из нас ничего не произносит. Мы только доносим Бена до портала, кем-то открытого и чёрт пойми куда ведущего. Дальше Нина с Беном должны идти без меня.

— Я останусь, — говорю, когда окончательно передаю Бена Нине. — Мне нужно остановить Христофа.

— Ещё чего, — хрипит Бен. Кровь из его раны не сочится, а буквально льётся.

Дело — дрянь.

— Я отведу его и сразу вернусь, — уверяет меня Нина.

Она не нуждается в моём согласии. Не получив ответа, проскальзывает за приоткрытую дверь. Я закусываю губу до металлического ощущения на языке. Это приводит меня в чувства. Я возвращаюсь к битве.

Нахожу свою брошенную ножку стола, обматываю её пиджаком, который приходится снять с павшего стража, и поджигаю его от одного из висящих на стенах подсвечников. Такой факел раньше, чем полностью выгорит, расплавит мне кружевные перчатки.

— Берегись! — кричит кто-то.

Я даже не уверена, что обращаются ко мне, и всё же выполняю приказ. Кидаюсь в сторону, и точно вовремя: что-то блестящее пролетает мимо меня и бьёт химеру в грудь. За секунду её тело превращается в горстку пепла на полу. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на своего спасителя и облегчённо выдыхаю, когда им оказывается Нина.

— Что это? — спрашиваю я.

— А ты думала, мы пойдём в самое пекло неподготовленными? — Нина хлопает себя по карманам пиджака и брюк. Я слышу дребезжание стеклянных тар. — Благодаря сражению в Огненных землях, мы знаем, чем убить пустышек. У нашего хранителя эта ночь была бессонной…

Произнося последнее предложение, Нина хмурится. В уголках её глаз залегли морщины, лицо, привычно овальное, сейчас имеет чёткую квадратную линию челюсти, а в когда-то насыщенно каштановых волосах залегла седина.

Я часто моргаю, пытаясь вернуть зрение в норму, но странное видение не исчезает.

— У меня всё смешалось перед глазами, — говорю я. — Ты и Никита… Я не могу вас разделить.

— Знаю, — кивает Нина. — Это…

Она не успевает договорить, когда ей приходится вступить в сражение с химерой, решившей выбрать Нину своей новой целью. В моих руках, тем временем, импровизированный факел почти превратился в головешку. Я ощущаю припекающую боль. Кружево плавится. Прежде, чем потушить последний огонёк несколькими ударами об стену, я поджигаю плащ ближайшей химеры. Ткань вспыхивает быстро, и так же быстро она дарит моей жертве невыносимую боль. За спиной химеры раскрываются чёрные и уже изрядно потрёпанные крылья. Она резко дёргается вверх, поднимаясь в воздух, и выносит лбом стеклянный потолок. На сражающихся обрушивается дождь из осколков.

— Бен в порядке? — спрашиваю я, возвращаясь к Нине.

— Твоя внешность у меня тоже смешалась, — говорит Нина между тем, как выпадает вперёд и пытается поразить химеру мечом. Вскоре беспорядочные удары сменяются на тактично нацеленные — точно тогда, когда Нина понимает, что перед ней химера-индра с кожей, покрытой камнем.

Я всё-таки решаю снова схватиться за пистолет. Стреляю в Нининого противника, но промахиваюсь, когда меня толкает сбитая с ног стражница в зелёном платье. Я помогаю ей подняться. За лезущими в лицо волосами вижу Фаину.

Мы не перебрасываемся и парой слов, лишь киваем друг другу:

«Порядок?»

«Порядок».

— Мне пришлось разрезать Нити Бена, — говорит Нина, когда мы снова оказываемся вдвоём. — В этом вся причина. Видимо, наша связь ослабела.

Я забываю о спуске крючка, о выстреле, которым приготовилась поразить химеру в грудь.

— Зачем? — спрашиваю я. — Зачем ты её разрезала?

— Он был совсем плох, — Нина не смотрит на меня, но зато я только и делаю, что неотрывно слежу за выражением её лица.

Она поджимает губы. Её лицо должно раскраснеться от боя, но на деле оно белее мела.

— Я оставила его с теми стражами, кто успел покинуть зал через этот портал. Они сказали, что позаботятся о нём, но… Я слышала, как тяжело он дышит.

Её слова образуют вакуум вокруг меня. Я вижу битву, вижу кровь, вижу, что стражи не справляются, но ничего не могу поделать. Конечности перестают слушаться. Единственное, что я слышу — это слова Нины на повторе, без пауз, как заевшая пластинка:

«Я слышала, как тяжело он дышит, я слышала, как тяжело он дышит, я слышала, как тяжело он дышит».

Отмираю я лишь благодаря животному крику. Он, как и звук разбившегося минутами ранее потолка, заставляет вздрогнуть всем телом и поёжиться.

Химера продолжает наседать на Нину. Я вскидываю руку с пистолетом, стреляю и в этот раз попадаю химере в плечо. Короткий вой сопровождается выкидыванием здоровой руки вперёд. Я отталкиваю Нину в сторону. Удар химеры приходится точно мне в грудь. Он заставляет упасть назад. Я больно бьюсь затылком, но это чувство — ничто, по сравнению с жжением в лёгких. С трудом, я приподнимаюсь на локтях и вижу нечто, торчащее у меня из груди. Похоже на кость, только конец заострён. Я хватаюсь за неё с намерением вытащить, но понимаю, что слишком для этого устала.

А потому лишь опускаю голову обратно на пол. В одно мгновение терпкая слабость наполняет каждую клеточку моего тела. Последнее, что я делаю — это поворачиваю голову в сторону в надежде отыскать того, кто так отчаянно кричал.

И нахожу Риса, сидящего на полу и прижимающего к себе тело в молочно-розовом платье.