Пепел и пыль
- Автор: Анастасия Усович
- Жанр: Любовные романы / Фантастика
Читать книгу "Пепел и пыль"
Глава 7
Я стою посреди выжженного поля. На мою одежду медленно опускаются белые хлопья пепла, терпкий запах гари забивается в нос, от него слезятся глаза. Крепче сжимаю рукоять меча, но он всё равно соскальзывает с пальцев и падает мне в ноги.
Я опускаю глаза и вижу кровь на своих руках.
— Мы поставили мир на колени, — говорит кто-то за спиной.
Я не шевелюсь, моё тело парализовано. Вперёд выходит Рис, но мне требуется несколько секунд, чтобы его узнать. У Риса серое, осунувшееся лицо, голубизна радужек глаз сменилась тусклой белизной. Когда-то кудрявые волосы липнут к лицу грязными сосульками.
Рис улыбается, и раны на его губах открываются. Крови столько, что она попадает в рот и окрашивает зубы в алый цвет.
— Пора возвращаться домой.
Он протягивает мне руку, я хватаюсь за неё. Всё переворачивается с ног на голову, и вот я уже лежу на земле, придавленная телом в маске. У неё горящие красные дыры на месте глаз, а разрез рта с каждым ударом, что её носитель обрушивает на моё лицо, становится всё шире.
— Пожалуйста… — из последних сил молю я.
Нападающий срывает с головы маску. За ней — Кирилл.
— Посмотри, что ты наделала, — говорит он, и горечь, с которой он это произносит, заставляет меня ощутить ещё большую боль, чем та, что сейчас охватывает каждый сантиметр лица. — И ради чего?
Три последних удара Кирилл наносит с особой жестокостью. Могу поклясться, что лишилась пары зубов, но пока он не позволяет мне сплюнуть их вместе с кровью.
Когда Кирилл встаёт, он касается груди, и в то же мгновение рядом со мной падает что-то блестящее. С трудом, но я поворачиваю голову. Амулет: человек с кувшином, заточённый в серебряный круг.
Кирилл бросил его, чтобы показать — я ему больше не нужна.
Я поднимаюсь с земли и вместе с собой поднимаю и амулет. Крепко сжимаю его в кулаке. Может, Кирилл и хочет уйти, но я ему не позволю.
Однако его уже нет. Верчусь на месте, но кроме выжженного дотла поля и хлопьев пепла вокруг ничего нет.
Я поднимаю глаза к серому небу и кричу на пределе своих возможностей.
— Аполлинария! Аполлинария, проснись!
Я с трудом разлепляю заслезившиеся глаза. Полумрак комнаты освещён свечой, которую Вася держит возле своего лица. Пальцы его свободной руки ощупывают мои щёки.
— Это всего лишь сон, — шепчет Вася.
Я хочу ему ответить, но в горле сухо, как в пустыне. Вася, предчувствуя это, протягивает мне стакан воды с прикроватной тумбочки. Залпом опустошаю его и только тогда чувствую, что могу говорить:
— Я кричала?
— Да. Ты подняла всех в доме, но я прибежал первым.
Я благодарно улыбаюсь. Кажется, Вася больше не злится. Ёрзаю на кровати, приподнимаясь выше. Вместе со стаканом Вася ставит на тумбочку и подсвечник, освобождая руки.
— Что тебе снилось? — спрашивает он.
— Мои друзья, — отвечаю я, между правдой и ложью выбирая неопределённость.
— Почему же тогда ты кричала так, словно они тебя убивали?
— Потому что так и было.
Я накрываю лицо ладонями. На лбу и висках капли пота, и я стираю их быстрым движением.
— Это всего лишь сон, — повторяет Вася.
Его голос убаюкивает. Я чувствую, как тяжелеют веки, но из последних сил пытаюсь сопротивляться взявшейся из ниоткуда и такой сладкой дрёме.
— Тебе нужно отдохнуть, завтра важный день.
Я убираю ладони от лица. Вася протягивает руку, гладит меня по волосам. С каждым его движением на душе становится легче.
— Ты обещал, что никогда не будешь использовать магию фейри против меня, — шепчу я.
Или мне так кажется: губы едва размыкаются, а язык, кажется, и вовсе отказывается подчиняться.
— Против — никогда, — подтверждает Вася. — Но сейчас это во благо. Покойной ночи, сестра…
Остаток предложения тонет в шуршании непонятно откуда взявшегося ветра. Тьма тает, освещённая красным солнцем. Я иду по усыпанной осенними листьями аллее. Впереди — фигура: высокая, узкоплечая. Я различаю в ней Алексея. Хочу перейти на бег, но что-то мешает мне: гляжу вниз и вижу необъятно пышную юбку бального платья.
— Привет.
Поднимаю глаза. Вместо Алексея передо мной Бен.
— Бен?
— И к чему этот удивлённый тон? — Бен приподнимает бровь. Когда я подхожу ближе, он подхватывает меня за руку. Я и опомниться не успеваю, как мы уже танцуем. — Я же тебе нравлюсь.
— Нет, — я качаю головой. — Нет. Нет. Без вариантов, Бен. Нет. Нет.
— Шесть отказов? — Бен усмехается. — Очень убедительно, коротышка.
Мы вальсируем без музыки. Я знаю, что не умею танцевать, но Беново уверенное ведение не даёт мне времени для сомнения.
— Поцелуй был ошибкой, — говорю я. — Теперь всё будет по-другому.
— Ты же сказала, что мы в порядке, — напоминает Бен спокойно.
— Я соврала. И ты тоже, когда согласился с моими словами.
Бен никак не реагирует, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза, и именно так я окончательно осознаю, что всё происходящее вокруг — даже не сон, а иллюзия. Настоящему Бену уже сорвало бы крышу. Он начал бы оправдывать себя и пытаться подвести всё к тому, что виноватой окажусь я.
А этот лишь улыбается.
Я останавливаюсь, заставляя Бена тоже притормозить. Делаю шаг назад.
— Слава? — зовёт Бен.
— Сначала мы должны всё исправить, — говорю я.
Разворачиваюсь на пятках, подхватываю юбку и бегу прочь. Ветер поднимает опавшие листья и бросает их мне в лицо. Но я не останавливаюсь. Даже когда ломается каблук, и я падаю, больно разбивая коленку — сразу поднимаюсь на ноги и продолжаю бежать.
Темнота снова поглощает меня.
Я открываю глаза. Васи нет. Комната Аполлинарии освещена первыми лучами восходящего солнца.
День, когда всё должно кончиться, начался.
Клео и Лукерья порхают вокруг меня. Я стою, не шевелясь, и позволяю им творить со мной, платьем на мне и моими волосами различные манипуляции.
— Ну что, лавандочка, как твоё настроение? — спрашивает Клео.
Это первый вопрос, который за всё прошедшее время она адресует мне. До этого, с момента, как они вместе с Лукерьей вошли в мою комнату после завтрака, разговор вёлся только между ними двумя и строго на тему наряда и предстоящего бала. Ни Клео, ни Лукерья даже не спросили, почему я уже нацепила кружевные перчатки. Это вчера тётя Аполлинарии то ли не заметила Нити Времени на моём запястье, то ли просто не стала акцентировать на этом внимание, а сегодня я сразу решила не рисковать.
— Не могу дождаться праздника, — отвечаю я, даже не стараясь добавить в тон голоса восторг или радость.
Сегодняшнюю ночь нельзя назвать приносящей бодрость. Чувствую себя так, словно не то, чтобы глаз не сомкнула, а наоборот в поле пахала.
— Это хорошо, — улыбается Клео.
Выпрямляется, треплет меня по щеке. Она не поверила — вижу это по её грустным глазам. Да и Вася признался, что ночью я подняла весь дом; наверняка, и её с дядей. Поэтому она сейчас и беспокоится за моё состояние.
— Вы будете самой красивой стражницей на балу, госпожа Рюрикович, — произносит Лукерья.
Я и в половину такой же красивой, как она, никогда не буду. У Лукерьи белые волосы, в глазах блестит закатное сияние, кожа идеально ровная и аристократически бледная. Я знаю, что она ведьма, а потому не понимаю, почему она выбрала прислуживать семье стражей, когда сама могла стать кем угодно.
Но это мучает меня во вторую очередь. А в первую — то, что все её прекрасные черты ведут меня к мыслям о Лие.
— Спасибо, Лукерья, — отвечаю я. — Но мне это не нужно.
Клео и Лукерья переглядываются, и это не ускользает от моего внимания. Вместо того, чтобы пуститься в объяснения или быстро поменять свой ответ, я снова погружаюсь в свои мысли, оставив тем, кому это нужно больше, чем мне, заботу о моём внешнем виде.
Сейчас они могут делать со мной что хотят: даже если бы в фольгу завернули, я бы и слова не сказала. Для Клео ритуал сбора племянницы особо важен, я знаю это по воспоминаниям Аполлинарии. Фейри всегда мечтала о дочери, но родить второго ребёнка от мужа уже не могла в виду его возраста (в теле Григория, первого миротворца, хоть и бежала кровь ведьмака, но прожитые года, исчисляемые больше, чем сотней лет, уже начинали давать о себе знать).
А Лукерья… У неё, должно быть, тоже есть свои причины. Так пусть сегодня хоть кто-то сделает то, что хочет, а не то, что должен.
Мой кавалер ждёт меня на улице. Я бросаю последний взгляд на отражение в зеркале, проверяя, не видно ли под юбкой временно примотанное к бедрам оружие, которое вчера я вынесла из тренировочного зала и на ночь спрятала на дне сундука под шерстяным одеялом.
Нет, всё в норме… Если, конечно, таковыми можно назвать остекленевшие глаза и сильно сжатую челюсть.
— Апа! Родион не может ждать вечно!
Поправляю перчатки, задерживаясь пальцами на Нитях Времени. Если всё пройдёт хорошо, сегодня я от них избавлюсь.
Если всё пройдёт хорошо, сегодня я вернусь домой.
— Аполлинария! — надрывается тётя.
— Уже иду! — выходит немного раздражённо, за что я тут же себя корю.
Но ничего не могу поделать. Сейчас, как и у остальных стражей, все мои мысли заняты предстоящим балом. Только если они предвкушают веселье, льющиеся рекой напитки, танцы и новые знакомства, то я…
Я хочу закрыть глаза и открыть их, когда всё уже будет кончено.
На улицу Клео выводит меня под руку, словно не к лучшему другу, а под венец как минимум. Родя стоит на последней ступеньке крыльца, переминаясь с ноги на ногу, и глядит куда-то вдаль. Услышав голос тёти, он разворачивается. Наши взгляды пересекаются. Впервые за сегодняшний день я улыбаюсь искренне. Родя сияет. Свет излучает каждый его каштановый локон, переливающийся в лучах солнца, каждая клеточка его кожи. Синий парадный костюм сидит идеально, подчёркивая угол плеч и линию бёдер, которую я раньше не замечала.
— Ты такой красивый, — говорю я вместо приветствия.
— Это должен был сказать я, — Родя в один большой шаг преодолевает три ступеньки до меня и протягивает руку. Я принимаю её. — Моя леди, вы прекрасны, как никогда.
Его взгляд скользит по кульку в моих руках, куда я завернула костюм, подаренный Рисом. Но даже если любопытство и одолевает Родю, он не задаёт вопросов. Понимает: надо — значит, надо.
От слов Роди мои щёки вспыхивают, и, чтобы хоть немного скрыть смущение, я опускаю голову, скрывая лицо за волнами волос.
— Последние дни были насыщенными, — заговаривает Родя. — Иногда не в хорошую сторону. Но мы пережили их, и вот наконец мы на пороге самого долгожданного вечера в году! Славно, не правда ли?
— Да, — отвечаю я.
Выпрямляюсь, когда краска отступает от лица. Чтобы взглянуть на Родю, приходится сощуриться — слишком солнечный день. Погода словно пытается извиниться за вчерашний проливной дождь… Или, может, наоборот, позволяет погреться в своих лучах в последний спокойный для этого города день?
— Ты должна мне танец, и не один! Сегодняшний вечер только наш!
Родя говорит, говорит, говорит. Он полностью вытесняет своим голосом шум улицы, пение птиц, цоканье моих каблуков и даже на какое-то мгновение избавляет мою голову от ненужных мыслей. За это я подхватываю его под локоть, прижимаюсь щекой к плечу.