Пепел и пыль

Глава 2

Нина стоит перед зеркалом, внимательно разглядывая своё отражение. По тому, как за полминуты её лицо меняет вот уже десятое выражение, я понимаю, что в на вид уверенном и довольном положением человеке таится не многим меньше моих сомнений.

И пусть мы все стараемся выглядеть так, словно ничто из происходящего нас не волнует, внутри, я уверена, не только у меня скручивает каждый орган, да ещё и с такой силой, что хочется лечь на землю, свернуться калачиком и больше уже никогда не вставать.

— Я не могу увидеть себя, — говорит Нина. Проводит пальцами по лицу, задерживаясь на подбородке и чуть приподнимая его вверх. — Вот, что меня бесит больше всего.

— Да, — соглашаюсь я. — Такое ощущение, что путаешь зеркало с чьим-то портретом.

Нина энергично кивает. Я щурюсь, фокусирую зрение; мгновение, и Нина уходит на второй план, уступая место Никите. Нина сказала, что ему тридцать пять, но выглядит он старше благодаря белёсым волосам. Когда Нина стягивает с себя пиджак, я вижу вздутые волны мышц, плотно обтягивающиеся тонкой тканью рубашки. Короткие пальцы, кожа на которых, что заметно даже на расстоянии, на суставах обрамлена мозолями, а на ямках между пальцев уже поджившими трещинами, быстро и ловко перебирают пуговицы, ослабляя давление воротника на шею.

— Зверь какой-то, — говорит Нина не без доли самодовольства. — Глянь на эти руки! Знаешь, сколько он жмёт от груди? Почти двести!

— Только не упоминай этого при Бене, он не переживёт…

— Чего не переживу?

Я оборачиваюсь. Бен замер, едва перешагнув порог комнаты. В его руках скрученным узлом переплетается одежда, кожаные ремни и брезентовый мешок. Я вспоминаю, что последний здесь используют вместо сумок, если нет необходимости носить с собой много вещей: повязывают одну верёвку на поясе, другую — перекидывают через плечо. Так мешок не будет мешать при активных движениях, вроде бега или драки.

— Где ты это достал? — спрашивает Нина, не отрывая взгляд от зеркала.

— Где взял, там уже нет, — отвечает Бен, позабыв про предыдущий свой вопрос. — У них здесь всё под запись, да ещё и вещами положено распоряжаться только миротворцам!

— Как и у нас, — напоминает Нина.

— Да, но у нас я подходил, и все такие: «О, Бен, братан, здорова! Чего тебе? Новые шмотки? Пожалуйста! Может, хочешь заценить крутой пояс, который придумали хранители? Да что там заценить, бери два!».

— А сейчас тебе не дали? — предполагаю я.

— А сейчас тебе не дали, — передразнивает он писклявым голосом. — Мне не то, чтобы не дали, меня развернули, как школьника перед баром, и сказали, что на получение одежды и прочей ерунды нужна расписка куратора или инструктора!

— Так чего не вернулся? Я бы начирикала что-нибудь, — говорит Нина, разворачиваясь. — Вроде того, что нужна одежда для задания, или кто-то из новичков обмочился, когда увидел оружие… Кстати, по воспоминаниям Никиты говорю — такое было.

Бен проходит и кидает вещи на пустующую кровать напротив той, на которой сижу я. Жилых комнат в штабе очень мало, и все они принадлежат тем, кто, независимо от звания, ранга, возраста, пола и любого другого критерия, по каким-либо причинам не имеет своего дома или не может временно там проживать.

Странно, что двадцатитрёхлетний Алексей, молодой, красивый, умный и явно очень добрый и любящий, относится к этому числу людей.

А что до Бена, так он, явно удивлённый логичностью Нининого предложения и собственной тупостью, лишь разводит руками и предпочитает ничего на это не отвечать.

— В общем, я это стащил. Правда, в коридоре столкнулся с поварихой и чуть сам себя не выдал. — Бен замолкает, чтобы стукнуть себя по лбу. — Размазня этот Алексей! — Он скользит рукой к шее, затем к груди. — Меня чуть не стошнило, пока я лихорадочно пытался придумать себе оправдание.

— Это называется совестью, — говорю я.

— Как бы не называлось, это жалко и отвратительно.

Бен шумно сглатывает, трёт глаза. Выглядит так по-детски расстроенным.

Я концентрируюсь на Алексее. Он старше Бена, и хотя их разница в возрасте не такая уж и большая, даже взгляд его зелёных глаз пронизан более глубокой моралью. Этот человек не столько считает года, сколько на самом деле мудр по жизни.

— Так, малышня, отставить разговоры, давайте собираться, — выдыхает Нина. Она глядит на пиджак, брошенный на железную спинку кровати, и недовольно морщится. Когда Нина поднимает взгляд на меня, я делаю попытку подбадривающе ей улыбнуться. И тогда она говорит: — В гостях, конечно, хорошо, но дома всё-таки лучше. * * *

— Никого нет, — сообщает Нина, возвращаясь.

На поясе Никиты, спрятанном за длинным брезентовым пальто, висит пара трезубцев, и я замечаю, что Нина часто касается перемотанных красной кожей рукоятей кончиками пальцев. Не знаю, зачем; может проверяет, на месте ли оружие, а может прикидывает, как таким пользоваться.

То есть, Никита-то, конечно, в этом профи, но вот Нине, чтобы сориентироваться по его воспоминаниям, нужно время.

— Наверху, — добавляет Бен. — Аптека Марии слишком маленькая, чтобы вместить в себя ещё и лабораторию Христофа. Наверняка, там есть какой-нибудь подвал, или что-то вроде этого…

— Не знаю, как тебя, Слав, но меня умный Бен пугает, — произноси Нина, едва сдерживая смешок.

Бен кривит губы, и его лицо принимает «Больше ничего не скажу» выражение.

Аптека располагается в отдельном небольшом здании между съездом в сторону частной конюшни и молочной лавкой, от которой несёт одновременно кислыми сливками и коровьими экскрементами. Я морщусь и изредка прикладываю ладонь к лицу, вдыхая воздух сквозь пальцы в кожаных перчатках — защитники пользуются такими, чтобы не порезаться собственными ножами, но только на заданиях. Поэтому на пальцах Аполлинарии ранки, наложенные друг на друга, уже давно превратились в опоясывающие кольца серебряных шрамов.

— Кто-то должен остаться на шухере, — говорит Нина. — И это буду я.

— С чего это? — хмурится Бен.

— С того, что я вас старше, и, в случае чего, меня никто допрашивать не будет, на кой чёрт я тут околачиваюсь.

Сказав это, Нина хлопает Бена по плечу. У Никиты достаточно сил, чтобы Алексей пошатнулся и чуть не свалился с отсыревшего крыльца, цепляясь штаниной за неровный край деревяшки. Я успеваю подхватить Бена за подол пиджака и помочь ему выровняться.

— Тогда мне нужно оружие, — произносит Бен уверенно, словно только что чудом не избежал возможности разбить затылок.

Он тянет руку к поясу Никиты, но Нина успевает ударить его по ладони.

— Оружие? Я тебе сейчас даже столовую ложку не дала бы, побоявшись, что ты себя поранишь!

— Может, я и в теле хлюпика-хранителя, но я всё ещё Бен, и всё ещё могу надрать задницу даже тебе, несмотря на то, что ты здоровенный… злющий… инструктор…

С каждым сказанным словом голова Бена вжимается в плечи всё сильнее, потому как Нина подходит к нему всё ближе, нависая высокой и мощной тенью, отбрасываемой телом Никиты.

— Я поделюсь с ним своим, — встреваю я фигурально и буквально, когда протискиваюсь между Беном и Ниной. — У меня с собой есть лишний кинжал.

— Спасибо, — говорит Бен. — Хоть у кого-то после путешествия во времени осталось сердце.

Прежде чем мы проникаем в аптеку, Нина советует нам кричать, если понадобится помощь.

Дверь с пустующими металлическими петлями на месте замка открывает нам помещение запылённое и заплесневелое. Полки, банки, книги, вазы: всё покрыто толстым серым слоем пуха, и единственное, что выдаёт частого гостя — протёртая по деревянному полу добела дорожка от входа и до двери в противоположном углу.

Кто-то, видимо, не очень любит поднимать ноги во время ходьбы.

Бен рядом со мной вздрагивает всем телом.

— Сюда бы горничную, — шепчет он, пряча нос и губы в сгибе локтя.

Но это не помогает, и Бен чихает несколько раз подряд.

— Заткнись и смотри по сторонам, — шикаю я. — Здесь могут быть ловушки для незваных гостей вроде нас.

Бен опускает руки и глядит на меня с укором.

— Во-первых, если ты не забыла, мы пришли не для того, чтобы устроить Христофу вечеринку с сюрпризом, а чтобы его поймать и остановить. Так что какая нам разница, заметит ли он нас или нет? А во-вторых, ловушки? Мы в девятнадцатом веке. — Бен хлопает себя по карманам. — У нас даже наладонников или нарукавников нет. Я голым себя чувствую!

— Я видела тебя голым, можешь расслабиться, стыдиться там нечего, — бросаю я невзначай.

Прохожу дальше, осматриваю содержимое маленьких баночек, помеченных чёрными точками: от одной до пяти, в разных комбинациях и фигурах. И только когда огибаю прилавок и оказываюсь перед дверью, прокручиваю в голове собственные слова и заливаюсь краской.

— Я не это имела в виду, — произношу, не оборачиваясь. — Просто тогда… когда я Марка искала… Ну, ты помнишь.

Дверь не имеет ручки. Вместо этого в стене нет куска, и дверь можно легко подцепить и потянуть на себя, просунув руку в это отверстие.

— Не знаю, что ты там имела в виду, но у меня есть чувства, в конце концов. — Спиной ощущаю, что Бен подошёл совсем близко ко мне. — Я не только чертовски красив, сексуален и харизматичен, но ещё я личность, а потому хочу, чтобы меня не воспринимали лишь как кусок мяса!

Игнорируя Беновы возмущения, хватаюсь за дверь, тяну на себя. Едва успеваю придержать её с другой стороны, чтобы она не ударилась об стену. Впереди — скрытый полумраком и совсем крохотный коридор, который уже через два метра уходит вправо.

— Пойдёшь первым? — предлагаю я Бену.

В ответ мне доносится шелест одежды.

— Вот, держи, — вставая рядом, Бен протягивает мне фонарик.

Точнее, толстый металлический прямоугольник с голубой жидкостью, перетекающей за стеклом. Если бы этот предмет не излучал мягкий свет, я бы и не подумала, что это фонарь.

Проходим вперёд. За поворотом — обыкновенная спальная комната, большая и просторная, но очень тёмная: оба окна чем-то закрыты. Благодаря свету фонарика, я различаю кровать на железном каркасе, письменный стол и вазу с благоухающими живыми цветами.

— Здесь явно кто-то живёт, — подытоживает Бен все вертящиеся на моём собственном языке мысли.

— Странно только, что окна закрыты.

— Может, Христоф вампир?

Гляжу на Бена устало. Он, не обращая на меня внимания, продолжает осматривать комнату.

— Не похоже это на лабораторию, — говорит он, указывая сначала на украшенное рюшами покрывало, потом на висящий на стене портрет в тяжёлой форменной рамке. На нём я и задерживаю свой взгляд.

Маленькая девочка лет двух сидит на коленях у седовласого мужчины. За их спинами: мальчик, чьи кудрявые волосы беспорядочной копной торчат во все стороны, и женщина в круглых очках.

Подхожу ближе. Касаюсь пальцами лица мальчика и девочки. Они — как две капли воды.

— Христоф и Сью так похожи, — говорю я.

— Ну да, они же брат и сестра.

— Что ж, у меня есть брат, но мы с ним совершенно разные.

Я не хочу показаться грубой, но собственный голос разносится по помещению неким подобием рыка. Я не обижена и не расстроена, да и Бен в курсе, что Даня — приёмный. Вообще не знаю, зачем я это сказала… Само вырвалось.