Колючая земляника

Глава 12

Делала домашнее задание по философии, когда в дверь деликатно постучали. Вернувшись домой, закрылась в комнату и не выходила, не желая видеться с семьёй. Не желая слышать лишних разговоров о Герасиме. Особенно после того, как видела утром женщину, покидающую его квартиру. Я понятия не имею, кто она. Быть может, она не любовница. Но меня это мало волнует. Как сказать, мало… Солгать, конечно. Слишком сильно волнует. И слишком много боли причиняет.

— Привет, — мама непривычно смущена и тиха.

— Привет, — я повела плечом и повернулась к ней на кресле.

— Как дела? — родительница села на край кровати и сложила руки на коленях.

— Хорошо. Домашнее задание делаю, — в голосе проскальзывают нотки обиды.

— Иди ко мне, — мама похлопала по покрывалу рядом с собой и улыбнулась так ласково, что противостоять ей я не могла.

Поднялась с кресла, опустилась на кровать и положила голову ей на колени.

— Не злись, цветочек мой, — мамины пальцы распустили гульку на макушке и стали нежно-нежно поглаживать волосы.

— Я пытаюсь, мамуль. Но мне так больно, — признаваться в этом маме оказывается очень легко. — Я уже и не знаю, сколько люблю его. Это чувство будто срослось со мной. Я пытаюсь забыть, осознавая, что ничего не выйдет у нас, но будто сама Вселенная не позволяет. Абсолютно всё складывается так, чтобы забыть я не смогла. И я злюсь, очень сильно злюсь, что те, кто помогать мне в этом нелёгком деле, наоборот, толкают меня обратно в эту пучину боли.

— Девочка моя, — мама провела пальцами по моей щеке, — давай говорить начистоту. Не забудешь ты его. За другого даже если замуж выйдешь, Герасима любить будешь. Всю жизнь.

— А как же первая любовь? Забудется?

— Ошибалась я. Пока не увидела, как больно тебе тогда было.

— Тогда почему? Почему ты толкаешь меня в объятья к тому человеку, который боль мне причиняет? — снова слёзы, которые сдержать не получается.

— Потому что материнское сердце чувствует, что счастлива ты будешь с Герасимом. Потому что есть одна вещь, о которой ты не знаешь… — тяжело выдохнула и замолчала.

— И рассказать ты о ней не хочешь?

— Не могу. Слово дала.

— Герасиму? — спросила, а в ответ молчание. — Герасиму, значит. И что же такого я не знаю? Причина, по которой он меня постоянно отталкивает? Унижает?

— Он не унижает, доченька, — мама тоскливо вздохнула, стирая дорожки слёз с моих щёк. — Он пытается отгородить… тебя и себя.

— Не понимаю, — я зажмурилась до звёздочек перед глазами. — Зачем?

— Не могу сказать. Знаешь, с твоим папой мне было непросто. Тяжело. Он красивый такой… Самым красивым парнем на нашем потоке был. Весёлый, умный, душа компании. Его все обожали — преподаватели, студенты. К нему тянулись. А я… Как в глупых мелодрамах — тихая-тихая, стеснительная, не любящая шумные компании и находившее покой лишь в комнате в общаге. И нет, он меня не заметил с первого взгляда. И со второго тоже, — я распахнула глаза, поэтому увидела горькую улыбку мамы. Она вновь вернулась туда, в годы своего студенчества. — Он мимо смотрел, не разговаривал со мной никогда. А я… А впервые влюбилась и была готова совершать необдуманные поступки. Даже у соседки по комнате одежду просила, лишь бы заметил. Но и это не помогало. С Ромой часто заигрывали, девушки кружили вокруг него, глазки строили, а я этого, хоть убей, не умела. Не знаю, откуда у меня тогда смелость взялась, но я специально налетела на него. Уронила книги. Рома помогать стал. И да. Я добилась своего. Роман Земляникин обратил на меня внимание. И позвал на свидание. А через две недели его подстрелили. Знаешь, как было неспокойно в то время… Нарваться на дурную компанию раз плюнуть… Вот и Рома нарвался в подворотне. Деньги у него отжать хотели. Но денег не было, а было кольцо. Дешёвое, почти ничего не стоящее. Но его забрали. А Рому, — мамин голос задрожал, — оставили на земле. Истекать кровью. Пуля застряла в позвоночнике. Стреляли в спину. Ноги отнялись, врачи говорили, что Рома никогда не сможет ходить. Врачи вообще плюнули на него. С того света вытащили, достаточно. Боже, как вспомню ту палату с тараканами, холодную, как в склепе, — мама передёрнула плечами. — Мне как сказали девчонки с общаги, что Рому подстрелили, я думала, что жить перестала. Не помню, как добралась до больницы. Помню только долгие часы ожидания. И равнодушный голос доктора. И совет. Бросить Рому, потому что парень слишком плох. Я тогда ударила его. Со всей силы. Нос разбила. Сломала, кажется, — мама улыбнулась гордо. — В палату зашла, а там Рома. Белее постельного белья. Отвернулся, сказал, чтобы я ушла. Наговорил глупостей, что встречаться со мной стал на спор. Что не любил никогда. Что врал. Говорил и говорил гадости, не прекращая, пока я в слезах не сбежала. Только в общаге поняла, зачем он это делал. Отпускал. Смирился со словами доктора. Не хотел быть обузой для меня. На следующий день всё повторилось. И так было два месяца. Каждый день. Я приду — он начнёт гадости говорить, я массаж делаю — нашла женщину, специализирующую на этом, и научилась у неё, как мышцы разминать — он брыкается. Не хотел, чтобы я его слабым видел. Похудел весь. От того весёлого паренька ничего не осталось. Глаза стали злыми, настороженными. Но я видела, что у него они вспыхивают радостью, когда я захожу. Как выдыхает облегчённо. Он мне гадости, гонит меня прочь, а я вспоминаю все те слова, что он шептал в те две недели, что мы вместе были.

Мама замолчала, а я поняла, что дыхание затаила, слушая внимательно. Я и не знала, что родители через такое прошли. Просто видела и знала всегда, что любят они друг друга безумно. Так, что порой неловко с ними находиться в одной комнате.

— И что же дальше? — поторопила.

— Он упрямым был. Врач сказал, что он не сможет ходить, Рома так и решил. Его ноги реагировали на мои прикосновения, особенно, когда он засыпал. Но мои просьбы попробовать встать заканчивались лишь одним — ссорами, моими слезами. На ноги он подскочил, в прямом смысле, через два месяца. Я снова пришла к нему в общагу, еды принесла, массаж сделала, хоть уже он молчал и не пытался больше прогнать. Вышла помыть руки, вернулась, а там молодой парень, сосед, чуть старше меня. Зажал меня у стены. Ромка озверел, слетел с кровати. Даже в тот момент не покачнулся.

— Спас? — я села на кровати, невольно подаваясь вперёд, чтобы не упустить ни одного слова.

— Конечно. И упал сразу. Вспомнил, что ноги, по идее, ходить не должны. Но теперь уже не отпирался. Рыча, сцепив зубы, учился заново ходить. Те шаги он сделал на адреналине, на эмоциях. Учиться заново ходить было ещё сложнее. Рома был… невыносимым. Сейчас я знаю, что у него была депрессия. И ему нужна была помощь врача. А тогда… Просто терпела, глотала обиду. Тогда я не чувствовала себя его девушкой, его любимой. Я чувствовала себя сиделкой, нянькой, но не любимой девушкой этого парня. Даже взгляд Ромы был безразличным и пустым. Я ушла, когда он передвигался с костылями. И помощь моя ему была не нужна. Просто устала бороться. Я сделала для него всё, что могла. Но отдавая всю себя, я ничего не получала взамен. Рома не появлялся в моей жизни ровно двадцать один день. И эти недели оказались тяжелее всех тех месяцев, что я боролась с ним и его упрямством. А потом он пришёл. Сам. На своих двоих. С гитарой. И сделал мне предложение. И знаешь, самое яркое воспоминание, что осталось, как он просил дочку. Похожую на меня. Упрямую. И красивую, — мамины пальцы с лаской обвели овал моего лица. — Получилось с четвёртого раза, — хихикнула и покраснела. — Я была упряма, мне было нелегко. Но, клянусь, те месяцы стоят того, чтобы я прожила счастливую жизнь рядом с любимым мужчиной. Я ни разу не пожалела, что была столь упряма и даже назойлива.

Я молчу, понимаю прекрасно, куда клонит мама. Я люблю Герасима. И ситуация в больнице очень похожа на ту, что рассказала мама. Только в чём заключается причина, по которой прогнал меня Герасим?

— Скажи, мам, в чём причина?

— Хорошая моя. Я не могу. Хочу, но не могу. Герасим сам должен тебе сказать.

— Угу… — уныло выдала я. — Обязательно скажет.

— Скажет, — мамины ладони обхватили моё лицо.

Я повела неопределённо плечом. Я не верила в это. Мне только пытать его, чтобы что-то услышать. Зевнула широко, на что мама улыбнулась.

— Доброй ночи, цветочек. Утро вечера мудренее.