Колючая земляника

Глава 18

Первым делом набрала родителей, но телефоны у обоих были отключены. Я слышала шаги и громкий лай собак. Дрожала, забившись в угол между ванной и раковиной. Боялась даже вздохнуть лишний раз. Только дрожащими пальцами набирала номер Вити. Но и брат не ответил. У него всегда стоит телефон на беззвучном. Потому что маленький ребёнок в семье. Я шёпотом выругалась, когда и Андрей не ответил. Что за чёрт? Почему все вне зоны доступа, когда так нужны мне. Листая контакты, номер телефона Герасима увидела. Не стала даже раздумывать. Набрала. Ответа не было, я решила сбрасывать, но в последний миг телефон в руке завибрировал, давая понять, что трубку сняли. Герасим молчал, а я шёпотом, всхлипывая от страха, говорила:

— Тут кто-то по дому ходит. Я увидела фигуру в окно. Собаки залаяли. И ходит кто-то. Я боюсь…

— Дом твоего дяди? — голос твёрдый.

— Да, — шепнула.

— Жди. Скоро буду. Ты где?

— В ванной.

— Не выходи и звук на телефоне выключи. Не шевелись и не издавай ни звука, — отрывисто бросал, чем-то шурша. — Маленькая, — вдруг сказал мягко, — не бойся. Скоро буду.

И сбросил вызов. Я отключила звук на телефоне, как велел мужчина. Забилась в дальний угол и не дышала. Просто прислушивалась к шагам за дверью. Уткнулась лбом в колени и будто провалилась в дрёму, потому что вздрогнула и в ужасе уставилась на дверь, когда кто-то стал дёргать ручку. Боже. Что мне делать? Где Герасим? Кто меня спасёт?

— Лиля, это я.

Тихий и спокойный голос заставил взлететь и распахнуть дверь. Я уставилась на Герасима опухшими от слёз глазами.

Я запрыгнула на него, обвила руками и ногами, вжалась дрожащим телом и зарыдала от облегчения. В его руках я почувствовала себя защищённой. Так, как чувствовала себя под одеялом в детстве.

— Лиль, — его руки сначала замерли, а после легли на спину и стали мягко поглаживать.

— Он ушёл? — голос осип от слёз. — Кто это был?

— Вор. В коридоре связанный лежит. Скоро ребята приедут, заберут, — рука Гера пробралась под одежду и провела мягко по позвонкам. Прошибло дрожью. А внизу живота так всё сжалось, что даже неудобно стало. Больно. Остро. Я уже испытывала такие чувства. В том сне. Когда от желания к этому мужчине меня ломало. Выкручивало. А я только ближе прижалась, дрожа. Но эта дрожь была иного характера. Теперь я дрожала не от страха. А от всепоглощающего желания. Но Гер этого не понял, он успокаивающе зашептал на ушко: — Тише, Лиля. Тише. Всё уже хорошо. Никто не тронет тебя. Тише.

А я жалась к нему всё ближе и ближе. Лицом уткнулась в шею, туда, где ткань его водолазки чёрной не мешала. И дышала, дышала им. Он так потрясающе пах. Непередаваемо вкусно. Особенно в этом месте, на шее. Сначала я прижалась губами к его коже. Герасим крупно вздрогнул. Дёрнулся. Его руки сжались на моих ягодицах. И вжали меня на миг в его твёрдое, напряжённое тело. Всего на миг. А после он будто опомнился. Но я слишком хорошо помнила слова Аслана о том, что Герасим меня ревновал. Помнила слова бабушки мужа Милены. Он просто чего-то боится. Боится причинить мне боль. Но ведь сейчас он боль причиняет, когда отталкивает. Когда говорит обидные слова. Но он ведь примчался за мной среди ночи. Не раздумывая даже. И сейчас он успокаивал меня, пока я дрожала и тыкалась влажным носом в его шею. И первая реакция была иной — он притянул меня ближе. А потом вновь опомнился.

Поэтому я провела кончиком языка по смуглой коже Герасима. Мужчина дёрнулся. Руки на пятой точке сжались до боли. Герасим дёрнул головой, но с такого близкого расстояния в свете льющимся из ванной комнаты, я смогла увидеть, что кожа его покрылась мурашками. Улыбнулась. Родной мой, ты можешь кого угодно пытаться обмануть, но со мной это не прокатит. Я вновь прижалась губами к шее, а пальчиками царапнула затылок мужчины.

— Лиля, — он явно хотел сделать голос строгим, но хрип выдал его с головой.

— Снова начнёшь рассказывать мне про ту, с которой меня якобы перепутал? — я насмешливо улыбнулась, глядя в тёмные глаза, которые смотрели на меня с нежностью. А внутри обмирала. Боялась того, что вновь оттолкнёт. Вновь боль причинит. Не физически. Морально. Одними жестокими словами. Герасим молчал. Только вглядывался пристально в моё лицо. А я руки с затылка переместила на его лицо. Пальчиками огладила лицо. Коснулась сухих губ, чуть оттянула, после не выдержала и кратким поцелуем прижалась к ним. Думала, что Гер отстранится. Снова начнёт отталкивать. Но он перехватил инициативу. И поцеловал. Поцеловал так, что перед глазами всё поплыло. Жадно. Будто съесть меня хотел. Кусая губы почти до боли. И тут же языком зализывая укусы. Я не поняла сразу, что тихо постанываю в жадные губы. Мне казалось, что я парю. Витаю в воздухе от счастья, что наполнило каждую клетку, каждый крохотный миллиметр тела. Неумело и несмело отвечаю на поцелуй. В клубе мой поцелуй был просто смешным. Потому что Гер сейчас показывал, как сильно можно кого-то хотеть, страстно сильно желать.

Жадные губы выпустили мои из плена, чтобы заскользит по скуле, к ушку, прикусить. Гер зашептал мне на ушко:

— Все тормоза к х*рам сносишь, малышка. Как с тобой бороться?

— Так не борись, — вжалась лбом в его. — Давай хоть попробуем, Гер. Не нужно бояться, что ты меня сделаешь несчастной.

Гер дёрнулся, явно не ожидая таких слов, выдохнул рвано, опуская глаза, пряча взгляд за ресницами. Но я продолжила, уверенная, что слова пробьют его броню:

— Мне больнее в разы, когда ты меня отталкиваешь. Когда я вижу, как другим ты позволяешь к себе приближаться, а мне нет. Когда ты лжёшь, что есть другая. Больно, Гер. Вот тут, — руку в грудь вжала, — безумно больно. — Почему, Герасим? Почему ты постоянно меня отталкиваешь?

— У меня рак, малыш.

— Что? — мне показалось, что вся моя кровь в один миг покинула тело. Мне стало так холодно и дурно, что я даже вдохнуть не могла.

— Рак мозга, маленькая. Я прохожу лечение больше четырёх лет. У меня был рецидив.

— Гер.

— Ну, чего ты плачешь? — он грустно усмехнулся и стёр слёзы со щёк. — Я пока ещё жив. Стою перед тобой.

— Гер, — я стала гладить судорожно его лицо и покрывать кожу поцелуями. — Почему ты раньше не сказал?

— Не хотел, чтобы ты жалела, — ответил серьёзно, не юля. — Кто угодно, только не ты.

— Гер, глупый ты, — я рыдала, громок всхлипывая. — Герочка. Боже. Я… Ты поэтому… Сколько?

— Год. Полтора.

— И когда я должна была об этом узнать? — вдруг разозлилась я. — Когда? — ударила кулачком в плечо. — Ты действительно считаешь, что мне было бы легче?

— Да, — Гер сжал мой затылок и серьёзно посмотрел в мои влажные глаза. — Тебе проще будет пережить мою смерть, если ты меня будешь ненавидеть. Если ты найдёшь того, кто сделает тебя счастливой.

— Идиот, — попыталась возмутиться, но Герасим только покачал головой.

— Маленькая, я знаю, как это больно терять того, кого любишь. Как ты сможешь жить дальше, когда я умру? Проснёшься утром в кровати, зная, что меня нет. Зная, что только вчера я спал рядом. Зная, что мы занимались сексом в этой кровати. Зная, что мы завтракали на кухне. Лиль, — он нежно погладил пальцами меня по лицу, — я даже детей иметь не могу. Процент того, что от меня кто-то забеременеет просто микроскопический. Маленькая, тебе это не нужно. Я тебе не нужен, — Гер поджал губы.

— Знаешь что! Позволь мне самой решать, кто мне нужен, а кто нет. Сколько лет мы потеряли, Герасим Назаров? Сколько лет ты считаешь, что так будет лучше? Все четыре года?

— Лиль… — поморщился.

— Ты просто… Герасим! Каждую. Минуту. Я. Хочу. Быть. С тобой. Слышишь меня? Мне плевать на то, что ты говоришь! Детей не будет? Плевать! Усыновим! А рак сейчас лечат, Гер! И тебя вылечат, я знаю. Ты же, — я стала гладить лихорадочно его лицо ладошками, — должен вылечиться ради меня. Если ты меня любишь, если я тебе дорога, то ты обязан просто вылечиться. Слышишь меня? Ради меня!

Глаза моего сильного и несокрушимого мужчины чуть покраснели. Он ресницы быстро опустил, скрывая от меня свою слабость. Он вообще свою слабость мне показывать боится. Глупый. И такой любимый.

— Герасим… — начала, но вой сирен заставил осечься.

Герасим поставил меня на пол, к стене, коротко поцеловал в лоб и скомандовал:

— Стой здесь, я разберусь. Я дам им записи с видеокамер и показания. А ты спать иди.

— Я хочу тебя дождаться. Мы не закончили наш разговор, — упрямо сказала я.

— Иди в комнату, Лиль. Я приду.

И по глазам увидела, что не лжёт. Что-то изменилось в наших отношениях. Я поняла, что больше он не будет сбегать. И лгать. И отталкивать. Поэтому пошла в душ, где смыла усталость и негативные эмоции этого дня. Снова вспомнились слова бабушки Демьяна.

Слушай только своё сердце.

Сердце мне шепчет лишь о том, что я хочу быть с Герасимом. Хочу быть его женщиной. Женой. Любимой.

Верь глазам.

Ведь именно глаза Гера не скрывают его эмоций. Они всегда смотрят в самую душу. С такой нежностью. С восхищением каким-то. Будто он хочет вновь и вновь смотреть на меня. Не отрываясь.

Не верь своим ушам.

Теперь мне понятно, для чего и с какой целью Герасим говорил мне те слова вчера утром. Дурак! Какой же он дурак! Ведь два года назад, там, на обрыве, он смотрел на меня так жадно. А может он ещё раньше полюбил меня? Ведь в мой шестнадцатый день рождения он явно ревновал! Наряд мой ему не понравился. И все четыре года мы потеряли. Потому что он всё за меня решил. Скрывал так долго, что болен. И ведь мама знала. Вся семья знала. Кроме меня. Дура я! Как есть дура. Ведь я даже не поинтересовалась, какое лекарство ему колола. Так мозг рядом с ним потёк, что даже не стала искать в интернете. А меня ведь смутило, что его ягодицы все синие.

Верно полагает, что случится что, ты следом уйдёшь. Как лебедь.

В этом я тоже не сомневаюсь. Герасим наивно полагает, что если даже он отталкивает меня, я смогу пережить его смерть. Слово ужасное, комом в горле встающее. Я просто от тоски сдохну. Как пёс. Потому что никого я не люблю так сильно, как Герасима. И с каждым годом моя любовь к нему лишь становится сильнее. Каков смысл жить в мире, где нет его? Может это и эгоистично, но у родителей есть пять детей. Они переживут. А я нет.

Любовь исцеляет.

Интересно, могу ли я надеяться, что Герасим вылечится? Ведь одно дело верить, загадывать, мечтать. Увы, такой серьёзной болезни плевать на мечты и планы. У неё свой план — убить человека, сожрать его изнутри, высосать все силы. Мила сказала, что бабушка Демьяна не ошибается. Но… Это совершенно незнакомые и чужие мне люди. И человек ошибается всегда. Поэтому я не могу верить словам женщины. Полностью не могу верить. Потому что привыкла ха свою жизнь ждать худшего, чтобы радоваться лучшему.

И даже дитя вижу.

Неужто мы попадём с Герасимом в тот малый процент, кто может иметь детей? Тряхнула головой. Эти мысли пока неуместны. С Герасимом мы нормально ещё не поговорили.

Спины вдруг коснулся холодный воздух. Я обернулась резко и увидела широкоплечую фигуру в проёме.