С оттенком помешательства

Что можно делать сорок минут с девушкой? И при чем тут пари? А Бергер каким боком здесь затесался? И кого Север собрался посылать? С кем возится? Со мной, что ли?

Черепушка готова была взорваться точно переспелый арбуз. В душу закрались поганые подозрения.

Неужели я ошиблась? Неужели совершила непозволительную глупость, доверившись Северу?

Казалось, я только вышла на нужный путь, но как же быстро на нем образовался затор из бесконечных вопросов, на которые не находилось ответов. А вслед за затором возник тупик.

Все. Приехали. Остановка конечная.

Следом на телефон Севера пришли еще два сообщение. Практически одновременно отобразились на экране. Вот только они уже были не от Рамиля, но ясности в них было гораздо больше.

Сука Наташа:

"Хороший мой, только прошу тебя, не рассказывай ничего. Я не хочу доставлять тебе лишних проблем!"

Виола Большой Ротик:

"Сев, ты где есть-то? Я, короче, жду тебя еще пять минут, а потом выдвигаюсь в клуб с парнями. Кстати, я без трусиков!"

Мамочки...

Отбросила от себя телефон, желая вымыть руки мирамистином. Я нарвалась на грязь. Вымазалась в ней с головы до ног.

Блин! Зачем полезла!?

Зато теперь стало понятно, к кому Север должен был поехать. Понятно, между кем метался его выбор.

Не выбрал ли он меня только потому, что я оказалась ближе? Так или иначе я же тоже в итоге оказалась без трусов!

И вновь разочарование обрушилось на меня лавиной. Засыпало с головой и утрамбовало под грудой других разочарований.

Как иначе реагировать, я не понимала.

Руки затряслись и голова пошла кругом от осознания, что для Севера произошедшее между нами, ничего не значило. Или значило?

Блин, все это так сложно. Я запуталась.

Нам нужно поговорить об этом! Сейчас же! Я должна вывести его на чистую воду!

Не хочу болеть! Не хочу страдать! Не хочу любить!

— ЛИ-И-ИН! — голос мамы внезапно раздался где-то глубоко в подсознании. — А ну-ка, дочь, выйди к нам!

Нет... Нет-нет-нет!

Голос прозвучал далеко не в подсознании. И, судя по рассерженному тону с улавливаемыми нотками стали, меня ждал капитальный разнос по всем фронтам. Со всеми вытекающими.

Мне крышка!

Если она все поймет, меня четвертуют уже к полуночи. Тут и дурак все разложит по полочкам, а мама у меня далеко не дура.

Она уже все поняла. Еще не увидев меня, сложила два и два.

Что же делать?

Сердце заходилось в груди пойманной в клетку птицей. Разум бил тревогу. Причем я же примерно представляла, чем все могло обернуться для нас!

А теперь бессмысленно было притворяться глухой. Бессмысленно прикидываться идиоткой.

Я приподнялась на нетвердые ноги. Несмело вышла в коридор и увидела всех троих. Мама носилась из угла в угол, находясь на последней стадии афига, в то время как Север стоял посреди коридора с обнаженным торсом и босыми ногами, и готовился к сбросу "атомной бомбы". Он держал Киселя (вцепившегося в него мертвой хваткой) и истекал кровью.

Какого черта? Откуда кровь у него на руке?

— Я все объясню, — распинался Север перед мамой, а та отмахивалась от него, не желая слышать. — К вам в дом собака пробралась. Огромная! Злая, прям как вы сейчас! Кошака вашего чуть не сожрала! Вот доказательство! — выставил он окровавленную ладонь и чересчур дерзко продолжил: — Мне бы перекись и бинт, пока я у вас тут в крови все не испачкал. Одолжите? Поможете же?

Ох, зря он маму с собакой сравнил... Сейчас она так поможет ему, что мало не покажется!

Но, судя по всему, Северу и впрямь пришлось с боем прогонять бродячую псину. Она укусила его за запястье. Кровь хлестала очень сильно.

Точно! Мы же дверь не заперли, когда нагрянул Север, а потом... а потом нам было уже не до этого...

Я оцепенела от вида крови, от тяжелой действительности и крайне напряженной ситуации.

А мама вместо того, чтобы идти за аптечкой, вырвала из рук Севера напуганного кота, смерила взглядом следы на груди, оставшихся от когтей (явно не моих), а потом с рыком указала ему на выход.

— Знаешь, что, герой! Шел бы ты отсюда, пока тебе еще и ноги не переломали! И кроссовки свои не забудь! — мама пнула его обувь к порогу, развернулась и гневно обратилась уже ко мне: — Чего стоишь как вкопанная? Вещи его неси оттуда, где раздевались! Бегом!

— Да все не так! Не было у нас ничего! Мне футболку псина разодрала, отвечаю! — Север не терял надежды пустить маме пыль в глаза.

Вернувшись в спальню, я сгребла со стола все вещи Севера и, прижав их к груди, посеменила в прихожую. Боясь посмотреть маме в глаза, протянула одежду с телефоном Довлатову, а тот досадливо поджал губы, мол, он сделал все, что было в его силах.

— Все не так, говоришь? — мама вновь ополчилась. — А это тогда что?

Она небрежно дернула за ворот халата, оголяя шею со следами поцелуев. А Север дернулся в мою сторону, намереваясь прикрыть меня за своей спиной. Однако мама оттолкнула его.

— Засосы у нее откуда появились, а? Ты че, мудила, совратил ее?

Мама дорогая! Я впервые услышала, как она выражается!

А это говорило лишь об одном — нам конец. Всему конец. Доверию. Взаимопониманию. Благосклонности.

— Мам, — буркнула я дрожащим голосом, стараясь вогнать слезы обратно в глаза. — Давай потом все обсудим. Наедине.

— Так я и жду, когда твой.... — осеклась она, гневно зыркнув на наспех обувающегося Севера. — Когда сосед наш отправится восвояси! Давай живей!

Мама буквально за шкирку выволокла Севера на крыльцо. Тот успел лишь выкрикнуть:

— Лин, не слушай ее только! На телефоне будь!

А потом она с грохотом захлопнула дверь. Двинулась на меня решительно и, замахнувшись, со всей дури влепила мне пощечину. Настолько оглушающую, что я на долю секунды потеряла сознание.

— Совсем уже рехнулась? Нет, ты будешь слушать меня! — проорала она, надрывая связки, после чего понеслась в мою комнату.

От силы удара я едва ли шею не свернула. Позвонки хрустнули. Щеку тотчас пронзила жгучая боль. Зажгло нещадно и слезы покатились, только усиливая жжение.

Через мгновение мама снова предстала передо мной. Злая до крайности. Разгневанная до страшного предела.

Держа в руке простынь со следами крови, она трясла ею у моего зареванного лица. И если бы взглядом можно было убивать, я бы уже лежала на полу без признаков жизни.

— Взрослой стала, да? А разбираться в людях так и не научилась?! Или он так запудрил тебе мозги, что ты сама ему в свою постель пригласительное выписала?

— Мам, — ревела я, не находя подходящих слов в свое оправдание.

— Что мам? Что, мам, я спрашиваю? Где моя Лина? Куда подевалась моя правильная дочь?

— Я здесь, мам... я все еще здесь, — шмыгнула носом, совестливо склоняя голову к груди.

— Нет! Ее больше нет! Он испортил тебя! — со всего размаху швырнула в сторону простынь и схватилась за голову. Отвернулась, перевела дыхание и уже на полтона тише спросила: — Вы хоть предохранялись?

— Да.

А что мне еще оставалось сказать? Если бы я сказала правду, Северу пришлось бы нанимать телохранителей. Она порвала бы его на куски. И меня вслед за ним.

— Завтра же запишись на прием к гинекологу. Попросишь, чтобы выписали тебе противозачаточные.

— Зачем?

— Чтобы сюрпризов не было! Тебе еще выучиться надо!

— Но завтра воскресенье. Поликлиника не работает.

— Тогда в понедельник записывайся!

— Х-хорошо.

— В стирку постельное закинуть не забудь! — равнодушно сказала.

Я спешно подобрала простынь с пола, а затем мама развернулась. В ее стеклянных глазах стояли не только непролитые слезы. В них отражался страх.

— Лин, что бы между вами ни происходило, пообещай, что ты не будешь с ним. Только не с... этим.

Процедила она доходчиво, тая в себе что-то похожее на боль.

Изнутри я надламывалась надвое. На две части, где первая занимала позицию мамы, а вторая упрямо держалась за Севера.

Слова мамы резали без ножа. Непримиримый взгляд высекал на сердце болезненные зарубки. Мне тоже было больно. Невыносимо больно из-за маминой слепой ненависти.

Понимаю, она хотела как лучше. Хотела оградить меня от глупостей. Хотела защитить меня. Но так ведь и вся жизнь может мимо пройти.

Я хочу ошибаться. Хочу набивать шишки. Я хочу любить... Хочу! Только сейчас ко мне пришло осознание!

— Пообещай, Лина! — громко она повторила, отчего мои плечи вздрогнули.

Не хочу! Не буду!

— Мама, я не понимаю, за что ты так ненавидишь Севера? Что он тебе сделал? — рыдала я, не желая мириться с ней.

Мамины плечи опали. Они едва заметно дрожали, а голова безвольно упала и повисла в воздухе. Она плакала. Тоже плакала.

— От осинки не родятся апельсинки, дочь, — бесцветным голосом произнесла, тоном холодной ненависти. — В детстве я часто приезжала к бабке в гости. Но на все лето осталась лишь однажды. После окончания школы. Довлатов-старший уже тогда был нашим соседом. Так вот глядя на Севера, я всегда вижу Рому Довлатова. Такой же наглый взгляд, рот натуральная помойка, эгоистичное нутро и замашки опытного манипулятора. Есть только его слово и ничье больше!

— Ну и что? Подумаешь, вы грызлись! Мы с Севером тоже ненавидели друг друга поначалу.

Мама резко обернулась на меня

— Есть еще одна особенность, которая объединяет их. Они умеют искусно вешать лапшу на уши. Ты сначала не понимаешь, думаешь, он действительно влюбился в тебя, но по-своему. Ты не торопишь события, желая проверить его чувства, а потом на одной вечеринке тебя накачивают каким-то дерьмом, а наутро ты понимаешь, что тебя изнасиловали.

Кровь застыла в жилах мгновенно. Обожгло холодом внутренности. Все эти мамины запреты, рассказы об изнасилованных девушках на вечеринках были взяты не с потолка...

Вся эта ненависть к соседям была обусловлена...

Боже, мама...

Мне было очень жаль. Больно смотреть ей в глаза и видеть в них давно забытую травму...

Я могла ее понять... Хотела обнять, поплакать у нее на плече... Но не была уверена, что это было правдой... Я не хотела в это верить! Нет!

— Но... меня Север не насиловал, мам... Мне правда очень жаль, что так все вышло, но Север тут ни при чем...

— Конечно, ни при чем. Ты же сама ему дала! — грубо бросила, обижая меня. — Но это не значит, что он другой. Если бы ты проявила терпимость, ты бы узнала, кого он из себя представляет. Да так, что доверять еще долго бы никому не смогла! Я не хочу, чтобы ты пошла по моим стопам, дочь. Не хочу, чтобы любовь ассоциировалась у тебя с невыносимой болью! А потому я хочу, чтобы ты пообещала мне, что не будешь с ним! Пообещай мне, Лина!

Как же глупо... Глупо обвинять человека в том, чего он не совершал! Глупо бросаться такими словами! Глупо лишать меня завтрашнего дня! Так или иначе любовь принесет мне боль! Не руками Севера, так мамиными! И какая разница, кто сделает мне больно, если болеть будет одинаково сильно?

— Обещаю, — тем не менее ответила не своим голосом и тотчас рванула в ванную глушить свои слезы.

За редким случаем я обманывала маму, но сейчас был тот самый случай.

Вернувшись в спальню, я с трудом поменяла постельное белье. Без света. На ощупь. Переоделась в пижаму и рухнула на кровать, укрывшись одеялом с головой. Спустя пару минут телефон просигналил. А мне настолько хреново было, что даже двигаться было лень.