Здесь умирает надежда

— Видишь ли, тогда эти вещи не обсуждались. — Она снова посмотрела на меня. — Особенно не в тех кругах, в которых мы вращались. Темы разговоров были о том, кто сделал подтяжку лица, о новой недвижимости во Франции или о том, у кого роман с инструктором по теннису. Истинные трагедии были замалчиваемы и никогда не упоминались. Особенно потеря детей. Ожидалось, что женщины будут продолжать в том же духе… молча. Разбираться с такими вещами в одиночку. Это заставляло людей, особенно мужчин, чувствовать себя неловко.

Она вздохнула, сжимая мою ногу, но нерешительно. Моя мать не знала, как прикоснуться ко мне. Мы не были привязаны друг к другу не так, как я с отцом.

— Твой папа хотел помочь, хотел быть рядом, но он не знал как. Особенно когда я невероятно убедительно показывала, что все в порядке. Даже несмотря на то, что я была выпотрошена изнутри. Но я продолжала вести бизнес, ходить на благотворительные мероприятия, ремонтировать дом, вставать по утрам. А потом я забеременела тобой. — Она улыбнулась мне с грустью, которая разбила мне сердце. Так бы и случилось, если бы оно уже не разлетелось на тысячу крошечных кусочков. Я даже не уверена, что оно вообще существует.

— Я не была счастлива, — продолжила она. — Не могла позволить себе быть счастливой. Во всяком случае, я была зла. В ярости от того, что мне придется пройти через все это снова. Я знала, что не переживу еще одной потери. Поэтому закрыла для тебя свое сердце. Я не позволяла себе надеяться, не позволяла себе любить тебя. Я готовилась каждый божий день потерять тебя. А потом ты родилась. Красивая. Идеальная.

Она снова сжала мою ногу, немного крепче.

— И все же я держала свое сердце закрытым. Я не позволяла себе осознать, как сильно я тебя люблю, потому что не могла. Я была сломлена внутри. Только сейчас, видя, как моему драгоценному малышу больно, я по-настоящему понимаю, насколько потерпела неудачу.

— Нет, — быстро и твердо ответила я. — Это не так.

Она снова улыбнулась, с еще большей грустью на лице.

— Спасибо тебе, милая, за то, что ты любишь меня всем сердцем, несмотря на расстояние, которое я установила между нами. Я буду сожалеть о том, что потеряла, но я думала, что это был единственный способ выжить. Я тихо боролась за свою жизнь, и ни один другой человек не знал об этом.

В ее голосе было что-то знакомое. Огонь, который я чувствовала глубоко внутри. Я никогда не думала, что почувствую такое родство с мамой. Потому что она права. Между нами всегда была дистанция. Ту, которую я всегда принимала и никогда не возмущалась, потому что не знала ничего лучшего. Потому что я выросла среди других детей из трастовых фондов, чьи матери были либо слишком измотаны, чтобы заботиться о них, либо слишком заняты пластическими операциями, благотворительными вечеринками или спа-процедурами. Они были женщинами, сделавшими себя сами, трудолюбивыми, у которых не было времени уделять своим детям.

Конечно, из каждого правила были исключения, и я была свидетелем друзей, у которых были матери, которые заботились об их оценках, перспективах поступления в колледж или о любом парне, в которого они были влюблены.

Я убедила себя, что у меня все гораздо лучше, мать, которая не знала, хожу я в школу или нет, и мне было все равно. Она позволяла мне пользоваться самолетом, когда я пожелаю, и разрешала пить вино за ужином.

— Мужчины — разные существа. — Ее слова ворвались в мои мысли. — Они устроены по-разному. Я знаю, что в наши дни это не модно говорить, и это не оправдание непростительному поведению, но это объяснение того, почему они не могут найти сочувствия в подобных ситуациях. Они этого хотят. Твой отец хотел… — Мама замолчала, вздохнув. — Твой отец — замечательный человек. В конце концов, он человек, несмотря на то, что его конкуренты по бизнесу могут говорить о нем.

Она мягко улыбнулась.

— Но он любит тебя. Любит меня. Эта любовь с годами выглядела по-другому, в некоторых местах стала тоньше, особенно когда я была так потеряна в боли, и он не понимал, что я обижалась на него за то, что он вернулся к нормальной жизни. — Она замолчала, глядя на свой маникюр. — Или, по крайней мере, притворялся. Это его подбило. Он мне не показывал.

Она кивнула в сторону двери.

— Я сомневаюсь, что он тебе покажет это, дорогая. То, как он смотрит на тебя, то, как он любит тебя… Я чувствую это, просто глядя на него. Так что не могу себе представить, каково это.

До этого я бы сказала: чудесно, захватывающе, безопасно.

Теперь это было: душно, тяжело, неудобно, ядовито.

Я не говорила ничего из этого своей матери.

— Я никогда раньше не встречала такого мужчину. — Она постучала ногтем с французским маникюром по подбородку. — Он очень… напряженный. Сделает для тебя все, что угодно. Но не покажет тебе, что чувствует. Не покажет, как он истекает кровью. Он не захочет обременять тебя этим.

Да, она многое видела.

— Держитесь друг за друга, — прошептала она. — Настолько сильно, чтобы пальцы кровоточили.

Я не позволила ее словам проникнуть внутрь.

— Это изменит тебя, — заявила она очевидное, возвращаясь к подносу, который она расставила ранее.

Я не обращала особого внимания на то, что она приносила в комнату и выносила из нее. На самом деле это не имело значения.

— По сути, до самой глубины души, — продолжила мама, когда я услышала звон стекла и плеск жидкости. — Я бы хотела, чтобы все сложилось по-другому. Хотела бы я сказать, что время лечит все раны и что, в конце концов, ты станешь той женщиной, которой была раньше.

Она подошла, протягивая мне хрустальный бокал.

Сначала я сделала паузу, чуть не сказав: «Нет, спасибо, я не могу».

Возможно, мне не полагалось пить со всеми лекарствами, которые я принимала, но мне было все равно. Я сомневалась, что это принесет еще больший вред. Бокал был тяжелый, хрустальный. Прозрачная жидкость. Вероятно, одна из самых дорогих водок в мире.

Я с благодарностью отхлебнула ее, наслаждаясь жжением в задней части горла.

Моя мать сделала то же самое, устроившись на сиденье Карсона. Стелла, Зои и Ясмин — все сидели там, но место почему-то принадлежало ему.

— Но, к сожалению, дорогая, как бы я ни подводила тебя как мать во многих отношениях, я никогда не лгала тебе. И сейчас не буду. — Ее голос был настороженным.

Она смотрела на меня, не скрывая своей боли.

— Ты совсем другой человек. Даже если ты потратишь десятилетия, притворяясь, что это не так, как у меня. Но ты не такая.

Она грустно улыбнулась, потянувшись, чтобы сжать мою руку.

— Ты намного лучше. У тебя есть настоящие друзья. Друзья, которые не будут притворяться. У тебя есть человек, который сравнял бы города с землей ради тебя. В конце концов, ты найдешь в себе силы попробовать еще раз. И ты станешь матерью. С открытым сердцем. Потому что, моя милая, ты именно такая.

Мое сердце заколотилось, и сердце упало на последней фразе.

Водка скисла у меня в желудке, и во рту пересохло.

Она ждет, что я попробую еще раз.

Она не знает, что я больше не смогу выносить ребенка.

Никто из них не знал.

Неужели это должно было стать моей судьбой? Все, кто заботился обо мне, помогал мне исцелиться, ждали, что я продолжу свою жизнь с Карсоном и попробую снова?

Нет.

Этого не случится.

Я осушила бокал и позволила матери утешить меня.

Я позволила им всем утешать меня в течение тех двух недель, что провела в больнице. Потому что, как только я уйду, все изменится.