Волчья ягода

Глава четвертая

1

Возвращаясь из школы, Зорка прихватила с собой Женьку. Предварительно позвонив Никите. На каждой перемене. То «вне доступа», то не берет трубку. Занят. И, наверное, дико злится, что его отвлекают.

Предыдущей ночью кошмар, как ни странно, не вернулся. Девушка безмятежно проспала до утра, вовсе без снов. Будто возвращение мамы отогнало всех хищных зверей. Как в детских представлениях…

Женька радостно болтал всё утро. И жалел, что учится еще не в училище. А то сейчас тоже махнул бы на рыбалку…

«Еще»! Он что, и в самом деле в ПТУ собрался?

Классная поверила во вчерашнее плохое самочувствие. И теперь изнутри грызет маленький, но вредный червь под названием «совесть». Впредь лучше не прогуливать. И не врать! И так план выполнен на неделю вперед. Если не на месяц.

Ладно, что сделано — то сделано. Пора не терзаться, а вспомнить о насущных делах — кормить Женьку обедом, готовить ужин. И всё это успеть до театральной студии.

— Готовься, после обеда чистка картошки — на твоей совести, — порадовала Зорка братишку. — А я курицу запеку.

— Еще не хватало! Это я не про курицу, а про картошку. Сегодня же мама дома, — напомнил Женька. — Может, ужин и так уже готов?

Опять забыла! Но лучше забыть это, чем что-то плохое.

— Халявщик! — улыбнулась девушка.

Этак и привыкнешь — к хорошему-то. Как потом отвыкать?

Почему вдруг заледенело сердце? А ледяная лапа стиснула горло? Из-за дачного кошмара? Из-за недозвона?

Зря вчера ездила. Стало не лучше, а хуже. Осень — не лето. А одиночество Зорка не любила никогда. Полное одиночество.

— Зор, ты чего побледнела? Испугалась, что мама снова ушла? Я тоже боюсь, так что не комплексуй.

Сестра поморщилась. Да уж — вот кому проницательности на всю семью хватит. И зрение у него в очках — аж выше единицы, а очки он только на ночь снимает.

А Никита мобильник мог просто где-то оставить. Или потерять. А на память он ее номер не помнит.

— Мама больше никуда не уйдет, — утешила их обоих Зорка.

По крайней мере — не уйдет сегодня. И даже завтра. Настроена она серьезно.

Родная пятиэтажка встретила странным скоплением народа возле именно их подъезда. Причем преимущественно — пенсионеры женского пола.

— У них тут чего — демонстрация в честь будущего Седьмого Ноября? — засмеялся Женька.

В детстве он даже жалел, что этого праздника больше нет. И нельзя побегать с красным флажком и шариками. Красиво же! Ну ладно — дату отменили, а флажки и шарики чем виноваты?

— Четвертого. Уже — Четвертого.

А Четвертого демонстрации нет. И шариков тоже — к разочарованию брательника.

— Это для нас — Четвертого, а у них — дата. Но почему сбор у нашей хибары? Мы же далеко от площади живем. Или это они — чтобы шествие через весь городишко? Чё не смеешься?

— Помолчи, пожалуйста, — как могла спокойнее, попросила сестра.

Для демонстраций не нужны ни милицейский «уазик», ни «скорая».

Лапа уже не сжала сердце — перехватила так, что не хватает воздуха.

Успокойся, Зорка! Прекрати! Ты тут не одна.

— Чё-то случилось, — изменил мнение брат.

А «скорая» вдруг двинулась с места. Зорка (сама не зная, зачем) рванула к ней… за ней.

Не успела! Та вырулила на шоссе и понеслась к городской больнице. Только пыль столбом.

Девушка на автопилоте развернулась к подъезду. И уже не побежала — поплелась. Ноги поволокла. Или они ее.

В голос рыдает соседка-пенсионерка — баба Фрося. Заглушает ее мощный рык высокой и мощной «теть Маши» со второго этажа. Возраста они одного — чуть за шестьдесят примерно, но одна — «бабка», вторая — «тетя». И никак иначе.

— Оклемается, говорю тебе! — уверенно басит «тетя». — По мужикам меньше шастать надо! Вот девку — жалко. Не эту — ту! В детстве как куколка была… А сынуля-то до чего докатился, мать честная! Сестру родную! Да я бы таких сама расстреливала! Всегда говорила: тюрьма по нему плачет! Скотина!..

Замолчали обе — разом узрев и Зорку, и отставшего от нее Женьку. Уставились, как на… зверей в зоопарке. Смертельно больных. Про которых решают — усыпить или сами сдохнут? Не люди ведь — не жалко. Зато вдруг заразные?

— Сиротинушки вы! — заголосила баба Фрося.

— Чего? — опешила Зорка.

Сердце заколотилось как шальное — то ли от бега, то ли… И темнеет в глазах. Не вовремя!

— Чё врешь-то? — одернула «теть Маша», ощутимо толкая товарку локтем в бок. — Не сироты еще.

— Что случилось? Мама?.. — голос оборвался. — Что с ней?!

Молчат. Обе. Хором. Только пялятся. Опять — как на заразную. И на Женьку — тоже.

Надо звонить в больницу, надо…

Какая больница — «скорая» только что отъехала! Врачи уже были здесь, это Зорка всё пропустила! Пока болтала с братом о готовке.

Ноги подкашиваются. А Женька — бледен как полотно! И эти — молчат!

— Скажите же, черт возьми! — сорвалась девушка, готовая их трясти.

Только бы еще сдвинуться с места. И не упасть…

— Зорина Светлова? Дочь Антоновой Маргариты Викторовны?

Милиционер. Подошел под шумок. Рослый, средних лет, лысеющий. Трезвый. Не похож на Ивана Андреевича.

— Я, — выдавила девушка.

— А я — Женя Антонов, — решительно выступил вперед брат. Решил, что ее сейчас арестуют, и собрался защищать? — Евгений Анатольевич.

— Зорина Владимировна, вам придется проехать в участок, — подтвердил опасения братишки мент.

Женька нахмурился. Сжал кулачки.

— Я поеду, как только узнаю, что с мамой! Это ее увезли? Что здесь, черт побери, случилось?!

— Что-что?! Сердечный приступ у нее! — выкрикнула баба Фрося. Уже не сквозь слезы. Они и были — показные. — Сынуля довел! Скотина бесстыжая!..

— Я? — не понял Женя, растерянно оглядываясь на сестру.

Вспомнил, что беда — не только с ней. Точнее — вообще не с ней. Это он — ошибся, но сейчас тоже поймет…

— Замолчи! — одернула подругу «теть Маша». Но ту уже понесло:

— Сынок-то поехал в Ленинград, да там сестру свою Динку понасилил и убил! Уже повязали. Родная тетка — свидетель!

— Фроська, молчи, дура!

— А чё церемониться? Перед кем? Ребятенка, понимаю, жалко. А эта шалава сама с тем гадом добровольно путалась! Значит — на самой клейма ставить негде!..

Так это — сон! Очередной кошмар — как Зорка сразу не поняла? Как бы проснуться? Пусть всё это будет сном, пожалуйста, ну, пожалуйста!..

— …конечно, понятно! Мать — прости господи. И доченька по ее следам, прошмандовка малолетн…

— Старая мымра! — взвизгнула Зорка. И кошкой прыгнула на противницу. — Замолчи, заткнись, поняла?! Как тебе не стыдно?! Что ты несешь? Не смей про мою маму! Дура!..

— …Я понимаю, в каком вы состоянии, но нельзя же так-то, — услышала девушка. И поняла, что под руки ее держат двое ментов.

А напротив тетя Маша с мужем вцепились в раскосмаченную, матерящуюся бабу Фросю. Та рвется «выцарапать глаза бесстыжей девке, подстилке зэковской!»

И толпа зевак вокруг — жадная, злорадная! Смотрите — тут бесплатно развлекают! Громко так. Зрелищно.

— Небось знала, куда он едет! Весь город видел, как провожала! Сопли роняла на вокзале!.. Ничего, мать сдохнет — в детдоме-то научат!.. В колонии!..

— Прекрати врать!.. — дернулась в железной милицейской хватке Зорка.

— К сожалению, всё сказанное ею — правда, — сухо заметил мент постарше. Другой. — Кроме выпадов в ваш адрес. Я хотел бы, чтоб вы это не так узнали, но…

— Вы врете!..

Только бы еще не разреветься!

Возмутиться милиционеру не дал Женька. Потому что вдруг громко заревел он — нет, взревел! Слезы хлынули из-под очков градом:

— Никита ничего не сделал! Он — хороший! Зора, скажи им, что его там не было! Его же там не было! Он же на даче! Зорка!..

— На даче, значит? — второй мент без тени сочувствия с подозрением повернулся к девушке.

Этот явно согласен со всеми «выпадами».

— Думаешь, прикрывала? — вздохнул второй.

— А толку-то? Недоказуемо. Бабы-дуры! Небось еще и в «зону» ему писать станет. Посылочки слать, на свиданках ублажать…

— Я бы таких баб самих сажал!

— Зорка, скажи им!..

— Женя, погоди… Да отпустите меня, я ее не трону! Нужна мне эта…

Хватка на руках разжалась. А первый мент вперед сестры неловко коснулся плеча Женьки:

— Крепись, ты же мужчина. Забудь об этой скотине. Он убил твою сестру. Из-за него твоя мама — в больнице… Твоя родная мать!

— НЕТ! — вывернувшись, Женька рухнул лицом вниз — на серый грязный асфальт. Забил по нему кулаками. — Не-ет! Вы всё врете, гады, гады, гады! Фредди Крюгеры!..

Зорка подлетела к брату, подняла с земли, прижала к себе. Зареванное лицо ткнулось ей в плечо:

— Скажи им, что они врут! Меня они не сл-лыш-шат…

— Чё там случилось-то? — писклявый старушечий голосок где-то сзади.

— Да, вроде бабу в больницу увезли — то ли напилась, то ли еще чего…

— Жень, не плачь, ты что — ты же большой уже! Конечно, Никита не виноват. Мы выясним, что там случилось, но я уверена: это — ошибка! Никита вернется!

— Говорю же: дурища махровая! — ругнулся за спиной мент. Где-то далеко-далеко…

— А Дина? — Надежда в дрожащем голосе — отчаянная. Сумасшедшая.

В горле пересохло.

— А девка и пацан — кто? — уточнил прокуренный бас. Лениво.

— Девка — подстилка какого-то зэка. Его посадили — вот она и ревет…

— А ничего, я бы такую — тоже… — хмыкнул бас.

Сзади заржали. Женька вздрогнул.

— Детей постыдились бы! — окрикнул мент постарше.

— Это она — «дети», что ли? С такими-то…

Зорка зло встряхнула волосами. Подчеркнуто глядя только на милиционера. На первого:

— Разрешите мне довести брата домой. Я никуда не убегу.

— Сопроводи, — кивнул пожилой мент напарнику.

Из Женьки будто выкачали силы. Безвольно дал себя поднять, повести…

— Я сама не всё еще поняла, — честно призналась Зорка по дороге. Как много в подъезде ступенек — когда ноги не держат. — Но я сделаю всё, что зависит от меня. Только если ты мне поможешь, хорошо? Обещаешь? Мы выдержим, мы же сильные. 2

Это Зорка повторяла себе по много раз на дню — всю следующую неделю. Ходить в школу она себя заставляла — чтобы не подавать дурного примера Женьке. До тех пор, пока он не явился весь в синяках и хмуро не объяснил ситуацию:

— Я сам с ними разобрался.

После этого сестра просто запретила ему выходить из дому. Безапелляционно. А Женькиной классной объяснила, что жизнь брата — дороже его образования.

Та только поджала губы. Мол, было бы о чём жалеть, своих проблем хватает. Класс — и без того трудный, баба с возу…

— Пусть ваша мать зайдет в школу. Она ведь будет мальчика переводить…

Куда именно — в поселковую, что ли, — не уточнила. Иначе пришлось бы выслушать ответ. А так — Зорка неопределенно покивала. Да, мама зайдет. Да, на днях. Сейчас слишком плохо себя чувствует. Совсем недавно из больницы вернулась.

Сдержалась, чтобы больше ничего не сказать, девушка с трудом. Отвернулась, чтобы не видеть в глазах собеседницы злорадства и бабьей зависти. Той же, что и у бабы Фроси. Дескать, добегалась по мужикам, допрыгалась — отлились тебе слезки «честных». Теперь валяйся по больничкам. Оплакивай дочку.

Сама Зорка продолжала таскаться на каторгу. Зачем? Из дурацкого упрямства и желания доказать: нет, ее еще не сломали? Другой причины не виделось. Ежу понятно, что придется уходить. В самое ближайшее время. Хорошо, хоть в школу в свое время отдали в шесть. Сейчас осталась бы с незаконченным девятым.