Следователь по особо секретным делам

2

Федор Великанов положил мертвую немецкую овчарку прямо на кухонный стол – не постеснялся. Да и то сказать: в случае успеха их с сестрой плана – а в успехе он был уверен! – использовать эту кухню по прямому назначению они больше не стали бы.

Правда, клеенку на столе он всё-таки оставил – из чисто утилитарных соображений: чтобы потом завернуть в неё материал. Взяв острый мясной нож, Федор взрезал труп собаки от горла до паха, а затем прямо руками, даже не помогая себе ножом, вырвал собачье сердце. Его сестра – оказавшаяся нервной женщиной, подумать только! – смотреть на это не захотела, сидела сейчас у себя в спальне. И ему пришлось обходиться при этой операции без ассистента. Так что извлеченный орган он просто бросил в кухонную раковину и тут же приступил ко второй части своего действа.

Пустую бутылку из темно-коричневого стекла – вроде тех, в какие разливали лимонад, – он загодя поставил под стол. Её он затиснул на место собачьего сердца и выждал ровно три минуты – сверяясь со своими наручными часами. После чего – не вытаскивая бутылку и действуя на ощупь – он заткнул её деревянной пробкой. А затем осторожно, чтобы эта пробка не выпала, извлек бутылку – держа её двумя руками: за дно и за горлышко.

С минуту Великанов разглядывал сосуд, но никакого содержимого сквозь коричневое стекло не узрел. Равно как и не увидел никаких перемен в мертвой собаке. Так что он решил: время тянуть не стоит. И жахнул со всего маху бутылку об пол, так что темные осколки волной разлетелись по выложенному плиткой полу.

– Ну, вот и всё, – громко произнес Федор и, морщась, вытер окровавленные руки о вафельное кухонное полотенце.

Да, никакого удовольствия от проделанного он не получил. Как не получил он его и тогда, когда познакомил свою любовницу Татьяну Рябинину с тем олухом – Самсоном Давыденко. Познакомил, сознательно рассчитывая: любвеобильную актрису заинтересует этот бугай. И – не ошибся. Так что эта вертихвостка уж точно получила именно то, что заслужила. Что же касается моральной стороны дела, так с этим всё было просто. Мораль, стыд, отвращение – всё это имело значение только для чистоплюев и ригористов, таких, как Николай Скрябин. А всякий здравомыслящий человек обязан был ставить во главу угла одно: личную целесообразность – прямую выгоду для себя самого.

И теперь Федору оставалось только созерцать результат своих действий. Он поднял с полу три бутылочных осколка, сложил их вместе и стал сквозь эту коричневую муть смотреть – направляя стекла не на окно, а на стену кухни.